Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов

к ней и утешить, а не реагировать на нее так, что потом долго будет стыдно.

В большой степени то, что мы называем «личностным ростом», это попытки выбраться из ямы, которую мы сами себе вырыли проступками и просчетами. Заново договариваться с собой. Учиться прощать себя и других. Уметь просить прощения и горевать, если прощение уже невозможно. Идти на разговор, который вряд ли принесет что-то, кроме душевной боли. Превращать вину в ответственность. Говорить «да, это сделал я», глядя на последствия «великих дел» своих и при этом желая исчезнуть с лица земли из-за них… Жить со стыдом, который сам по себе неустраним, потому что он – как компас, указывающий в сторону границ, за которые нам лучше не заходить снова. И все равно можем заступать за них – то ли по глупости, то ли по неведению, то ли по причине человеческого несовершенства. И дальше – на новый круг «личностного саморазвития». Красота человека часто проявляется в том, что он способен подняться и пойти дальше, не делая при этом вид, что он тут ни при чем. Из этого «сора» растет достоинство.

Глава 5

Самоуничижение

Обратной стороной высокомерия является самоуничижение. Это тоже способ отвергать свое реальное «я». Если человек начинает унижать себя за то, что он не соответствует фальшивому, но очень красивому и идеальному «я», то это происходит потому, что он не в состоянии иметь дело с собой реальным. Это как разочарование, холодность или даже ненависть родителя к ребенку, из которого не удалось сделать мировую звезду. Ему неинтересен этот ребенок каков он есть. Иными словами, самоуничижение – переживание своей неспособности стать идеальным, исходя из ошибочного мнения, что если ты «несовершенный», то ты ничтожество.

Формы самоуничижения

Самоуничижение проявляется в трех формах.

Первая – активная аутоагрессия, злость или даже ненависть к себе за какие-то отрицательные (или принимаемые за таковые) качества. В этом случае жизнь человека проходит как беспощадная борьба с собственным несовершенством. Загнобить, затравить, наказать, застыдить и обвинить – весь арсенал привычных с детства способов бороться с «неидеальностью» брошен в бой, потому что других способов обходиться с собой человек не знает. Иногда я спрашиваю людей, утешали ли их в детстве, когда у них что-то не получалось. И нередко получаю ответ: «Единственным утешением в моем детстве были слова "успокойся уже наконец!"». Приходя к психологу, отчаявшиеся победить в этой бесконечной борьбе люди говорят (если в состоянии признать свою ненависть к себе):

«Я ненавижу себя за трусость!»,

«Мне нужно срочно избавиться от зависти, просто ужасно, что я ее испытываю. Я пытаюсь ее подавить, но получается плохо»,

«Я ничтожное, мерзкое существо, вызывающее только жалость»,

«Я никому не нравлюсь, потому что я тупой и со мной скучно»,

«Не могу простить себе подлости, которую я сделал. И не должен прощать!»,

«Я полный неудачник. Мне стыдно перед родителями, друзьями и всеми, кто со мной знакомится».

Люди перечисляют свои недостатки (реальные и мнимые) и бичуют себя плетью из плотно сплетенных стыда и вины. «Ты не должен быть таким, а раз ты такой, значит, приложил недостаточно усилий, чтобы стать другим!» Иногда доходит до того, что без чувства вины человек не может жить. Как сказал одна женщина, «если я совершаю ошибки, то как же их исправлять без чувства вины и злости на себя?». В ее картине мира не было другого отношения к себе – бережного, способности прощать ошибки. Она полностью отождествляла вину и ответственность, и любая попытка их разделить сталкивалась с внутренним сопротивлением.

Нередко в сознании с трудом умещается мысль о том, что необязательно казнить себя за ошибки и свое несовершенство. Что огорчение от неудачи или ошибки – ущерб, полученный от проявления не самых лучших черт своего характера, – достаточное наказание и не нужно дополнительно себя наказывать. Помните о разделении боли и страдания, о котором мы говорили в первой части книги? В жизни достаточно боли, незачем добавлять к ней еще и страдание, коря себя за то, что мы эту боль допустили (а она время от времени неминуема, как бы мы ни старались ее избежать). Мы несовершенны, и это нормально. «Идеальные» люди скучны до зевоты и неискренни до фальши, от таких партнеров уходят в первую очередь. Мы цепляемся друг за друга не отполированными и гладкими гранями души, а заусенцами и занозами.

Оля долгое время жаловалась на сильную тревогу, которую испытывала каждый раз, когда получала на работе новое задание, даже если задание было пустяковым. Ее преследовала бессонница, навязчивые мысли, рассредоточенность. Из-за этого она работала очень медленно: много времени и сил уходило на преодоление тревоги и на то, чтобы начать выполнять задание. Со временем Оля научилась различать в своей тревоге несколько «слоев»:

«Вот сегодня, например. Передо мной записка начальника с указанием написать нашим партнерам письмо с просьбой изменить сроки в договоре. Партнеры надежные, отношения у нас хорошие, и, в общем-то, подобные просьбы уже были, причем с обеих сторон – мы тоже иногда шли им навстречу. Но я все равно сильно нервничаю: вдруг что-то напишу неправильно, вдруг мое обращение окажется слишком резким, вдруг именно сейчас партнеры заартачатся и возмутятся, а вину потом повесят на меня? Это первый слой тревоги. Второй – я злюсь на себя за то, что переживаю из-за такого пустяка. Ладно бы тревожилась из-за реальных больших проблем, но не из-за такой ерунды! Трусиха! Третий слой: я злюсь на себя за то, что постоянно прокрастинирую и не могу себя заставить сделать то, что надо. Трусливая, ленивая и безвольная тварь. И есть еще четвертый слой: я злюсь на себя за то, что я на себя злюсь, потому что я знаю, что надо принимать и прощать себя. А тут ты и этого не можешь! В результате моя тревога и общее напряжение достигают просто космических масштабов, значительно больших, чем если бы я тревожилась только из-за правильного подбора слов».

Вторая форма самоуничижения – печальное смирение, вызванное тем, что ты якобы ничего собой не представляешь. Для меня есть какая-то особая грусть в ситуации, когда у многих людей образ себя, укоренившийся в самой глубине души, несовместим с сигналами одобрения, любви, признания и принятия, которые транслируются нам миром. Такое «я» открыто только для ненависти, отвращения, отвержения – им присвоен статус истинных чувств. А все «розовые сопли доброты» – чушь, обман, фальшь, потому что нет сомнений: подлинное принятие и признание несовместимо с тем, что человек собой представляет.

Даже когда вроде знаешь, читал или слышал от других, что нельзя быть слишком критичным и беспощадным к себе, ты отчаянно пытаешься ухватиться за теплые слова, сказанные в твой адрес, но они тают на глазах. И не успеваешь донести их до души. Похвалил кто-то или сказал, что рад тебя видеть, – а в душе все равно сомнение и неверие: «Правду ли говорят?» А если на секунду согрелся-таки от добрых слов, то стоит на миг расслабиться, как всемогущее и неконтролируемое обесценивание врывается в душу и вышвыривает теплое отношение вон. И снова чувствуешь себя ничтожным, никому не интересным. И ты ничего не можешь с этим поделать. Душу заполняют стыд и отвращение, а на месте выброшенного тепла вырастает тоска, смешанная с бессилием и отчаянием: «Почему я не могу принимать все хорошие слова, сказанные мне? Почему не могу почувствовать себя хорошим человеком?» И с каждым разом тоска все больше, а желание вновь проходить этот путь от вспышки радости до отчаяния все меньше. И ты закрываешься, вообще не идешь навстречу человеческому теплу, потому что очень больно.

Переживание своей ничтожности и неважности для других людей, а также неспособность отвечать теплом на их тепло уходят корнями в детство, когда родители демонстрируют ребенку, что он нежеланный («плохо, что ты есть») или что он не оправдал их надежд («тебе было так многое дано, а ты…»). То есть самоуничижение рождается из своего рода «поражения» ребенка или уже повзрослевшего человека в борьбе за признание и любовь близких. Так создается ложное «я» и представление о себе, в котором нет места надежде на любовь. Ведь если мы вдруг поверим, что достойны любви, что наше несовершенство