Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки

Глава шестая. О ДОВОЛЬСТВЕ МАЛЫМ

В стяжании пекущийся о многомНе знает бога, недоволен богом.

Сумей богатство в малом обрестиИ эту правду жадным возвести.

Чего ты ищешь, прах алчбой гонимый?Злак не растет ведь на праще крутимой!

Живущий духом чужд телесных нег.Забыв свой дух, убьешь его навек.

Живущий духом — доблестью сияет.Живущий телом — доблесть убивает.

Суть человека постигает тот,Кто сущность пса сперва в себе убьет.

О пище — мысли бессловесной твари,Мысль человека — о духовном даре.

Блажен, кто сможет на земном путиСокровища познаний припасти.

Кому творенья тайна явной станет,Тот света правды отрицать не станет.

А для не видящих, где мрак и свет,Меж гурией и дивом розни нет.

Как ты в колодец, путник, провалилсяИль твой — в степи открытой — взор затмился?

Как сокол в высь небесную взлетит,Коль птицу камнем алчность тяготит?

Коль от алчбы себя освободит он,Как молния, к зениту воспарит он.

Как можешь ты с крылатыми сравняться,Когда привык вседневно объедаться?

Ведь ангелом парящим, как звезда,Не станет жадный хищник никогда.

Стань Человеком в помыслах, в делах,Потом мечтай об ангельских крылах.

Ты скачешь, как несомый злобным дивом,На необъезженном коне строптивом.

Скрути узду, иль волю он возьмет,Сам разобьется и тебя убьет.

Обжора тучный, духом полусонный,Ты человек иль чан обремененный?

Утроба домом духа быть должна,А у тебя она едой полна.

Бурдюк словам о боге не внимает,И алчный от обжорства умирает.

Кто вечными пирами пресыщен,Тот мудрости и знания лишен.

Глаза и плоть вовек не будут сыты,И хоть кишки твои едой набиты,

Бездонная геенна, твой живот,—Еще, еще прибавьте! — вопиет.

Ел мало сам Иса, светильник веры,Что ж кормишь ты осла его без меры?

Что приобрел ты в этом мире зла,Сменивши откровенье на осла?

Ведь алчностью свирепой обуянныхЗверей и птиц находим мы в капканах.

Тигр над зверями царь, а поглядишь —Попался на приманку, словно мышь.

И как бы мышь к еде ни кралась ловко,Ее поймает кот иль мышеловка.

РАССКАЗ

Мне человек, что речь мою любил,Слоновой кости гребень подарил.

Но, за слово обидевшись, однако,Он где-то обозвал меня собакой.

Ему я бросил гребень, молвив: «На!Мне кость твоя, презренный, не нужна».

Да, сам к себе я отношусь сурово,Но не стергшо обиды от другого!

В довольстве малым мудрые сильны,Дервиш и сам султан для них равны.

Зачем склоняться с просьбой пред владыкой,Когда ты сам себе Хосров великий?

А себялюбец ты? Ну что ж, смирись:Ходи, проси, у всех дверей стучись!

РАССКАЗ

Однажды скряга некий, полный страха,Явился с просьбой к трону Хорезмшаха.

В прах перед шахом он лицо склонил,Подобострастно просьбу изложил.

А скряге сын сказал недоуменно:«Ответь на мои вопрос, отец почтенный,

Ведь кыбла там, на юге, где Хиджаз,Что ж ты на север совершал намаз?»

Будь мудр, живи, страстями управляя,У жадных кыбла каждый день другая.

Кто страсти низкой буйство укротит,Себя от горших бедствий защитит.

Два зернышка ячменных жадный взял,Зато подол жемчужин растерял.

Ты, мудрый, вожделенья укроти,Чтобы с сумою после не пойти.

Укороти десницу! Свет надеждыНе в длинном рукаве твоей одежды!

Кто от стяжанья духом не ослаб,Тот никому не пишет: «Я твой раб!»

Просителя, как пса, порою гонят.Кто мужа независимого тронет?

Глава седьмая. О ВОСПИТАНИИ

Не о конях, ристалищах и славе,Скажу о мудрости и добром нраве.

Враг твой — в тебе; он в существе твоем,Зачем другого числишь ты врагом?

Кто победит себя в борьбе упрямой,Тот благородней Сама и Рустама.

Не бей в бою по головам людей,Свой дух животный обуздать сумей.

Ты правь собой, как Джам — смятенным миром.Пусть будет разум у тебя вазиром.

В том царстве хор несдержанных страстейСравню с толпой вельмож и богачей.

Краса державы — мудрость и смиренье,Разбойники — порывы вожделенья.

Где милость шаха злые обретут,Там мудрецы покоя не найдут.

Ведь алчность, зависть низкая и злоба,Как в жилах кровь, в тебе живут до гроба.

Коль в силу эти все враги войдут,Они восстанут, власть твою сметут.

Но страсть, как дикий зверь в плену, смирится,Когда могуча разума десница.

Ведь вор ночной из города бежит,Где стража ночи бодрая не спит.

Царь, что злодеев покарать не может,Своей державой управлять не может.

Но полно говорить, ведь все равно,Что я сказал, до нас говорено.

Держи смиренно ноги иод полою,И ты коснешься неба головою.

Эй, мудрый, лучше ты молчи всегда,Чтоб не спросили много в день Суда.

А тот, кто тайну подлинную знает,Слова, как жемчуг, изредка роняет.

Ведь в многословье праздном смысла нет,Молчащий внемлет мудрого совет.

Болтун, который лишь собою дышит,В самозабвенье никого не слышит.

Слов необдуманных не изрекай,В беседе речь других не прерывай.

Тот, кто хранит молчанье в шумных спорах,Мудрее болтунов, на слово скорых.

Речь — высший дар; и, мудрость возлюбя,Ты глупым словом не убей себя.

Немногословный избежит позора;Крупица амбры лучше кучи сора.

Невежд болтливых, о мудрец, беги,Для избранного мысли сбереги.

Сто стрел пустил плохой стрелок, все мимоПусти одну, но в цель неуклонимо.

Не знает тот, кто клевету плетет,Что клевета потом его убьет.

Ты не злословь, злословия нс слушай!Ведь говорят, что и у стен есть уши.

Ты сердце, словно крепость, утвердиИ зорко за воротами следи.

Мудрец закрытым держит рот, он знает,Что и свеча от языка сгорает.

РАССКАЗ

Такаш в беседе как-то не сдержался,Рабам о некой тайне проболтался.

И тайна та, что в сердце береглась,По всей округе за день разошлась.

И встал Такаш, и палача позвал он,Казнить рабов несчастных приказал он.

Один вскричал, отчаяньем объят:«Не убивай! Ведь сам ты виноват!

Сам разболтал ты, что хранил глубоко…Открыв плотину, не сдержать потока.

Сам ты виновен, на тебе твой грех,—Ты сделал тайну достояньем всех!»

Пусть страж хранит казны потайной дверцы,Но тайну сам храни в твердыне сердца.

Молчи о тайном! А произнесешь —Сам в руки разнотолков попадешь.

Ведь слово — див, в колодце заточенный;Но власти нет над тайной изреченной.

Див этот вырваться на волю рад,Но не заманишь ты его назад.

Ведь если злобный див с цепей сорвется,Он в плен без высшей воли не вернется.

Ребенок Рахша выпустит. Но самЕго едва ль стреножит и Рустам.

Коль тайна станет сплетен достоянье,Отравишь ты свое существованье.

Есть назиданье — мудрости ключи:Скажи, что знаешь твердо, иль молчи!

Честь береги, как светлую зеницу;Ячмень посеяв, не пожнешь пшеницу.

Хорош завет брахмана одного:«Честь каждого — зависит от него!»

Ни суета, ни многоговореньеТебе не завоюют уваженья.

Браня людей, привета не найдешь;Сам знаешь: что посеял — то пожнешь!

Шаг соразмерь, узнав, долга ль дорога.Ведь мера нам во всем дана от бога.

Коль будешь резок, ближних невзлюбя,Все люди разбегутся от тебя.

Великий грех — насилье, угнетенье;Но также грех — и робость униженья.

РАССКАЗ

Сын разболелся сильно у Азада —Его любовь надежда и отрада.

Дервиш сказал: «На волю отпустиВсех птиц, чтобы несчастье отвести».

Азад пошел — все клетки отворил он,Дроздов, синиц на волю отпустил он.

Оставил соловья лишь одногоНа пышной арке сада своего.

Встал поутру здоровым сын Азада,Увидел соловья на арке сада.

«Соловушка! — окликнул он его.—Ты в клетке из-за пенья своего!»

Мысль высказав, подашь ты к спору повод;Утихнет спор, коль приведешь ты довод.

До времени молчание храни,Как Саади в его былые дни.

Пусть тайна сердца вызреет в покое!Ей вреден шум и сборище людское.

Ты о людских пороках не кричи,—Сперва свои пороки изучи!

Не слушай лжи и клеветы обиднойИ отвернись от наглости бесстыдной.

РАССКАЗ

Рассказывал мне старец, — век бы стал ихЯ слушать, славных стариков бывалых:

«Однажды в Индии, в толпе людей,Я встретил негра — тьмы ночной черней.

Нес девушку в руках тот негр громадный,К ее устам прильнув губами жадно.

Ты не ошибся бы, его сравнивС Иблисом; он уродлив был, как див.

Так девушку ту крепко обнимал он,Что мнилось: словно тьма на день напал он.

Коня душн не смог я осадить,—Решил я девушку освободить.

Я негра но спине ударил палкой,Крича: «Скотина! Раб! Невольник жалкий!»

И эту девушку, — я говорю,—От мрака отделил я, как зарю.

Негр спасся бегством, туча улетела…Но под вороною яйцо белело.

Едва бежал тот черный, тьмы темней,Повисла дева на руке моей,

Кричала: «Ты, дорогой лжи идущий,За благо мира правду продающий!

Пойми — я в негра влюблена того!А ты, о подлый, палкой бил его!

Ты отнял у меня, когда свариласьТа пища, по которой я томилась!»

Она вопила, всех смутив кругом,Что, видно, нет сочувствия ни в ком.

И что она кричала, погляди ты,—Что нет, мол, ей от старика защиты.

«Запретной части тела моегоКоснулся он! Держи, хватай его!»

И так она визжала, так кричала,Так крепко за полу меня держала,

Что только разум ясный мне помог:«Из оболочки вырвись, как чеснок!»

И убежал я, голый, бога славя,Хитон в руках у женщины оставя.

И срок спустя, ее я повстречал:«Ты узнаешь меня? — я ей сказал.—

Я дал зарок, сумев с тобой расстаться,В дела чужие больше не вторгаться!»

О мудрый, делом занятый своим,Будь чужд деяньям низменным, чужим.

И да минет лучей живого взора —В толпе безумной — зрелище позора.

Крепись, о мудрый, за собой следи,Молчи! Иль говори, как Саади!*Хорошего ты встретишь иль плохого —Не говори о людях злого слова.

Плохого сделаешь своим врагом,А доброго хулить — считай грехом.

Когда один хулить другого будет,—Знай: по себе самом о нем он судит.

Когда ты их поступки разберешь,Поймешь — где правда, где таится ложь.

Коль ты о людях говоришь плохое,Пускай ты прав — нутро в тебе дурное.

Ушедших некто жалил речью злой;Мудрец прервал: «Почтеннейший, постой!

Ты не черни людей, которых знал я,Чтоб думать плохо о тебе не стал я!

Ты много злобных слов о них нашел,Но доброго и сам не приобрел!»

Мне молвил некто мудрое присловье:«Разбой, ей-богу, лучше, чем злословье!»

«О друг! — смущенно молвил я ему,—Я притчи этой странной не пойму.

Как? Лучше преступление разбоя,Чем об отсутствующем слово злое?»

А он: «Чтоб лютый голод утолить,Разбойник должен смелость проявить.

А этот, — человека очернил он,—Но что, скажи, за это получил он?»*Когда в Низамийе я поселился,Упорно, днем и ночью я учился.

И пиру молвил раз: «О знанья свет!Завидовать мне начал мой сосед.

Когда я смысл хадиса открываю,Он злобится в душе — я это знаю».

Когда моим словам наставник внял,Нахмурился он гневно и сказал:

«Как? Ты в его молчанье зависть ловишь,А за спиной его о нем злословишь?

Пусть зависть — путь в геенну для него,Другой тропой догонишь ты его!»*Поститься в детстве я решил со славой,Хоть левую не отличал от правой.

А омовению лица и рукВзялся меня учить отцовский друг:

«Скажи-ка: «Дух, о боже, укрепи мой!»И укрепись душой и руки вымой.

И рот и нос прополощи бодрей,Прочисть мизинцем крылышки ноздрей.

А указательным протри все зубы,В посте зубная щетка — грех сугубый.

Теперь же — от волос до бороды —Плесни в лицо три пригоршни воды.

И до локтей потом омывши руки,Святых имен творца промолви звуки.

По омовенье головы и ног,Промолви: «Бог — един! Велик пророк!»

Учись, сынок! Обряд я знаю древнийВсех лучше. Я ведь старше всех в деревне

Когда об этом староста узнал,Письмо он старцу тайное послал:

«Ты славно говоришь, прекрасно учишь,За что же ты людей злословьем мучишь?

Сказал ты — в пост, мол, зубочистка грех!Ну а не грех ли клеветать на всех?

Ты учишь: «Рот после еды очисти»…Ты лучше рот от клеветы очисти.

И чье бы имя ни произнесли,Ты похвали хоть раз, а не хули!

Ты называешь всех людей ослами,А знаешь ли, как сам ты назван нами?

Когда б ты мне в лицо сказал, старик,Что обо мне тайком болтать привык!

Коль нам глядеть в глаза тебе не стыдно,Ты знай, слепец: есть тот, кому все видно.

Ты не стыдишься пред самим собой —Так устыдись, услыша голос мой».*Три рода в мире знаю я людей,—Скажи о каждом прямо: он — злодей!

И первый — царь, творящий утесненья,Всеобщего достойный осужденья.

О нем гласить всю правду не страшись,Чтоб люди изверга остереглись.

Второй — святоша, грешник лицемерный,Благочестивый внешне, полный скверны.

Всем о его обмане объяви,Завесу благочестия сорви!

А третий — плут с неверными весами,Его поступки вы судите сами.

С женой разумною, чей нрав не злобен,Бедняк царю становится подобен.

Пять раз стучи ты в дверь, — ведь там онаДруг искренний твой — ждет тебя жена.

Ты огорчен, — не мучь души напрасно! —Тебя утешит дома друг прекрасный.

Коль в доме мир и добрая жена —Жизнь у того поистине полна.

Коль женщина скромна, умна, красива,Стремится к ней супруг ее счастливый.

В единодушье с милою женойНайдешь ты в мире бренном рай земной.

Когда жена добра, мягкоречива,Она прекрасна, пусть и некрасива.

Душа, исполненная доброты,И светлый разум выше красоты.

И добронравная, лицом дурная,Не лучше ли, чем пери, нравом злая?

Жизнь мужа нрав подруги облегчит,А злая горем сердце отягчит.

Жена доброжелательная — счастье.От злой жены беги, как от напасти.

Индийский попугай и ворон злойНе уживутся в клетке золотой.

От злой жены или душой отчайся,Иль по миру бродяжить отправляйся.

Да лучше в яме у судьи сидеть,Чем дома на лицо врага глядеть.

От злой жены, сутяжницы завзятой,Рад за моря отправиться богатый.

Та кровля благодати лишена,Где целый день ругается жена.

Жену-гуляку ты побей хотя бы,Не можешь — дома сам сиди, как бабы.

Ты мужа, что не справится с женой,Одень в шальвары и подкрась сурьмой.

Когда жена груба, лукава, лжива,Ты не жену привел, а злого дива»

Коль в долг жена возьмет и не вернет,Весь дом твой прахом по ветру пойдет.

А добрая, без тени подозренья —То не жена — творца благословенье.

Когда жена перед лицом твоимМужчинам улыбается чужим,

Когда она разврату предается,Тут у меня и слова не найдется.

Когда твоя жена начнет блудить,То лучше больше ей живой не быть.

Лицо жены твоей должно быть скрыто,Ведь это женской скромности защита.

Когда в жене ни разуменья нет,Ни твердости в ее сужденье нет,

Ты скройся от нее хоть в бездну моря…Ведь лучше умереть, чем жить в позоре.

Женою доброй, честной дорожи,А злую отпусти и не держи.

Как говорили меж собой два мужа,Преступных жен поступки обнаружа,—

Один: «От жен все беды к нам идут!»Другой: «Да пусть их вовсе пропадут!»

Друг! Надо снова каждый год жениться,—Ведь старый календарь не пригодится.

Ходи босой, коль тесны сапоги,В пустыню от домашних ссор беги.

О Саади, сдержи насмешки слово,Увидевши несчастного иного,

Которого жена его гнетет;Ты сам ведь испытал весь этот гнет.

Муж некий жаловался старику:«Беды такой не ждал я на веку.

Жена моя беременна, сварлива,А я, как нижний жернов, терпеливо

Сношу такое, что не дай вам бог».Старик ответил: «Что ж, терпи, сынок.

Ты ночью — верхний жернов, почему жеДнем нижним камнем стыдно быть для мужа

Иль розу ты с куста решил сорватьИ боли от шипов не испытать?

Иль думал, что на дерево взберешьсяИ на его колючки не наткнешься?»*Прекрасным ликом некто поражен —Был потрясен, души лишился он.

На нем так много пота выступало,Как на листве росы не выпадало.

Букрат, что мимо проезжал верхом,Спросил: «Что с ним? Что за недуги в нем?»

Ответили Букрату: «Честно жил он,Зла никому вовек не причинил он.

Теперь, завидя нас, бежит он прочь,Один в пустыне бродит день и ночь.

Он обольщен был образом прекрасным —И разобщен навек с рассудком ясным.

Мы все его пытались увещать,А он в ответ: «Не нужно мне мешать!

Я ухожу от мира, полн кручины…В моей беде — вина Первопричины.

Не образ милый сердце мне сразил,А тот, кто этот образ сотворил!»

Тот возглас был услышан престарелымБывалым странником — в сужденье зрелым.

И молвил странник: «Пусть добра молва,Не все в мирской молве верны слова.

Пусть, образом творца запечатленный,Прекрасный некто дух смутил смятенный,—

Что ж он дитятею не восхищен?Ведь и в дитяти вечный отражен!

Верблюды и красавицы ЧигиляРавны для тех, кто Тайну видеть в силе».

Чадру стихов соткавший мой языкКрасы волшебной занавесил лик.

Глубокий смысл за черным строк узоромСкрыт, как невеста, пред нескромным взором.

Не знает Саади докучных дней,Скрыв красоту за завесью своей.

Я, как светильник пламени ночного,Принес Вам озаряющее слово.

И не в жару ль «Персидского огня»Толпа возненавидевших меня?*Жил юноша — ученый, много знавший,Искусством красноречия блиставший,

С красивым почерком; но розы щекЕще красивей оттенял пушок;

И только численного букв значеньяНе мог запомнить он при всем стремленье.

Сказал я раз про шейха одного,Что впереди нет зуба у него.

Мой собеседник, посмотрев сурово,Ответил: «Ты сказал пустое слово.

Ущерб в зубах заметить ты успел,А доблести его не разглядел!»

Когда умерших сонм из тьмы изыдет,То добрые плохого не увидят.

Коль поскользнется на пути своемМуж, благородством полный и умом,

Ты, низкий, не суди его за это,Когда он весь — живой источник света.

И пусть в шинах кустарники цветов,Не избегают роз из-за шипов.

Ведь у павлинов видят люди злыеНе красоту, а ноги их кривые.

Когда ты темен ликом — убедись,А в темное зерцало не глядись.

Дорогу правды сам найти старайся,К ошибкам ближнего не придирайся

И о чужих изъянах не кричи,Сам на себя взгляни и замолчи.

Запретной не клади черты пороку,Когда тому же предан ты пороку,

И с униженными не будь суров,Когда ты сам унизиться готов.

Когда ты зла не будешь делать в жизни,Тогда лишь будешь прав и в укоризне.

Что в кривизну мою нль прямотуВам лезть, коль я являю чистоту.

Хорош я или дурен, сам я знаю,Сам за свои убытки отвечаю.

В душе моей хорош я или плох —Не вам судить! Об этом знает бог!

Имам тогда вину мюрида мерит,Когда мюрид в его величье верит.

У бога дело доброе одноТебе за десять будет зачтено.

Ты тоже за одно благодеяньеДай щедро, как за десять, воздаянье.

Не обличай у ближнего изъян,Коль в нем живет величья океан.

Когда невежда мой диван откроетИ пробежать глазами удостоит,

Плевать ему, что мыслей мир велик…Но чуть огрех — какой подымет крик!

Ему глубинный книги смысл не светит,Но он описку каждую заметит.

Не одинаков смертного состав;Бог создал нас, добро и зло смешав.

Хоть в самом добром деле есть помеха,Из скорлупы добудь ядро ореха.

Глава восьмая. БЛАГОДАРНОСТИ ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ