Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден

бунтующие люди

[Грани политики выжженной земли]

18 мая 2016 года полтора десятка молодчиков в балаклавах остановили полицейский автомобиль, двигавшийся в центре Парижа, по набережной де Вальми, и окружили его. Нападавшие попытались силой вытащить двух находившихся внутри жандармов, но им это не удалось. Тогда они набросились на машину с арматурой, разбили стекла и швырнули в салон дымовую шашку, от которой тотчас начался пожар. Сидевший за рулем патрульный и его коллега еле спаслись. Этот эпизод, случившийся во время демонстраций протеста против Закона о труде, словно взят из какого-то блокбастера – если учитывать, как развивались события и с каким вопиющим насилием они были сопряжены. Через несколько месяцев в Вири-Шатийон (департамент Эсон) двое полицейских, представительница подразделения охраны общественного порядка и ее помощник, обеспечивавшие работу камеры видеонаблюдения, установленной возле светофора, получили серьезные ожоги после нападения десятка человек, которые забросали их фургон коктейлями Молотова, а затем набросились на вторую бригаду, попытавшуюся вмешаться.

В последующие годы во Франции с завидной регулярностью случалось множество похожих эпизодов. А в 2019-м напор вдруг усилился. В ночь с 27 на 28 июня около двух часов утра комиссариат городов Валь-де-Рей и Лувье (департамент Эр) был осажден группой людей с закрытыми лицами, которые стреляли по фасаду здания из минометов, бросали петарды и булыжники. Впоследствии на кадрах системы видеонаблюдения можно было видеть, как в самом начале два охранника, которых нападение застало врасплох, пятятся шаг за шагом, прикрывшись импровизированными щитами, чтобы скрыться внутри здания. По словам свидетелей, происходящее напоминало вылазку городских партизан и чуть не обернулось кровавой драмой.

2 ноября 2019 года в Шантелу-ле-Винь (департамент Ивелин), ближе к вечеру, «угодили в засаду» (по выражению префекта) пожарные, которые в сопровождении сил охраны порядка направлялись тушить подожженные помойные баки: едва они прибыли на место, в них полетели метательные снаряды и коктейли Молотова. Одновременно пострадало от вандализма и было облито бензином молодежное информационное бюро. Два часа спустя загорелся «Ковчег», архитектурный символ города – открытый годом ранее культурный центр сценического и циркового искусства. «„Как будто началась локальная гражданская война, всюду огонь, шокирующее зрелище“, – рассказывает сорокалетний Гуламуссан, окна квартиры которого выходили на цирковой шатер»[144]. Пожар тушили больше трех часов. На следующий день были задержаны и заключены под стражу два подростка.

По заявлению префектуры, преднамеренные нападения, впечатляющие и пугающие, явились лишь продолжением целого ряда происшествий, сопровождаемых материальным ущербом и насилием, которые не перестают сотрясать департамент. Весной 2020 года, в первые дни изоляции во время пандемии коронавируса, камни летели в полицейские бригады в Бобиньи, Гарж-ле-Гонесс, Гуссенвиле, Сарселе, Вилье-ле-Беле… «То же самое в 93-м, 94-м, 95-м департаментах: на коллег нападали, устраивали им ловушки, засады. По ним стреляли из минометов, запускали метательные снаряды»[145]. Перечень такого рода фактов, заметно участившихся с середины 2010-х годов, занял бы не одну страницу, свидетельствуя о все более глубоком разрыве между маргинализированным населением и отдельными людьми, которые олицетворяют власть.

С незапамятных времен полиция представляет собой сущность, которую более или менее значительное – в зависимости от эпохи – число людей клеймит как опору власть имущих, часто критикуемых и разоблачаемых, и это понятно, ведь она и есть рука, совершающая пресловутое «законное насилие», право на которое дает государство, и именно с ней приходится сталкиваться лоб в лоб, пусть даже в допустимых рамках демонстрации. Сегодня положение сохраняется, но враждебность проявляется не только в такие моменты: в скрытой форме она сохраняется постоянно, потому что полиция мешает образу жизни, предполагающему нарушение закона – и в основном связанному с наркотрафиком, – а главное, она первая олицетворяет действующий порядок, ныне массово отвергаемый, в силу чего становится непосредственной мишенью. Ведь недоверие и чувство, что вас предали, достигают такого уровня, что уже мало просто о них заявить, нужно, чтобы заговорили отдельно взятые люди.

Если взглянуть на это шире, все символы, так или иначе представляющие фигуру Государства, эпизодически, в большей или меньшей мере организованно, подвергаются атакам – представительства партий, школьные учреждения; случаются нападения на учителей и администрацию, как и на председателей судов присяжных и судей (профсоюзы требуют больше не публиковать их имена после вынесения приговоров – из-за угрозы мести[146]). Дорожные радары повреждают вандалы – часто это результат действий, согласованных через специальные приложения или группы в сети Facebook, и авторам таких вылазок аплодируют за то, что они бросили вызов правилам, действующим между тем для всех. А с недавних пор и пожарные, чья задача – исключительно помогать населению, часто попадают под огонь иного рода, организованный из засад[147].

Помимо решимости – любыми способами вплоть до самых абсурдных – заявить о степени своей злости, в таком образе действий надо уловить послание этих людей: никакого доверия любой власти и институтам, общественный договор фактически перестал действовать, и те, кто считает, что испытал это на себе, рассчитывают сжечь его последние обрывки и тем самым в безудержной ярости собственными руками уничтожить все, что еще способно его воплотить. Тем более во Франции, стране перманентной неуправляемости, хотя назрело это и во многих других местах, словно мы пришли к неутешительному выводу: «Где больше прав, больше и обязанностей»[148].

Достоевского, побывавшего в 1851 году в Лондоне на первой Всемирной выставке, поразил Хрустальный дворец, гигантская постройка из стекла и металла, славившая собой современную промышленность и коммерцию. Это своеобразное восьмое чудо света символизировало в его глазах материалистичное и рациональное общество того времени, в котором люди преследуют лишь эгоистические интересы и берутся за дело, только чтобы урвать свой кусок добычи. Он полагал, что большинство напрасно рвет жилы и успеха добьются единицы. А значит, считал он, будут расти толпы неудачников, лишних людей. Каждый из них олицетворяет «человека из подполья», чувствующего себя ненужным, поверившего – на короткое время и иллюзорно – в то, что его права уважаются, но в дальнейшем не познавшего ничего, кроме унижения, и в итоге поддавшегося ресентименту, рано или поздно – порой через поколения – побуждающему требовать отмщения.

Для нынешних вспышек характерна спорадичность, часто они зависят от текущих событий, так что за ними не видно никакого коллективного проекта. Просто субъективные чувства выражаются в ярости без всякой заранее определенной задачи, не создавая ничего осязаемого, не отражая в конечном счете ничего, кроме бессилия. В этом отличие, например, от действий луддитов в Англии, которые в начале XIX века громили станки, предназначенные, чтобы выполнять их труд, и угрожавшие лишить их как возможности практиковать свое ремесло, так и хлеба