Почетный караул - Джеймс Коззенс

Полковник Росс решил, что так и скажет генералу Билу. Уж он-то поймет, что означает этот запой у Бенни. Разумеется, положение обязывает его отнестись к такому проступку со всей строгостью, но в глубине души он, пожалуй, попытается оправдать Бенни — ведь он ведет себя именно так, как подобает настоящему мужчине. Господи, да ему же цены нет, это гениальный летчик, каких еще свет ни видывал!

Полковник Росс прошел в комнату секретарши генерала Била. Миссис Пеллерино раскладывала бумаги для машинисток. Она тотчас же подошла к полковнику.

— Проходите, проходите, сэр, — сказала она. — Он сейчас один. Полковник Култард и капитан Хикс только что вышли. — Она замешкалась и, облизнув губы, добавила шепотом: — Он только что звонил в Селлерс. Они подтвердили — я не знаю, слышали вы уже об этом или нет, — что полковник Вудман застрелился. Я думала, если вы не слышали…

Полковника Росса точно обухом по голове ударили.

Он редко чертыхался, но тут не удержался и мысленно крепко обложил Вуди. К шоку от неожиданного известия примешивались злость и возмущение. Черт бы побрал этого дурня! Даже своей смертью Вуди умудрился доставить всем уйму неприятностей. Подавив бессмысленную вспышку гнева, полковник Росс почти спокойно сказал:

— Нет, я ничего не знал. Спасибо, Вера! А это что… пока держится в тайне?

— Он знает, что мне это известно, сэр. Он попросил меня записать телефонограмму.

— Хорошо, — сказал полковник Росс, хотя, разумеется, хорошего было мало.

Миссис Пеллерино вопросительно взглянула на него, и он утвердительно кивнул. Она нажала на клавишу селектора:

— К вам полковник Росс, сэр.

Генерал Бил сидел за столом.

— Я выезжаю на базу, судья, — спокойно сказал он. — Если у вас что-то срочное, поехали вместе. Хочу полетать.

— Прекрасно, — сказал полковник Росс.

— Хочу взять сорок седьмой. Просто немного полетать. Так, вокруг базы. — И тем же спокойным тоном добавил: — Хикс — ну, тот, из отдела Хэла, — сказал, что сегодня ночью Вуди застрелился. Я проверил. Это правда. Знаете, судья, пожалуй, не стоит со мной ехать. Или у вас что-то действительно срочное?

— Нет, — ответил Росс. — Можно и отложить. Все равно в таком состоянии генерал не станет разбираться с Бенни. — Росса немного насторожил безучастный тон генерала, и он добавил: — Мне очень жаль, Нюд.

— Какого черта, — взорвался генерал Бил. — Только не воображайте, пожалуйста, что я думаю, будто Вуди застрелился из-за самолета, который я у него забрал, или что-нибудь в этом роде. Я пока еще в своем уме. Просто тошно здесь сидеть, вот я и решил опробовать сорок седьмой, который Дэнни для меня подготовил. Посмотрю, какой у него «потолок».

— Прекрасная мысль, — сказал полковник Росс. — Полетайте над аэродромом. Только вы же знаете, что истребителям без ведомого летать запрещается. Может, инструкция и дурацкая, но командование к ней очень серьезно относится. Генералу Арнольду может не понравиться.

— Знаю, — сказал генерал Бил. — Я здесь, рядом. Буду все время на связи с вышкой. Вот, кажется, и машина. Побудете пока за командира, судья?

Полковник Росс поехал к себе, решив, что вполне может командовать гарнизоном и из своего кабинета — ему нужно было закончить кое-какие дела; но работа не ладилась. Его вдруг охватило уныние, почему-то стало казаться, что сегодня все пойдет наперекосяк. И все худшее, что может случиться, сегодня непременно произойдет. Он решил не поддаваться этому настроению и попытался заглушить тяжелые мысли трезвыми доводами рассудка, впрочем, не слишком успешно — уже через полчаса он не удержался и позвонил на командный пункт базы.

Ему ответили, что генерал улетел на П-47. Он два раза выходил на связь, второй раз минут пять назад.

Как ни успокаивал себя полковник Росс, в душе у него по-прежнему сидела какая-то заноза; воображение разыгралось, и он видел с отчетливой ясностью — точно в очень ярком и правдоподобном сновидении, — что происходит сейчас в воздухе над аэродромом: гул самолета звучит все глуше и глуше, Нюд поднимается все выше и выше в небо на своем П-47, на котором он и летал-то всего, может, раз или два. Вот он уже на высоте нескольких миль, машина с трудом держится в разреженном воздухе, земля внизу исчезла в туманной дымке. На нем кислородная маска, губы мокры от чистого кислорода, глаза от напряжения вылезают из орбит; он внимательно следит за стрелками приборов; сейчас он оторван от всего мира, и никто не может ему помочь; таким одиноким человек бывает лишь перед лицом смерти. А сегодня Нюд далеко не в лучшей форме.

В разговор вмешался дежурный офицер:

— Полковник Росс? Вас разыскивал полковник Моубри, минут двадцать назад. Ему сказали, что вы поехали на базу вместе с генералом Билом. Мы пытались вас разыскать. У полковника к вам срочное дело. Не могли бы вы позвонить ему в штаб?

* * *

Штабные здания образовывали замкнутый прямоугольник; во всех помещениях были установлены кондиционеры, поэтому даже в час дня, когда на улице жара доходила до 93 градусов[7], в комнате без окон, где размещался зал для совещаний, царила приятная прохлада. Поверхность длинного дубового стола, более широкого на одном конце, равномерно освещалась лампами дневного света. Стены комнаты были задрапированы красной тканью, которая тяжелыми складками спускалась от потолка к полу и закрывала фронтовые карты и таблицы с секретными данными.

Полковник Росс собирался пойти перекусить, когда передали просьбу полковника Моубри, поэтому он попросил сержанта Брукса принести ему пинту молока и пару бутербродов прямо в зал для совещаний. Когда завтракаешь в половине седьмого, к часу дня уже здорово хочется есть, а полковник Росс знал, что от голода он становится раздражительным. Он посасывал через соломинку молоко из картонного пакета, заедал бутербродами и слушал разглагольствования полковника Моубри.

А Моубри без конца повторял одно и то же. Ему хочется, говорил он, распутать это дело. История скверная и темная, кто-то должен за это ответить и понести соответствующее наказание. Рядом с Россом сидел полковник Култард из отдела нестандартных проектов; вид у него был озабоченный — вне всякого сомнения, эта история и ему казалась скверной. Он пришел со своим адъютантом, капитаном Соломоном, с лица которого не сходила нервная улыбка. Тут же, чуть подальше, расположились майор Уитни и лейтенант Эдселл из секции донесений, а напротив них — капитан Коллинз, начальник отдела связей с общественными организациями, и его подчиненный, лейтенант Филлипс. Рядом сидели майор Сирс и лейтенант военной полиции по фамилии Кашкин. Ботвиник с блокнотом в руках устроился рядом с полковником Моубри. В дополнение к прочим многочисленным талантам Ботвиника он прекрасно владел стенографией. По другую сторону стола от полковника Моубри сидел майор Блейк, заместитель начальника отдела личного состава. Короче говоря, народу набралось больше, чем нужно. Видимо, как всегда не подумав, полковник Моубри вызвал всех, кто, по его мнению, мог пролить свет на эти события. Результат оказался самым плачевным: они мало что смогли сообщить, а при этом узнали явно больше, чем следовало.

Повторив общие вводные замечания два, а может быть, три или даже четыре раза (полковник Росс был уверен, что, пока его не было, полковник Моубри не сидел молча), Моубри перешел к делу.

— Теперь, я надеюсь, вам понятно, — сказал он, — что положение очень серьезное. Я пока не знаю, кто тут виноват. Пусть каждый расскажет все, что знает. Кто из вас может начать с самого начала? Необходимо проследить каждый шаг этого Джеймса с той минуты, как он появился на КПП и получил пропуск на территорию части, вплоть до того момента, когда он исчез.

Ответил полковнику Моубри майор Блейк; у майора было ухоженное, сытое лицо, хотя сейчас он, скорее всего, был так же голоден, как и полковник Росс; он прикоснулся пальцем к кончикам усов, казавшихся нафабренными, настолько аккуратно они были подстрижены, и с важным видом произнес:

— Я думаю, всем понятно, что военная полиция здесь ни при чем. Как бы там ни было, мы об этом понятия не имели. Конечно, полковник Джобсон объяснил, зачем он едет в Вашингтон, так что я понял, что какая-то заварушка ожидается, и в общем даже представлял, какая именно. То есть я знал, что у нас объявился этот ниггер, но мне сказали, что ему никто не даст допуск; и уж, разумеется, я понятия не имею, каким образом он попал в учебный класс отдела личного состава.

— Что ж, мы как раз для того здесь и собрались, чтобы это выяснить, — сказал полковник Моубри. — И ты, пожалуйста, не уходи, пока мы не кончим, Эван.

— Мне кажется, я бы мог начать, как вы выразились, с самого начала, сэр, — сказал капитан Коллинз.

Полковник Росс знал, что до войны капитан Коллинз работал редактором спортивного отдела газеты в каком-то крупном городе — он, правда, не мог припомнить, в каком именно. Хотя Коллинзу было уже за тридцать и он носил очки, несколько пополнел и оплыл, чувствовалось, что в прошлом он сам серьезно занимался спортом — возможно, играл в футбол за какой-нибудь крупный университет, а на этом порой можно было сделать карьеру. И для этого требовались не только сила и скорость, как в большинстве колледжей в восточных штатах, где футбол все еще оставался любительским спортом, но и быстрый ум, во всяком случае в защите. Добродушное, с правильными чертами лицо капитана Коллинза дышало спокойствием и непоколебимой уверенностью в себе; такая уверенность обычно вырабатывается еще в юности у молодых людей крупного телосложения, способных без труда нокаутировать любого из сверстников. Такие юноши могут позволить себе не кипятиться и не кидаться по пустякам защищать свою честь, да и мало найдется желающих их обидеть.