Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

фаз. Сразу после засыпания объект погружался в легкий сон, становящийся все более глубоким, для которого характерны медленные волны и десинхронизация мозга. Затем наступало то, что он назвал «трансверсальным сном», который и являлся пространством сновидений[93]. Приблизительно каждые девяносто минут человеку снится сон: активность его мозга усиливается, глазные яблоки движутся, голосовые связки напрягаются, температура тела, артериальное давление, дыхание — все подвергается встряске… далее следует возврат к покою и следующий цикл…

Он настроил аппарат и прикрепил датчики, прежде чем лечь в кровать. Спать с электродами на голове ему было комфортно — он чувствовал себя под наблюдением, почти под защитой. Если Мраморный человек вдруг его посетит, то оставит следы своего визита на миллиметровой бумаге…

Он вытянулся на постели и погасил свет, продолжая думать о двух своих посетителях. Да уж, парочка получилась на славу. Пусть отправляются на охоту за своим изуродованным преступником. А он возьмет на себя шпионскую миссию в «Вильгельм-клубе», как и обещал.

Но он был уверен, и так подсказывала интуиция ученого, что открытие ждет его в глубине ночи.

Он встретит Мраморного человека. По ту сторону сна…

50

Существовало два Красных Креста. Один, основанный в Швейцарии, — МККК (Международный комитет Красного Креста), и немецкий Красный Крест, который после прихода Гитлера к власти стал рассадником нацизма под личным патронажем фюрера. Обе организации не доверяли друг другу, а с того момента, как швейцарцы попросили допустить их в немецкие концлагеря, стали откровенными врагами. Преступное недоверие к верховному представителю власти. Оскорбление величества.

Прибыв в Deutsches Rotes Kreuz[94], Бивен почувствовал себя как дома. Организация выбрала своим местопребыванием здание в вильгельмовском стиле, где вполне могло бы расположиться какое-нибудь министерство рейха, а то и само гестапо. А главное, в окружавшем строение мощеном дворе, обнесенном глухой стеной, стояли грузовики с платформами, прикрытыми брезентом, явно военного вида. Мужчины в серых гимнастерках грузили на них металлические сундуки, деревянные ящики и мешки.

Отправка в Польшу. Немецкий Красный Крест стал всего лишь отделением медицинской службы вермахта — маловероятно, что польские солдаты получат хоть тень помощи от этого Deutsches Kreuz.

Внутри все тоже было «как дома»: нетрудно представить, что находишься в вестибюле штаба СД или департамента рейхсфюрера СС. Такое же величественное пространство, которое когда-то являлось местом достойной деятельности, а теперь было вынуждено давать приют шайке варваров.

Версия, ведущая к изуродованному солдату, не внушала Францу особой уверенности. Правда, с самого начала этого расследования он не мог быть уверен ни в чем. Или он пошел на поводу у дамы-психиатра? Но она ведь не выдумала нападение на нее накануне, и они действительно нашли труп Рут Сенестье. Адлонские Дамы. Мраморная маска. Убийца скульпторши. Надо копать…

Францу не пришлось предъявлять свой значок — его форма внушала доверие. Звучное «Хайль Гитлер!» дало ему понять, что он на знакомой территории. Он спросил, где архивы, и ему попросту указали на подвал. Черные ступеньки, запах плесени, потом просторное помещение без перегородок; неоновые светильники, казалось, наклоняются, пытаясь прочесть тысячи скоросшивателей и папок, выстроившихся на шатких стеллажах.

Все выглядело как положено. И даже архивариус в поношенном халате дремал в уголке. Ни единого листочка на его письменном столе, еще меньше мусора в корзине для бумаг. По всей видимости, страж храма собирался отправиться восвояси, так за весь день и не вынув руки из карманов.

Бивен представился и понял, что столкнулся с первым препятствием. Мужчина лет шестидесяти лишь приподнял бровь, а черная форма вроде совершенно его не впечатлила.

Сморчок явно принадлежал к пацифистам первого разлива. И наверняка был также ветераном войны. Эти старые клячи — того же замеса, что его собственный отец, — оставались единственными, кого не смог одурачить новый режим. Пролитая ими кровь или полученный железный крест обеспечивали им иммунитет от нацистской проказы.

— Я ищу архивы «Studio Gesicht», — заявил Бивен.

— Давняя история.

— Они здесь или нет?

— Здесь.

Бивен вздохнул:

— Где именно?

— Сейчас тебе все покажу.

Этот переход на «ты» демонстрировал отсутствие страха. Однако сморчок не шелохнулся. Его скрещенные ступни торчали из-под стола и, казалось, насмехались над начищенными сапогами Бивена.

— Чего мы ждем?

— Зачем они тебе понадобились?

Бивен был не в том настроении. Однако этот серый (от халата до усов) мужичонка вызывал симпатию. Его отец, не потеряй он рассудок, мог бы стать таким изворотливым чинушей.

— Я ищу преступника, — пояснил он. — Он был изуродован во время Большой войны, и «Studio Gesicht» изготовила ему медную маску.

— Ты говоришь о настоящем преступнике или об одном из тех, кого вы называете «врагом партии»?

— Он только что убил четвертую женщину.

Человек присвистнул с деланым восхищением:

— У вас появился конкурент.

Гестаповец ограничился улыбкой. Архивариус наконец соизволил подняться. Они медленно пошли друг за другом по проходам — между стеллажами оставалось мало места.

Только тогда старик заговорил. Как Франц и предполагал, он оказался настоящем кладезем памяти, из тех, кто досконально знал историю немецкого Красного Креста и был пропитан этой историей до кончиков своих измазанных чернилами пальцев.

— Ребята из «Studio Gesicht» отлично поработали, — соблаговолил пояснить он. — С двадцатого по двадцать девятый год они сделали сотни масок. Мастерской руководил выдающийся хирург, настоящий гений родом из Литвы, наполовину ученый, наполовину художник, по имени Ицхок Киршенбаум.

— Вы знаете, что с ним стало?

Архивариус рассеянно провел пальцами по корешкам красных с золотистым отливом папок, издав легкое пощелкивание, словно где-то затарахтел мотор.

— Он исчез. Он был евреем. Сейчас многие евреи исчезают. Ты не заметил?

— Рут Сенестье — тебе знакомо это имя?

— Конечно. Лесба, которая помогала ему делать маски.

Бивен остановился посреди прохода.

— Откуда ты все это знаешь?

— В те времена я был рассыльным. Так что это я мотался между офисом и мастерской. Доставлял досье этих бедолаг, чьи лица остались в траншеях. Студия находилась в доме одиннадцать по Линденштрассе, в районе Кройцберг. Могу сказать, наездился я тогда на своем велосипеде.

Они дошли до конца прохода. Бивен уже собирался свернуть в следующий, когда хозяин здешних мест стукнул ногой по стоящему на полу жестяному ящику.

— Все здесь.

— Поможешь дотащить?

— Эй, отсюда ничего нельзя выносить.

— Я имел в виду, дотащить до твоего стола.

Пять минут спустя Бивен погрузился в пыльные досье. На глаз их было несколько сотен. Даже в самых оптимистичных мечтах ему не могли привидеться более упорядоченные архивы. А главное, все досье были распределены по именам скульпторов, которые работали с пациентами.

Три альбома с обтянутыми тканью обложками содержали данные о подопечных Рут