Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский

— Вы сказали, Александр Борисович, — усмехнулась Галя, — что до поры до времени станете кружиться над стаей Воробьевых, подобно черному ворону, предвестнику несчастья!

Копытин рассмеялся, глядя на Романову влюбленными глазами. Черт возьми, что делается?! И этот пропал… Нет, Галку нельзя спускать с поводка, решил Турецкий, но улыбку сдержал с трудом.

— Правильно. Итак, я поеду в Политехнический, переговорю с ректором, потом с некоторыми студентами, потом зайду к Сергею — как его там? — Ивановичу Воробьеву на кафедру и стану расспрашивать его долго и нудно о Борисе Петровиче Морозове. А после проделаю ту же операцию в Педагогическом, где кафедрой русского языка заведует Елена Воробьева. И тоже — по единой схеме. Обо всем, что касается Натальи Ильиничны Морозовой. Шумок и там, и там разойдется быстро. Воробьевы, которых я не стану расспрашивать о них самих и их личных отношениях с бывшими друзьями, забеспокоятся — они же умные люди и должны понимать, что первый помощник генерального прокурора России не станет приезжать к ним в город, чтобы расспросить, о чем думают родители погибшего журналиста, верно? Ведь ему же проще отправиться к самим родителям. Но он почему-то этого не сделал. А почему? Вот и пусть поволнуются, пока мы с тобой, ну и с помощью Владислава, не допросим друзей нашей несостоявшейся парочки. И только тогда я вызову к себе Зою, которая, на мой взгляд, знает больше, чем кто-либо другой, об этой семейной трагедии Морозовых. И на все про все у нас, ребятки, имеется не больше трех, максимум четырех дней. Вот таков план наших следственных мероприятий. Это ничего, что я их вам за столом в ресторане изложил? А не в официальной обстановке?

— План вполне, — высказалась Галя.

А Владислав только пожал плечами:

— Сочту за честь поучаствовать в расследовании, Александр Борисович, под вашим руководством, можете полностью на меня рассчитывать.

— Ну и отлично. А вообще, я вам скажу, друзья мои, нет ничего неприятнее и бесперспективнее при расследовании уголовных преступлений, чем разборка семейных отношений. Это какой-то сумасшедший лабиринт, где выясняется в конце концов, что правы решительно все. Как и виноваты.

— Лабиринт, говорите? — усмехнулась Галя. — Но тогда уж не семейный, а скорее смертельный?

— Так считаешь? — Турецкий испытующе посмотрел на Галю. — Значит, ты предполагаешь, что надо ожидать следующих подобных акций?

— Нет, я не это имела в виду, хотя ожидать от озлобленных людей можно всего, чего угодно, не мне вам напоминать.

— Может быть, ты и права… Вернемся еще к данному вопросу. Да, еще раз напоминаю о фотографии Зои. Не исключаю, что есть у кого-то из ее подруг. Или в школе, где обожают сохранять фотографии своих лучших учеников. В паспортном столе милиции… Короче, думайте. Завтра, кровь из носу, мы должны отправить ее факсом в Москву, там из-за этого опознание задерживается.

— Александр Борисович, а случайно в семейном архиве Морозовых Зоиной фотографии оказаться не может? Наверняка ведь любимые дети фотографировались.

— Умница! — почти выдохнул Турецкий. — Как же я сам-то не допер, господи? Завтра же позвоню им!.. Ага, понял: я же видел перед собой врагов Воробьевых! И в этом была моя ошибка. Итак, друзья мои, начинаем действовать строго по нашему плану прямо с утра. А теперь вы свободны, оставьте меня, старика, одного, я еще посижу, покумекаю, что к чему, и пойду спать. Устал что-то, — бросил он, не глядя на Галю, полагая, что та сама должна понять.

Еще бы не устать, если он перебрался на свою койку в вагоне только в шестом часу утра, чтобы тут же обрушиться в сон… «А как же она? — пришла запоздалая мысль. — И выглядит, словно свежий персик! Вот что такое молодость…»

— Спасибо за ужин, — улыбнулась Галя, вставая и с нарочитым вниманием, даже участливо, глядя Турецкому в глаза. — Если вам сегодня что-то понадобится — лекарство, скажем, от головной боли или снотворное, — я у себя, стучите, не стесняясь. Я из Москвы на всякий случай захватила. Вячеслав Иванович посоветовал, зная вашу утомляемость в последнее время. Пошли, Владик…

«Вот же язва! Ишь ты, как она! И этот — Владик он уже у нас!..» — Турецкий набычился и, подозвав официанта, попросил принести ему еще рюмку коньяку и двойной кофе, а также счет за ужин. В лекарствах, разумеется, не было никакой нужды, но вот позвонить Грязнову следовало, интересно же, что у них в Москве делается? Обнаружили еще что-нибудь?..

Разговор со Славой не занял и получаса. В основном он касался версий, разрабатываемых оперативниками, и в них серьезных подвижек не было.

Славка, в свою очередь, интересовался, естественно, как развиваются события в Нижнем. Но интересовали его, вероятно, не сами события, а то, что сопутствовало им. Недаром же он, словно невзначай, несколько раз повторил вроде бы и несущественный вопрос: «Ну а как вы?» — чем даже немного разозлил друга Саню. Но Турецкий своего раздражения демонстрировать не стал, а, напротив, повторял, что все хорошо, что доехали отлично, встретили прилично, поселили знатно, словом, кругом приятно. Славка засмеялся, что это Саня стихами заговорил? Не к добру. Рассказывают, что еще великий вождь и учитель говорил, что от хорошей жизни стихи не сочиняют…

Вот так пошутили и расстались — до завтра. Но только Александр Борисович положил трубку, как раздался звонок уже к нему. Звонила Галя, поинтересовалась, действительно ли он себя нехорошо чувствует? «Совесть проснулась-таки…» — подумал Турецкий и спросил, в свою очередь, как себя чувствует она и ушел ли уже Владик? Это имя он произнес с таким неподражаемым сарказмом, что и дурак бы понял. А Галя, он же сам недавно утверждал, была умницей.

— Ну, Александр Борисович, — жалобным голосом заговорила Галя, — ну зачем вы его так? Отличный парень. У него, кстати, замечательная семья — красивая жена и маленькая дочка. А он просто счастлив, что ему довелось работать с самим Турецким, вы понимаете, о чем я говорю? Когда еще такая честь выпадет? Вот он и светится. Ему помочь надо, а не иронизировать.

— По-моему, он считает за честь работать не со мной, а с тобой, — возразил уязвленный Турецкий.

— Нет, у вас определенно что-то не в порядке с головой. Сейчас я занесу-таки вам таблетки, и если вы уже улеглись и закрылись, то откройте на минутку дверь.

А он еще и не думал ложиться, какая удача!

Галя вошла, она была в длинном халате, перетянутом по талии тугим пояском. Волосы распущены по плечам. А дальше произошло как-то все само собой, словно спонтанно, независимо от них обоих. Ключ, вероятно, сам повернулся в двери, Галя тихо ойкнула от неожиданности, откинув назад голову, потому что вмиг попала в жесткое кольцо рук Александра, а ее губы оказались полностью в его губах. А потом она почувствовала, как взмывает в воздух и летит, летит, плавно опускаясь на что-то мягкое, вздрагивая и вскрикивая от его стремительных поцелуев, обжигающих ее груди, плечи, шею… И — пронзающая все ее напряженное, сильное тело жаркая судорога…

Позже она словно очнулась, выкарабкалась сознанием из той эйфории, в которую ее опрокинул Саша, и подумала, что такое сумасшествие их обоих до добра не доведет, и надо что-то придумывать, возводить какие-то искусственные препоны. Но для проявления любой самостоятельности следовало, по крайней мере, сперва хотя бы выбраться из его объятий, что оказалось делом не простым.

— Ну отпусти, милый… И вообще сдерживай себя немного, не растрачивайся так… бесстрашно…

— А ты-то сама можешь?

— Я — другое дело… Я тебя люблю. И мне этого вполне достаточно. У меня ни перед кем нет обязательств.

— Ишь ты какие мы трезвые — умные! А что мне делать, если я тебя начинаю уже зверски ревновать ко всякому столбу?

— Просто перестать, — улыбнулась она. — Поверить в то, что я действительно люблю тебя, и принимать это как данность… Ну ладно, милый, отпусти меня. И ты здорово устал, и я, сознаюсь тебе, весь день думала только об одном: как добраться до подушки. Ты же знаешь, архивные дела — не по мне, хотя надо, ничего не поделаешь. А ты выпей таблеточку снотворного, я тебя разбужу, не проспишь завтрака…

— Галчонок, я все понимаю, но что мне делать?

— Вот таблетка, вот вода. — Она поставила на тумбочку стакан и положила бумажку с таблеткой. — Выпей и спи. И не думай обо мне плохо.

— Ты с ума сошла! — Он даже привскочил.

— Мы оба сошли, — улыбнулась она, перетягивая свой халат поясом. — Пора возвращаться в суетную жизнь, дорогой. Закрой потом дверь…

По поводу фотографии Зои Воробьевой Галя оказалась права. Когда утром, уже явившись в свой кабинет в прокуратуре, Турецкий, еще не отпуская Галю и явившегося спозаранку Копытина, позвонил Морозовым и спросил по поводу возможных фотографий, Наталья Ильинична, подумав немного, ответила: