Жан Оторва с Малахова кургана - Луи Буссенар

— Вот он где, Оторва!.. Его вы не пошлете на расстрел… и не сорвете с него награду.

Потрясенные артиллеристы закричали наперебой:

— Оторва!.. О-о!.. Не может быть!.. Оторва!

И зуав отвечал своим металлическим голосом:

— Здесь!

Затем он презрительным жестом ткнул пальцем через плечо на пленника, который стоял, совершенно ошеломленный, не в силах ни двинуться, ни молвить слово, и добавил:

— Господин капитан! Есть двое Оторв, так же, как два ордена! Один, настоящий, вы видите на моей груди, ленточку на нем пробила вражеская пуля. Другой крест… о нем и говорить нечего. Что касается фальшивого Оторвы… что ж, взгляните на этого Иуду[206].

С молниеносной быстротой Жан отвесил нечестивцу две сильнейшие оплеухи, от которых слетела его накладная борода, и перед глазами остолбеневших канониров предстала бледная, искаженная страхом физиономия сержанта Дюре.

Жгучее любопытство сменилось всеобщим ликованием.

— Да здравствует Оторва! Да здравствует настоящий Оторва! — пронесся мощный клич.

Отважные солдаты все поняли и, во главе с капитаном, спрыгнули с насыпи.

Капитан бросился в объятия своего друга с криком:

— Я знаю, вы меня простите!

Картечь прыгала, скакала, лаяла до хрипоты, приветствуя своих друзей-артиллеристов. Солдаты схватили лжезуава, на него сыпались толчки и удары. Но тут раздался голос Оторвы:

— Прошу вас, друзья, не трогайте его! Предателя надо судить… Он нужен мне живой. Его подлость — доказательство моей невиновности!

— Отличное доказательство! — воскликнул капитан Шампобер.

— Ладно! Поняли!.. Не тронем, хотя руки чешутся! И да здравствует Оторва, да здравствует наш славный товарищ! — кричали канониры на подъеме.

Они заключили двух пришельцев в плотное волнующееся кольцо. Каждый хотел дотронуться до Оторвы, пожать ему руку, выразить свое уважение и любовь. Капрал, который видел его ночью, растерянно разводил руками:

— Тысяча чертей! Значит, это был не призрак… Я счастлив, что вижу его во плоти!

Энтузиазм все нарастал, кольцо вокруг Оторвы и его двойника сжималось. В конце концов их оторвали от земли и подняли на услужливо подставленные плечи. Оторва выглядел триумфатором, лжезуав безвольно поник, точно марионетка[207], у которой перерезали нитки.

Кто-то предложил:

— Отнесем их во Второй зуавский!

— Прекрасная идея!.. Доставим с почестями!

— Да, во Второй полк!.. Да здравствует Оторва! Да здравствуют зуавы!

Кортеж сформировался под общее ликование. Шумный, возбужденный, нестройный, он двинулся прямо по грязи, разрастаясь по дороге. Вновь присоединившиеся громогласно ликовали, и шум стал таким, что впору было оглохнуть.

Набралось уже с полтысячи человек, которые кричали и жестикулировали как сумасшедшие. Весь лагерь пришел в движение. Солдаты всех родов войск подбегали узнать, что случилось. В центре кортежа всеобщему обозрению предстал Оторва, которого несли на руках.

Гордый, как франкский[208] воин, он выпятил грудь и молодцевато вскинул голову.

Заслышав крики: «Да здравствует Оторва!», «Да здравствуют зуавы!» — солдаты Второго зуавского выскочили из своих палаток. Питух подбежал к кортежу первым. Он узнал в триумфаторе своего друга и, запинаясь от волнения, едва смог выговорить:

— Тысяча чертей!.. Это Жан! Наш Оторва!

Трубач не знал, как выразить свою радость, схватился за горн и заиграл встречный марш. Появился кебир, решивший, что прибыл генерал Боске и надо его приветствовать.

Но нет — это какой-то зуав! Полковник смотрел, ошарашенный, на человека, вызвавшего такой шум. Он узнал его и вскрикнул, подчиняясь общему исступлению, охватившему полк:

— Оторва!

Как недавно у траншеи, герой Второго зуавского ответил, вскинув руку к виску:

— Здесь!

ГЛАВА 9

Одни! — Кто это сделал? — Двойник. — Записка Розы. — Раздобыть шинель! — Солнечный луч. — Добрый зуав. — Трехцветное знамя. — Предатель. — В подвале. — Пистолет кебира. — Попался! — Мина. — На аванпостах. — Сержант!

Что же все-таки произошло после дерзкого побега Оторвы?

Стараниями Розы, оказавшись на свободе и вне опасности, зуав думал лишь об одном: как раскрыть тайну кладбища? Дело предстояло трудное, опасное, требовавшее напряжения всех сил, нравственных и физических.

В голову ему пришла простая и гениальная мысль: надо обзавестись помощником. Нет, не человеком. Дело слишком рискованное. И потом, он не хотел толкать к дезертирству своих лучших друзей.

Помощником станет собака. Картечь, собачка, прибившаяся к Третьей батарее.

Настоящая «дочь полка», бесстрашная, верная, неподкупная Картечь с ее удивительным чутьем — лучшая помощница в подобной затее. Но пойдет ли она на зов своего друга-зуава?

Надо попробовать. Верный друг в тяжелые дни, храбрая собачка уловила привычный сигнал. Не колеблясь, Картечь покинула батарею и побежала к своему любимому Оторве.

Человек растроганно гладил собаку, собака лизала ему руку. Потом они вдвоем направились к кладбищу. Зуав подыскал местечко между оградой и аллеей кипарисов и пока устроился там.

Он положил на землю мешок, зарядил карабин, надел свой плащ с капюшоном, завернулся в одеяло, вытянулся на земле и сделал Картечи знак лечь рядом. Собака прижалась к человеку, и оба погрузились в дремоту…

Задолго до рассвета друзья проснулись. Собака стояла на часах, человек размышлял.

Сначала он обдумал происшествие, ставшее причиной его несчастья: как же ловко и бесследно был заделан подземный ход под алтарем. Кто это сделал? Шпион и Дама в Черном? В этом зуав не сомневается.

Почему это случилось? Потому, что он, Оторва, сморозил ужасную глупость — взял две сотни луидоров из костюма лжезуава. Эта его промашка подсказала шпионам, что секрет подземного хода раскрыт.

Факты превосходно связывались в одну цепь. Теперь Оторва ломал себе голову над загадкой переодевания в зуава. Зачем им этот маскарад?.. Зачем крест на куртке?.. И постепенно, понемногу, в его сознании встала вся картина.

Обязанности начальника разведки и абсолютное доверие старших командиров позволили ему свободно передвигаться днем и ночью — и особенно ночью — по всему фронту. Его снабжали паролем, и он не отчитывался ни перед кем, кроме командира полка.

Он действовал совершенно независимо и предпринимал в интересах дела все, что считал нужным. Предатель — француз, подкупленный русскими, — прекрасно об этом осведомленный, воспользовался ситуацией с дьявольской ловкостью.