Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

подтвердил я. — Какие подарки делали ребята своим любящим предкам! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Твои-то не огорчались, что в летчики пошел?

— Мои — нет. Не очень.

— Ну и правильно. Заранее огорчаться все равно без пользы. Только нервы трепать.

— Николай Михайлович, а в грозу Вы летали?

— Нет. Удирать приходилось, а внутрь, к счастью, не попадал. Ничего там в грозовой туче не видно, никакие приборы не работают, кроме, говорят, авиагоризонта, и только и жди разящего удара с любой стороны, а до него тебя так швыряет, что и без молнии крылья могут отскочить. Это уж форс-мажор, непреодолимая сила. В отдалении от хорошей грузовой тучи и то поймешь, что ты никто, мельче букашки в своем «ероплане», а уж тем, кто внутри грозы, и вовсе скверно. Некоторые, правда, выбирались. Но сами не понимали, как.

— И мастерство не помогало?

— А где его там показывать? Так что лучше драпать от грозы во все лопатки. Что, собственно говоря, и предписывает делать инструкция.

Я умолк, почувствовав, что слишком уж разговорился. Пожалуй, полезнее для нашего дела было послушать Валерия.

— Ты давно летаешь в этом направлении? — спросил я. — Не только на Важелку, а вообще на Север, поближе к Коми?

— Да года три. Каждую неделю по два-три раза, а то и чаще. А что?

— Понимаешь, у нас тут экспедиция от комиссии по изучению НЛО.

— Да, я знаю. Васильков говорил. Вас интересует, не видел ли чего такого?

— Да, — подтвердил я. — Так видел?

— Самих летающих тарелок — нет, хотя разговоры слышал. А вот какое-то странное свечение в воздухе, причем пасмурным днем или в ранние сумерки, когда еще в принципе не темно, видел. Причем именно на севере, где-то в районе границы с Коми.

— А какое оно было?

— Ну-у… пожалуй, похоже на полярное сияние. Большие пятна, иногда световые занавесы, только более стойкие, не такие колеблющиеся.

Я кивнул.

— Но что-то все-таки их отличало, кроме меньшей подвижности?

— Пожалуй, да. Гораздо быстрее занимаются, им не надо разгораться постепенно. А ярче намного. В ранние сумерки у нас сияний не видать.

— А подолгу светило?

— По-разному. То несколько минут, то горит все время, пока не удалишься. Не прерываясь, минут по сорок, по пятьдесят.

— А бывают свечения, прерываемые паузами?

— Да.

— И большие перерывы?

— По часам не засекал, но это минутные затмения, не секундные. Повторялись по-разному. От двух до семи раз. Это я запомнил.

— А приборы как себя вели?

— На таком удалении нормально. Это, кстати, тоже отличает такие свечения от обычных сияний. Я смотрел на магнитный компас. Не метался, не колебался. Странно, да?

— В этом деле, почти все странно, кроме боязни властей говорить об этом.

— А что вы рассчитываете найти?

— Если повезет с информаторами, то, возможно, места приземления. И там по ним поползать, поснимать, поизмерять. С приборами мало кто оказывался в подобных местах. Ты, кстати, не видел круглых плешей в тайге?

— Идеально круглых?

— Ну, может, почти — эллипс, овал.

Валерий покачал головой.

— Бывают и болота примерно круглой формы. Поди узнай, обычные они или нет.

— Это верно. А размеры этих круглых болот какого порядка?

— Метров под сто — самые маленькие. Но бывают и больше километра.

— В этой местности?

— Да, и в этой тоже А вас какие больше интересуют, большие или маленькие?

Вопрос Валерия застал меня врасплох. Я подумал, не посоветоваться ли с Андреем, но решил, что это еще успеется. Главное, «наша» северо-восточная плешь по этой градации была небольшой.

— Больше, пожалуй, малые. Метров по семьдесят или около того, — сказал я.

— Пару таких я держу на примете в качестве запасных ориентиров в этом районе.

— А где?

— Одно еще до Важелки, километров за тридцать, немного в стороне от трассы. Подвернуть туда?

— Если несложно. А другое?

— А другое за Важелкой, к северо-западу, примерно в двадцати километрах.

— На твоей полетной карте они есть?

— Да. Но это я их сам точками отметил. Вот, смотрите — здесь и здесь.

Я всмотрелся в карту. Вокруг обеих точек был обозначен лес. В рельефе не было никаких особенностей — ни высоты, ни впадины. Так, ровная местность. Чуть не подумал: «Как плешь».

— Можно будет перенести эти точки на нашу карту? — спросил я.

— Конечно. Тайны тут никакой. Сами увидите. Как есть болота. Только что круглые и маленькие. Вырубок здесь никто бы таких не сделал. Да и дорог к ним нет. Ни новых, ни заброшенных.

— Любопытно.

— К первой плеши подлетим минут через пятнадцать.

— Пойду тогда предупрежу нашего начальника. Пусть тоже посмотрит.

— Ага, посмотрите. Только не снимайте. А то, если узнают, мне здорово нагорит.

Я кивнул. По секретной инструкции, с которой и меня в свое время знакомили, о нарушающих запрет фотографировать землю с воздуха полагалось сразу же сообщать по радио в аэропорт прибытия, а там уже самолет должны были встречать люди из органов. Недаром долгое время главное управление по геодезии и картографии было при НКВД. Затем при генштабе. Но хрен редьки не слаще — все равно снимать нельзя было даже из-под полы. Раз Валерий предупредил, значит не вполне уверен в ком-то из своих или из пассажиров — могут настучать. А тогда действительно не оберешься.

Я вылез из кабины и спустился с «небес на землю». Крича Андрею на ухо, я объяснил ему, что скоро мы подлетим к одному круглому пятну внутри леса, и попросил достать карту. По масштабу она на была вдвое крупнее полетной, но на ней тоже не было обозначено ни одного круглого пятна в районе Важелки. Андрея мое сообщение заинтересовало. Я предупредил, что снимать не получится, иначе подведем первого пилота, а он и так ради пятна отклонился от трассы. Андрей кивнул. В этом смысле он был абсолютно надежный парень.

— Минут через десять подлетим.

— Он посигналит?

— Да, наверное, включит сигнальную лампу.

Я показал ряд из трех разноцветных плафончиков на переборке пилотской кабины,

— А они работают? Не провороним? — усомнился Андрей.

— Должны работать, — ответил я, однако, подумав, сказал:

— Ты последи за сигналом, а мы с ребятами будем через иллюминаторы смотреть вниз слева.

Андрей понимающе кивнул.

Под нами постепенно перемещались участки леса, обычно довольно молодого, выросшего из посадок, делянки вырубок, исполосованных дорогами и захламленных не вывезенной древесиной или порубочными остатками (рубки были все как одна сплошные, самые гадостные из всех), болота, изредка довольно широкие поймы узеньких рек. Через какое-то время боковым зрением я увидел, что на переборке зажглась сигнальная лампа, и тотчас вытянул шею, вглядываясь вниз и вперед. Валерий уже снизился на пару сотен метров. Нам хорошо было видно небольшое пятно, вокруг которого сплоченно стоял молодой сосняк. Внутри круг был пуст — там