Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский

— Позвольте мне решать этот вопрос. Итак? Может быть, за вами прислать машину?

— Это был бы лучший вариант, — сразу согласился Морозов.

— Хорошо, я сейчас решу этот вопрос.

Турецкий перезвонил снова Романовой:

— Галка, извини еще раз. А где этот твой влюбленный майор? Далеко?

Возникла пауза, видно, Галя приходила в себя от такой наглости любимого шефа.

— Он рядом, — ответила она ровным голосом. — Нужен?

— Да. Понимаешь, какое дело? Машина у нас с тобой уже есть, но без шофера. А государственный советник юстиции не может позволить себе в качестве водителя заехать к Морозовым, чтобы привезти их на допрос в прокуратуру. И отвезти потом домой. Вот какая неловкая ситуация. Может, у Владика кто-то есть? Или он сам сделает одолжение? Ты не спросишь? Это тебе удобно?

— А я сейчас передам ему трубку, вы сами и попросите, Александр Борисович. Вряд ли вам откажут.

— Я слушаю, Александр Борисович, — услышал он тут же.

Турецкий, мысленно отчитывая обнаглевшую Романову, объяснил ситуацию Владиславу Ивановичу, и тот, записав адрес, заявил, что выполнит указание с удовольствием, благо они с Галиной Михайловной находятся фактически рядом с прокуратурой.

— Благодарю вас, Владислав Иванович, а теперь, будьте любезны, передайте еще разок трубку Романовой.

— Я слушаю? — «пропела» Галя.

Выдержав паузу, Турецкий спросил:

— Он уже уехал?

— Кто? А, да.

— Ну, Галка! Я тебе этого не прощу!

— Честное слово? — почти шепотом, но с откровенной иронией спросила она.

— Можешь быть уверена!

— Привыкайте, Александр Борисович, — так же тихо ответила Галя. — Как у нас простой народ говорит? Не все коту масленица, слыхали?

— Я тебе обещал, и, кажется, совсем недавно, по попке нашлепать! Этого, надеюсь, не забыла?

— Увы, опоздали, с тех пор я уже выросла. Пожалуйста, дорогой шеф, не мешайте работать, а то вы у меня шиш получите вместо информации…

3

Вечером, ужиная вместе с Галей и Владиславом в ресторане гостиницы, Александр Борисович стал делиться своими впечатлениями от довольно долгого но, как оказалось, не совсем бессмысленного допроса Морозовых.

Поначалу они почти дословно повторили все то же самое, что уже рассказывали Климову и Грязнову. Ну с небольшими отступлениями и объяснениями тех или иных причин, из-за которых напрочь разрушилась некогда крепкая дружба двух близких семей.

Основной причиной разрыва, даже теперь, после трагической гибели сына, Морозовы считали черную зависть некогда ближайших своих друзей. И тут роль рассказчицы взяла на себя Наталья Ильинична Морозова. Если вспомнить, то в прежних допросах ведущим был Борис Петрович, а его супруга больше отмалчивалась. Правда, до тех пор, пока у Климова не возник интерес к ее конкретной литературной работе. Это естественно и понятно. А теперь Наталья Ильинична, как показалось Турецкому (впрочем, аудиозапись тем не менее сделана и подтвердит столь неожиданный поворот мыслей Морозовых), с неожиданной горечью поведала, что прямыми виновниками гибели своего сына они оба считают семью Воробьевых. У них нет прямых доказательств, но родительские чувства ведь не обманешь!

Турецкий спросил: на чем основана их такая твердая уверенность, ведь не может же подозрение в убийстве — это же не обман, не кража и даже не предательство! — возникнуть на пустом месте? Значит, должны просматриваться и какие-то мотивы преступления, пусть тщательно замаскированные, незаметные внешне, но воспринимаемые обостренной интуицией пострадавших, — не так ли? Согласились, но объяснить свое выражение: «Мы просто сердцем чувствуем» — не смогли либо не захотели. Странно, скрывать-то им вроде нечего теперь. Все, включая смерть сына, уже в прошлом.

Это было бы понятно, если бы Морозовы втайне готовили какой-то акт мести. Но, судя по их душевному состоянию, они уже думали не о возможной мести, а о том, как дожить самим оставшиеся годы. Оба супруга, хотя и приобрели определенную известность в соответствующих кругах, а их выходящие в свет труды еще пользуются спросом, на самом деле приблизились к тому порогу, за которым родители вообще должны уже больше полагаться на заботу детей, нежели на собственные силы. А их сил, подорванных трагедией с сыном, похоже, уже не хватало, чтобы продолжать вести достаточно суровую, в общем, борьбу за существование в привычном уже для них статусе, да и просто за выживание — жизнь-то известно какая нынче…

И вот тут, продолжал свой рассказ Турецкий, возникло то, из-за чего, собственно, и мог разгореться первоначальный межсемейный конфликт, приведший к такому финалу. Что здесь было первично, Александр Борисович еще не разобрался, но надеялся узнать это из того розыска, которым и занималась Галя. А суть вот в чем.

На определенном этапе Морозовы обогнали Воробьевых — это очевидно. Профессорские должности у одного и другой, в литературе и в электротехнике. Кроме того, печатные труды, постоянные публикации, уважение коллег и прочее. Воробьевы вроде бы отстали на том, среднем, этапе, однако быстро наверстали упущенное время, но уже, как говорится, за счет административного ресурса. Елена Воробьева стала заведующей кафедрой и со временем как бы «тормознула» «любимую подругу Наташу». Аккуратно, элегантно, улыбаясь при этом и рассыпаясь в комплиментах по поводу новых публикаций. А по мелочам — гадила. Но особенно конфликт стал заметен, когда между их детьми — Леонидом и Зоей — вдруг образовался разрыв. Примерно то же положение сложилось и на кафедре электротехники в Политехническом университете. Там власть взял в свои руки Сергей Воробьев. И Борис это вскоре почувствовал, что называется, на «своей шкуре». Например: «Вам не кажется, Борис Петрович, что от вашего усиленного внимания к собственным публикациям несколько страдает качество лекций для студентов? Не кажется, нет?» И все — в издевательском тоне, в присутствии тех же студентов…

Формально они продолжали здороваться, что называется «раскланиваться», но уже не дружили, как прежде, и длилась такая неопределенная ситуация до начала осени прошлого года, когда разрыв отношений между их взрослыми уже детьми стал конкретным и необратимым фактом.

Ну бывает, что детско-юношеская влюбленность, прерванная расстоянием, дает трещину. Глупо надеяться, что можно что-то склеить, уповая лишь на то, что ребятишки были такими милыми в детстве и родители их, особенно мамаши, не чаяли баюкать по очереди общего внука или внучку. И что на что повлияло больше, оставалось пока только догадываться — ссора родителей на разрыв между Леонидом и Зоей или, наоборот, их разрыв отношений — на возникшую пропасть между Воробьевыми и Морозовыми. Последние в этом отношении темнили. Интересно, что теперь скажут Воробьевы? Ведь если судить по ответам Зои, зафиксированным Климовым на магнитофон сразу после похорон, то ничего, кроме глубокой неприязни, если не сказать хуже, Воробьевы не могли испытывать ни к «изменщику», ни к своим бывшим зазнавшимся друзьям, по словам Зои превратившимся в «жлобов». Правда, именно жлобства, как такового, если понимать этот термин из воровской «фени» буквально, как завистливую, сволочную жадность, Турецкий у Морозовых не заметил. Но может быть, надо для этого знать людей дольше и глубже? Что ж, пусть тогда господа Воробьевы и объяснят подробно и убедительно, какая кошка пробежала между бывшими друзьями.

— Вам не кажется, Александр Борисович, что они могут отказаться отвечать на ваши вопросы? — спросила Галя. — Не впрямую: мол, не желаем, и точка, а разведут тягомотину, где ни факта, ни зацепки. У нас ведь им предъявить пока нечего.

— А я сейчас и не стану с ними встречаться. Я заставлю их поволноваться. Знаешь как? — И увидев заинтересованные глаза Гали и Владислава, продолжил: — Я сделаю так, чтоб они знали, что я уже кружу вокруг них. Пока ты станешь заниматься молодежной компанией… Да, кстати, Морозовы продиктовали мне шесть фамилий — это те самые неразлучные друзья, которыми в свое время гордилась их школа, а уж тем более родители. Вот они. — Турецкий достал листок с фамилиями и прочитал: — Ну, само собой, Леня Морозов и Зоя Воробьева. Затем Олег Вольнов и Вадим Рутыч, а также Лиля Бондаревская и Аня Воронцова. Неразлучная шестерка. Вольнов якобы был и остается влюбленным в Аню Воронцову, а Рутыч, соответственно, гуляет с Бондаревской. И все дети, включая уже известных нам, — из очень хороших, интеллигентных семей. Владислав, вам эти фамилии не приходилось слышать?

— Надо будет посмотреть, Александр Борисович. Сделаю.

— Прекрасно. Вы посмотрите, отыщите к ним концы, а Галя найдет способ познакомиться и поговорить с ними. Все это, повторяю, предварительная работа… Так, на чем я остановился?

— Вы сказали, Александр Борисович, — усмехнулась Галя, — что до поры до времени станете кружиться над стаей Воробьевых, подобно черному ворону, предвестнику несчастья!