Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

знаю. Поэтому и хочется знать, как здесь, на Ваш взгляд.

Я понял, что его во мне занимает, и одобрил. Парень любую встречу хотел использовать для пополнения профессионального арсенала. Дельно.

— С посадочными местами у вас тут тоже не разбежишься, — после секундного раздумья сказал я.

— А что бы Вы сейчас, к примеру, выбрали для вынужденной?

— Давай прикинем, — я и не заметил, как перешел на «ты». — Теоретически можно спланировать в радиусе десяти километров с нашей высоты. Так?

— Так.

— Но столько на нагруженной машине без мотора не пролетишь. Значит, попробуем найти что-то поближе. Проведем-ка границу километров за восемь. Это первое.

— А как? — озадаченно спросил он.

— Если летаешь над одной местностью часто, надо просто запомнить расстояния по карте между заметными ориентирами. Ну, это ты и без меня знаешь. А главное — надо постоянно практиковаться. Взглянув куда-то по курсу или в сторону — прикинул, сколько до ориентира и тут же проверил себя по карте. Да так не раз — и с разных высот. И скоро убедишься, что видение с правильными оценками вырабатывается. Вон до той речки, которая появилась впереди слева, семь километров. Проверь.

— Да, семь, — вскоре подтвердил он.

— Дальше. Садиться на деревья, на скалы, россыпи, да еще с неубирающимися шасси, сам знаешь, чем кончится. Тут уж лучше что поровнее — болото, но только рядом с кромкой леса, или река. Если есть пляж, галечная коса, обнажившаяся отмель — самое милое дело. Не беда, если узко и можешь зацепиться крылом, но тогда старайся зайти так, чтобы зацепиться сразу и правым, и левым. Если одним — воткнешься куда-то вбок. Садиться на воду тоже можно, но с расчетом, чтобы тебя к кромке берега по инерции поднесло. Тонуть в аппарате тоже не сладко. Но главное — экономно расходовать высоту. Стараться иметь запас возможно дольше. Полезно время от времени тренироваться в безмоторном полете, с большим запасом высоты, ну, и над местностью, где можно сесть без особых проблем. Привыкнуть планировать с малым углом тангажа, лишь бы не терять управления.

Я заметил, что Валерий, смотревший вперед, кивнул мне головой. Наверное, он этот маневр проделывал.

— Еще, на крайний случай, если сплошь всё заросло и нет никакого просвета, постарайся выбрать, где деревья потоньше, да пониже, и над ними потеряй скорость почти до нуля над самыми верхушками, и так парашютируй до земли. Удар, конечно, будет, но, может, его что-то смягчит, за что-то зацепишься, ну, в общем, как Бог даст. Тут уж любой мелочи обрадуешься. Лишь бы боком не врезаться в толстый ствол. И ему не поздоровится, и тебе. А насчет посадки на россыпь, я одно только смог придумать, но проверять не проверял. Постараться на приличной скорости, когда под крыльями еще хороший воздушный поток, аккуратненько снести шасси о какую-нибудь гребенку, барьер, взяв перед моментом касания ручку немного на себя, чтобы парировать опрокидывающий момент и не скапотировать. Но это не дай Бог. Главное, как в этом потренируешься?

Валерий снова подтверждающе кивнул.

— А что делать, если машина плохо управляется? — спросил он.

— Если шалят рули, пробуй играть элеронами и закрылками. В этом, кстати, можно упражняться сколько угодно. Тут полезен опыт Сент-Экзюпери. Ты читал его «Военного летчика»? Нет? Почитай. Там он пишет, что на десятикилометровой высоте у французских самолетов-разведчиков в начале войны замерзала жидкость в гидросистеме управления рулем. Ниже лететь — немцы собьют. Держать эшелон и в то же время маневрировать не получается.

— И что он?

— Кое-как подправлялся элеронами. Ну, это ему приходилось импровизировать, а нам грех заранее не воспользоваться подсказкой. Пробуй! Только не сейчас.

Он рассмеялся.

— А как садиться на речной и озерный лед?

— О! Это целая наука! Когда мороз устоится, тогда несложно, лишь бы в талик не влететь. Но это все-таки заметно по цвету снега. На талике он темней. Главное же — коснувшись льда, стараться понять, будет ли он держать без аэродинамической поддержки крыльями. Скорость надо держать, если, конечно, нет риска во что-то воткнуться, и смотреть, что под лыжами или колесами сзади — мóкреть или что. Плохо — из нашей кабины этого не увидишь. Надо дверь на ходу открывать и кому-то из экипажа смотреть. Если видно воду, взлетай обратно, коли можешь, ищи что-то еще. Ну, вот тут, я смотрю, еще ничего. Речки узенькие, неглубокие, есть шанс, что весь самолет в воду не погрузится. Лишь бы в завал какой не влететь… Кстати, ты на не расчищенную от снега полосу на колесах не садился?

— Нет, не приходилось.

— Тут тоже трудно решить, что делать. Хорошо, если он пушистый. Тогда сильно тормозить не будет. И то хорошо бы, его глубина была не больше половины радиуса колеса. А на более плотный, глубокий и вязкий, по-моему, одно возможно делать без опасения скапотировать — это ухитриться погасить скорость почти до нуля на высоте метров около двух и плюхнуться парашютированием. Тут очень важно знать, что центровка правильная. Вот только сложность в определении расстояния. Что-нибудь темное надо либо высмотреть на поверхности, либо самому предварительно выбросить. А при посадке на гладкую воду, если берег не рядом, ошибиться в оценке высоты еще проще. Я читал — раньше летчики на похожих на наш аэропланах бутылки с бензином сначала кидали в воду и потом ориентировались по пятну. Не то могли воткнуться в воду раньше, чем успевали подумать. Альтиметры врали — кстати, они и сейчас могут врать, — так что старайся все время знать, на какой высоте над поверхностью сейчас находишься, не только по прибору, но и по опыту. Ты еще не устал от моей болтовни?

— Нет, нисколько! Почаще бы такое слушать!

— Побольше читай воспоминания летчиков, особенно старых. Нам в малой авиации они ближе любых современников. Тем более, что им было во всех отношениях труднее, чем нам.

— А кого порекомендуете?

— Ну, из полярных — Михаила Каминского, Грацианского, и Аккуратова тоже, хоть он и не летчик, а штурман, но очень наблюдательный человек. Громова, конечно, Коккинаки, Сент-Экзюпери, Водопьянова, ну и еще всех, кто много летал и чьи фамилии сейчас не вспомню. Не знаю, писал ли Константин Константинович Арцеулов. Мне не встречалось. А если писал, надо бы прочесть.

— Он кто?

— Старейший летчик у нас. Еще до первой мировой начал летать. Любимый внук Айвазовского. Дед мечтал, чтобы он тоже художником стал. Единственный человек, которому он разрешал бывать в мастерской, когда там работал. А он… Как мы с тобой.

— Со мной в училище был один, — живо отозвался Валерий. — Уехал из дому сдавать экзамены в консерваторию по классу скрипки и так в летное училище со скрипкой и поступил!

— Во-во! Аналогичный случай, —