Императрица - Шань Са

Вечером я отослала служанок и приказала Маленькому Сокровищу встать на колени. Я уже приняла решение. Если он не любит меня и захочет уйти, то будет убит у выхода из Запретного дворца. Если же он меня любит и согласится стать монахом, то обретет почести и славу. Я смерила Маленькое Сокровище суровым взглядом:

— Я не собираюсь ни казнить тебя, ни калечить. А верну свободу.

По телу молодого человека пробежала легкая дрожь.

— А смогу ли я видеться с Великой Госпожой? — пробормотал он.

Я не отвечала, и Маленькое Сокровище поднял голову. Слезы струились по его красивому лицу. Мне и в голову не приходило, что этот мужчина с очерствевшим сердцем способен на подобную слабость.

— Умоляю вас, Верховная Госпожа, оставьте меня здесь. Не бросайте! Считайте своего слугу собакой, которой надо лишь немного еды и быть подле вас…

Я сдержала чувства.

— Мне никак невозможно оставить мужчину во Внутреннем покое.

— Тогда оскопите меня! Какая мне теперь разница?! Тем хуже, если я больше не смогу доставлять вам удовольствие и стану похожим на всех жирных евнухов с мертвыми глазами. Надеюсь только, что сердце мое останется нетронутым и будет по-прежнему вас любить.

Я решила его прощупать:

— Я не собираюсь отпускать тебя таким, как ты пришел. Покинув Дворец, ты станешь богатым. Я дам тебе достаточно денег, чтобы ты мог купить самых красивых наложниц, обзавестись многочисленной семьей, начать торговлю, стать уважаемым человеком. Зачем тебе оставаться рабом, если ты сможешь повелевать женщинами и купить земли. Если захочешь, ты сможешь приобрести торговые лодки, и они, распустив на ветру пурпурные паруса, позволят тебе бороздить Империю из конца в конец.

Молодой человек заплакал еще громче:

— Верховная Госпожа, простите, что я утаил от вас правду. Я убежал из своей деревни не из-за того, что меня хотели женить. Великая эпидемия первого года эры под девизом «Вечной Чистоты» унесла моих родителей, деда и бабку, братьев и сестер. Я ушел, похоронив всех их в поле. И с тех пор бродил по Лояну со смертью в душе. За эти пять лет скитаний меня били, обкрадывали и насиловали. Меня осыпали пинками, плевками и оскорблениями. Вы — первая и единственная женщина, принявшая меня в объятия не как неодушевленный предмет. Ни одна женщина в мире, даже мать, не смотрела на меня так ласково. Простите меня, Верховная Госпожа, оставьте в своих покоях или убейте. Только не покидайте!

Слова Маленького Сокровища поразили меня в самое сердце. Его отчаяние болью отозвалось в душе. Я со вздохом обняла молодого человека:

— Ну, тогда ты выслушаешь меня и сделаешь, как я скажу. Ты, сын крестьянина, бродяга, торговец любовными снадобьями, станешь почитаем всем светом. Если будешь послушен, я сделаю из тебя, уличный мальчишка Лояна, прославленного господина при императорском Дворе.

* * *

Маленькое Сокровище пережил те же страдания, что и мой народ. Мне было стыдно жить в укрепленном дворце среди искусственно созданного изобилия. Купающийся в роскоши и благополучии Двор оставался волшебным островком в море нищеты. Решив изменить судьбу Маленького Сокровища, этого ребенка, подобранного на обочине жизни, я сделала это не только в награду за преданность. Он стал для меня окном в окружающий мир отчаяния. Императорские экзамены позволили миллионам чиновников найти место под солнцем. Но свидетельства о полученном образовании, в свою очередь, стали преградой, и в соисканиях могли участвовать далеко не все. Дети крестьян, сироты и подкидыши пока не получили права проявить свои дарования. Маленькое Сокровище был одним из таких битых жизнью и озлобленных людей, коим я хотела предоставить возможность отличиться.

По моему приказу молодой человек обрил голову и стал монахом. Вступив в общину бонз, он порвал с прошлым и начал вести себя безукоризненно. Прежде всего он отказался от родового имени Фень и непристойной клички Маленькое Сокровище, получив от меня буддистский титул Письмена Верности. Я попросила супруга своей дочери, Цзу Шао, признать молодого человека дальним родственником, и он стал носить прославленное имя аристократического клана Цзу.

Выскочка оказался весьма одаренным. Письмена Верности обладал врожденным умом, не испорченным академическими занятиями. Скитания обострили его интуицию куда больше, чем могли бы любые чиновничьи интриги. Благодаря отваге и воображению он говорил намного выразительнее, чем мои советники с их суконным языком. Разнообразный опыт былой жизни обернулся довольно необычным сводом познаний. Не умея ни чертить, ни рисовать, Письмена Верности с блеском восстановил храм Белой Лошади. Он полистал сутры, запомнил несколько мантр и, поднявшись на помост, начал проповедовать учение с бешеным пылом. Весь Лоян сбежался послушать проповедь любовника Императрицы и узрел великолепный храм, сплошь увитый белыми лотосами. Над гигантскими плошками с ладаном, заслоняя небо, поднимались столбы дыма.

Сквозь пьянящую дымку слышалось заунывное пение монахов. В клубах курений появлялись Небесные Цари выше гор, и шла процессия бодхисаттв, разбрасывая повсюду лучи света. А в глубине зала верующие узрели наконец-то Письмена Верности. Сложив руки, он сидел в сердцевине усыпанного бриллиантами золотого лотоса. Широкий лоб, опущенные долу глаза, округлые мочки ушей — он казался почти небесным видением. По городу распространились им самим придуманные слухи, и вскоре Столица стала почитать Письмена Верности как воплощение знаменитого индийского монаха, наделенного целительской силой и колдовскими способностями.

Человека узнают по одежке. Когда мои стражи снимали с разжалованного советника шапку из лакированного льна, табличку слоновой кости и кожаный пояс, украшенный нефритом, тот, растрепанный, с перепуганными глазами, терял весь блеск государственного мужа и уже походил на клеймёного преступника-раба. А Маленькое Сокровище, облачившись в фиолетовую тунику и сев верхом на скакуна из императорских конюшен, в окружении дворцовых евнухов и подчиненных ему монахов из продавца любовных зелий превратился в значительную фигуру и без труда производил впечатление самого изящного из аристократов Столицы. Во Внешнем дворе помешанные на добродетели советники смотрели на скандального Письмена Верности свысока и писали мне возмущенные письма, напоминая и без того известные истории: как государи, увлеченные любимцами, пренебрегали обязанностями, а потому их страсть оказывалась пагубной для династии. Другие, предпочитающие держать нос по ветру, наперебой искали расположения этой новой силы. Военачальники падали перед монахом ниц, называя его Наставником. Мои племянники, дерзкие и неукротимые князья, придерживали узду, когда он садился на коня. С высоты своего трона я наблюдала эти сцены, не в силах сдержать улыбку. Письмена Верности был ложью, обернувшейся правдой. Письмена Верности был безжалостным зеркалом, которое я протягивала этому неразумному миру.

* * *

Начиная со второго года эры под девизом «Опущенных Рук и Сложенных Ладоней», я стала претворять в жизнь свое последнее изобретение. У входа в Запретный дворец я распорядилась поставить гигантскую бронзовую чашу. Разделенная на четыре части, с выгравированными золотом надписями, она предназначалась для сбора жалоб простонародья.

По всем уголкам Империи был распространен указ: «Отныне всякий человек, не занимающий государственного поста, может свободно обратиться к Верховной Госпоже, опустив письмо в это Вместилище Истины. Восточная ее часть служит для полезных советов опытных чиновников и замечаний, желательных императорских указов. Южная часть предназначена для выражения недовольства общественными и политическими явлениями. Западная часть — для донесений о различных преступлениях и нарушениях. Наконец, северная часть готова принять прогнозы астрологов и изложения вещих снов, касающихся судеб Империи».

За первым указом последовал второй: «Во время путешествия к Священной Столице люди, несущие письма Верховной Императрице, будут получать поденное содержание, кров и пищу от местных властей. Любой имперский чиновник, преступно расспрашивающий постояльцев, пытающийся перехватить письма или воспрепятствовать их доставке в Столицу, будет наказан смертью».

Не замедлил появиться и третий: «Любой человек, независимо от происхождения, буде он готов дать полезный совет или стал жертвой несправедливости, удостоится личного приема Верховной Императрицей».

Мои указы потрясли Империю. На государственных дорогах караваны, составленные властями провинций, шли бесконечной чередой. У ворот Запретного дворца народ выстраивался в бесконечные очереди к Хранилищу Истины. Письма, извлекаемые оттуда по вечерам, приносили мне ночью. Я временно отменила у себя во Дворце пиры и музыкальные выступления. Отобрав лучших учеников Внутреннего дворца Просвещения, я велела им читать письма вслух. Читали они при свечах, вставленных в короткие подсвечники. Молодые женщины, распустив внушительные прически и сняв придворную одежду, сидели без туфель в одних шелковых тапочках. Будучи девственно чисты и телом, и в суждениях, они бурно воспринимали не слишком изящно оформленные фразы. Иногда Кротость, отложив документы, приказывала принести вино и фрукты. Потом садилась у меня за спиной и растирала усталые виски. В глубине зала девушка играла на цитре. Другая подыгрывала ей на бамбуковой флейте. Когда вновь наступала тишина, слышались только шелест бумаги и шуршание шелковых рукавов. Поздно ночью появлялся Письмена Верности. При виде его девушки испуганно убегали и растворялись в темноте подобно стайке птиц.