Жан Оторва с Малахова кургана - Луи Буссенар

Зима 1854 года под Севастополем выдалась небывало суровая. Страдали жители осажденного города, еще более — осаждающие.

Морозы доходили до двадцати градусов! Снегопады сменялись внезапной оттепелью с ураганным ветром, проливные дожди превращали земляные укрепления в море грязи.

Люди мерзли, стоя на месте, или шлепали по колено в вязкой каше. Их снабдили деревянными башмаками, гамашами, бараньими шкурами, подбитыми мехом шапками. Под этим убранством прятались нарядные мундиры.

Ничто, кроме оружия, не обличало в них военных. Потешным и трагическим маскарадом выглядело это сборище людей с изможденными лицами, лихорадочным блеском в глазах и заиндевевшими бородами, из которых торчали ледышки. Однако, несмотря на болезни, нехватку продовольствия, непогоду, перебои со снабжением, затрудненное передвижение, жесткий военный распорядок и дисциплина не нарушались, тяжелые работы шли своим чередом.

Ожесточенный поединок между союзными армиями и славным городом продолжался с короткими передышками, когда все валились с ног от усталости. Крупные операции не производились, но постоянные перестрелки не давали бойцам вздохнуть. Временами возобновлялся артиллерийский обстрел, и пушки грохотали под снежным саваном. Так проходил день за днем, не принося ничего, кроме лишений, страданий, скорби по погибшим.

Ничего выдающегося в этот мрачный период как будто и не происходило, если не считать самоотверженности и безымянного героизма, проявленного всеми — от командиров до солдат. Лишь несколько событий заслуживали внимания.

Двадцать шестого января 1855 года, по совету министра, графа Кавура[213], который подготавливал объединение Италии[214], король Сардинии[215] подписал союз с Францией, Англией и Турцией. Согласно этому договору Виктор-Эммануил[216] обязывался послать в Крым армейский корпус и принять участие в боевых действиях против русских.

Этому союзу суждено было вскоре приобрести огромное значение. Между французами и пьемонтцами установились отношения боевого братства, несокрушимой дружбы, которые стали четыре года спустя толчком к началу итальянской кампании[217].

На следующий день после заключения этого памятного акта в Крым прибыл генерал Ниэль, адъютант Наполеона III. Выдающийся инженер, генерал Ниэль намеревался вместе с генералом Бизо, командовавшим саперными частями, придать осадным работам новое и более активное направление.

Тридцатого января в план наступательных операций были внесены существенные изменения. Истребляемые «траншейной болезнью» англичане, численный состав которых уменьшился на три четверти, были слишком слабы, чтобы защитить позиции на правом фланге, от Южной бухты до Килен-балки. После долгих и трудных переговоров было решено, что на правом фланге их сменят французы. Действия англичан сосредоточатся в центре, перед Большим реданом, а французы займут траншеи перед Малаховым курганом, значение которого, со стратегической точки зрения, стало очевидно.

Пятого февраля князь Михаил Горчаков был назначен главнокомандующим русской армией вместо князя Меншикова. В тот же день в Камышовой бухте высадились гренадеры и стрелки французской императорской гвардии под командованием генерала Рено де Сен-Жан д’Анжели.

Второго марта скоропостижно скончался русский император Николай I. Эту новость сообщил русским французский парламентер.

С девятого по восемнадцатое апреля, когда заметно потеплело и ласковая весна оживила природу, происходили яростные обстрелы, приносившие разрушения и смерть. За девять дней и девять ночей было произведено с той и другой стороны триста тысяч орудийных выстрелов, восемь тысяч человек выбыли из строя.

Заметного перевеса при этом не получил никто.

Девятого мая в Балаклаву прибыл корпус сардинцев — пятнадцать тысяч превосходных солдат под командованием генерала Альфонса де Ламармора.

Двадцать шестого мая армия с удивлением узнала об отставке генерала Канробера и о назначении главнокомандующим генерала Пелисье[218].

Это назначение в целом встретили с одобрением. Новый главнокомандующий имел репутацию сурового человека и беспощадного рубаки, о его энергии ходили легенды.

Среди солдат пошли разговоры: «С этим дело пойдет!.. Он как надает по морде… все лучше, чем топтаться на месте!»

Пелисье было к этому времени лет шестьдесят. Крепко сложенный, коренастый, смуглой кожей он напоминал африканских стрелков, густые черные усы оттеняли жесткую и непокорную белоснежную шевелюру.

Солдаты называли его Жестяная Голова. Это казалось ему забавным и вызывало гримасу, обозначавшую смех, — смех, который заставлял сопровождающих его офицеров дрожать, словно малых детей. При грубоватой внешности он отличался незаурядной проницательностью, властностью, бесстрашием и истинно норманнской хитростью. Свои язвительные замечания Пелисье отпускал твердым, немного гнусавым голосом, который нельзя было спутать ни с чьим другим. Ко всему надо прибавить никогда не изменявшее ему хладнокровие. Однажды в Африке, будучи еще бригадным генералом, он в порыве гнева ударил хлыстом одного квартирьера, унтер-офицера из егерей. У того потемнело в глазах, он выхватил пистолет и в упор выстрелил в генерала.

По счастливой случайности пистолет дал осечку. Пелисье спокойно посмотрел квартирьеру прямо в глаза и сказал, не повышая голоса:

— Пятнадцать суток за плохое содержание оружия.

Унтер не был разжалован и по прошествии времени стал превосходным офицером.

С первого же дня прибытия Пелисье в Крым работы в армии развернулись с необычайным размахом. Чувствовалось, что человеческое тесто месила железная рука, вливавшая в каждого солдата и офицера отвагу и энергию. Траншеи и ходы сообщений все туже сжимали кольцо вокруг Зеленого холма, который открывал дорогу к Малахову кургану — ключу Севастополя.

В качестве подарка, в ознаменование хорошего начала, Пелисье хотел преподнести своей армии Зеленый холм. Несмотря на усталость, вражеский огонь, страдания, потери, одним словом, несмотря на войну со всеми ее ужасами, исконная французская веселость не уступала своих позиций. Солдаты упорно, вопреки всему, искали развлечений. Они предавались не только вульгарным забавам в тавернах Камыша, но и другим, более возвышенным развлечениям.

Театр, да, именно театр пользовался неизменным успехом у осаждающих Севастополь. С Варны[219] и по сей день, седьмого июня[220], представления неизменно имели успех. Своей ребяческой увлеченностью, своим неиссякаемым воодушевлением артисты-любители скрашивали товарищам тоскливые часы осады. Среди этих театриков труппа Второго зуавского полка бесспорно была самая известная. Поскольку полк располагался на правом фланге французских позиций, близ мельницы, он получил название «Театр Инкермана» или «Театр у мельницы».