Время наступает - Владимир Свержин

Пример отца стоял перед глазами Валтасара. Когда-то он собственными руками помог Киру взойти на престол. И чем все это закончилось? Когда б не Даниил, быть может, сейчас и не было бы ни его самого, ни Вавилонского царства. Валтасар поморщился, осознавая, насколько сейчас ему нужен совет боговдохновенного эборея. Но тот, в очередной раз подарив ему победу, обеспамятовал, и посейчас лежал без чувств. Раз за разом царь посылал слуг глянуть, не пришел ли в себя Даниил, но те, возвратившись, лишь огорченно разводили руками.

Валтасар задумчиво перевел взгляд с погребальной башни царя царей на Амердата, сидящего поблизости на камне. Тот что-то выводил на куске пергамента, скрупулезно фиксируя события нынешнего дня. «Что он может знать, этот старец, забытый, кажется, и самой смертью? Может ли он предположить, что великая держава лежит у моих ног подобно ковру, а я не ведаю, как ступить?»

Когда Намму открыл глаза, солнце уже стояло в зените. Давно он не чувствовал себя таким бодрым и отдохнувшим. Впрочем, это было понятно. Впервые за последние недели дышащий смертельным хладом призрак не тревожил его, впервые он смог бестрепетно сомкнуть очи. Один из слуг царевича Даниила, увидев, что господин наконец проснулся, опрометью бросился из шатра, спеша обрадовать государя. Другие же захлопотали вокруг пророка, лежащего на усыпанной мехами кошме, наперебой предлагая ему воду для омовения, еду – фрукты и вино.

– Долго ли я спал? – принимая из рук слуги чашу с финиковым вином, спросил он.

– Уже дважды солнце поднималось в небо и спускалось за дальние горы, – поспешил с ответом челядинец. – Это были великие дни, – страстно продолжал виночерпий. – По твоему слову Валтасар поспешил выступить на эллинов. Была страшная битва. Царь персов погиб. Но мы победили. Кир завещал правление над своей державой нашему государю вплоть до того дня, когда юный Бардия сможет взойти на престол! И все это благодаря твоему прозрению! Воистину, мой господин, велик бог, предавший в столь праведные руки судьбы нечестивого врага. Никому из людей Архелая не удалось избегнуть кары небес!

Даниил отвел чашу, чтобы невзначай не поперхнуться. Он мчался сюда, рискуя жизнью, дабы спасти от возможной гибели Валтасара, Кархана и этих неразумных, что радуются смерти ближних, пред ними ни в чем не виновных! Но служить мечом божьего гнева?! Ну уж нет! К этому он не был готов.

– Вот он, бог силы, бог могущества, – продолжал разливаться соловьем радостный прислужник.

– Скажи нам еще о боге, – наперебой заговорили окружавшие ложе слуги. – Поведай нам истину, дабы открылись глаза наши, отверзлись души, как лоно пересохшей земли для спасительного дождя.

– Тише вы! – прокладывая себе дорогу к полулежащему царевичу, прикрикнул начальник его телохранителей. – Дайте господину умыться, одеться, поесть, а уж потом приставайте с расспросами!

Окрик грозного воина заставил прислугу умолкнуть и вновь обратиться к повседневной суете.

– Господин, – начальник телохранителей протянул Даниилу широкий кожаный пояс, украшенный золотыми пластинами со вставками из лазурита, – вчера перед закатом сюда прибыл гонец. Его послала та девушка, – воин в доспехе, покрытом волчьей шкурой, замялся, – из лавки у ворот Иштар! Так он, гонец, говорит: «Зови его, зови немедленно!»

От благодушного настроения Намму не осталось и следа. Что бы ни заставило Сусанну снарядить посланца в такую даль – это, увы, не было желанием юной девы отослать весточку своему возлюбленному. Значит, что-то случилось. Причем столь ужасное, что Сусанна не надеется справиться сама и с помощью друзей и сородичей.

Рослый нубиец, вошедший в шатер, был знаком Даниилу. Он видел этого темнокожего силача и в доме Иезекии, а еще прежде – охраняющего хозяйку у ворот царского дворца.

– Что произошло? – скороговоркой выпалил Намму.

– Хозяина схватили, – озираясь по сторонам, негромко проговорил посланец.

– Кто? Почему?

– Верховный жрец. Он говорит, что наш добрый господин зарезал какого-то жреца. По городу ходят слухи, будто он всадил тому кинжал в грудь, застав его с Сусанной в месте для любви.

Даниил нахмурился. Ему вспомнилась мертвенная бледность лавочника в тот день, когда он просил руки его дочери. Быть может, он и впрямь знал о ней такое, чего будущему мужу знать не следовало? Эта предательская мысль ужалила его и обожгла, подобно тарантулу, пробравшемуся за пазуху.

– Он что же, и вправду совершил это? – едва смог выговорить он, хмурясь.

– Хозяин ушел еще засветло и с той поры не возвращался, – поспешил с ответом нубиец. – Но мне было велено стеречь дом после его ухода, и я могу сказать точно, что после Иезекии из лавки никто не выходил. Молодая госпожа умоляет спасти ее отца. Царь слушает тебя. Даже если Иезекия, обознавшись, и впрямь убил кого-то, Валтасар может его помиловать. Она умоляет помочь!

Нубиец замолчал, затем добавил:

– Это ее слова.

– Стало быть, вот так. – Даниил угрюмо сдвинул густые брови на переносице. Дело, о котором говорил преданный слуга, казалось Намму более, чем странным. Как ни силился он, а все же не мог представить отца Сусанны, вонзающего кинжал в грудь жреца. Он мог вообразить его, сгоряча подхватывающего с земли камень, чтобы бросить его в обидчика, или охаживающего палкой какого-нибудь воришку, но удар кинжалом? За долгие годы, проведенные на рынке Ниневии, Намму выучился безошибочно определять, от кого можно ждать тумаков, а кто снесет голову, не меняясь в лице. Это умение не раз помогало ему выйти сухим из воды, и потому сын Абодара верил своему чувству безоговорочно. Иезекия, безусловно, не был человеком, способным нанести смертоносный удар.

Считать такую цепь событий простым совпадением?.. Как говорил старик Абодар: «Смотри, мой мальчик, иная цепь совпадений легко превращается в цепь на шее».

Сначала Нидинту-Бел, обхаживающий Сусанну у ворот царского дворца, затем ее назначение в дар чудовищу Мардука, побег начальника городской стражи, а вслед за этим убийство жреца, приписываемое Иезекии. Что это, как не месть Гауматы? Месть ему, месть Сусанне, но уж никак не несчастному лавочнику.

Полог шатра резко откинулся. Слуга, помчавшийся радовать государя вестью о пробуждении Хранителя Вавилона и Дарователя побед – именно таков был отныне титул Даниила, – склонился перед господином:

– Государь желает говорить с тобой, мой господин! Полагая, что ты еще слаб и не можешь держаться в седле, наш повелитель прислал конные носилки.

Даниил кивнул, поднимаясь.

– Я буду говорить с царем об этом деле, – сухо, пожалуй, чересчур сухо, проговорил он, поворачиваясь к нубийцу. – И буду просить великого повелителя в честь победы помиловать Иезекию.

В душе же Намму звучало совсем другое: «Они хотят убить Сусанну! Быть может, они уже убили ее!»

Валтасар смотрел на своего доверенного советника с легким раздражением. Казалось, тот напрочь пропустил мимо ушей его вопрос о грядущей судьбе персидской державы, и стал вымаливать прощение для какого-то никчемного лавочника. Конечно, царь понимал, что к Даниилу, первейшему среди эбореев, стекаются прошения от соплеменников. Он был не прочь отблагодарить пророка, даровав ему жизнь какого-то Иезекии. Но сейчас, когда речь шла о судьбах мира, как мог он тратить драгоценные мгновения на мелочи, не заслуживающие даже беглого взгляда? Это раздражение искало случая обрести форму, и Валтасар промолвил, отмахиваясь:

– Будь по-твоему. Я велю не рассматривать это дело до моего возвращения. – Он оглянулся. – Амердат, напиши об этом Верховному жрецу. Я оттисну печать и отошлю гонца в Вавилон.

Конечно, Валтасар мог даровать царское помилование убийце, не разбирая дела, но сейчас ему хотелось наказать Даниила. Воистину, тот не был придворным и не ведал, когда и что следует просить у государя.

– Ты доволен?

Вряд ли царская воля могла удовлетворить Намму, однако ожидать большего не приходилось.

– Как по капле вина можно судить о вкусе содержимого кувшина, так и по справедливости малой легко судить о справедливости великой, – уклончиво ответил сын Абодара.

Валтасар кивнул, не желая вдаваться в цветастые двусмысленности, и заговорил вновь:

– Так что же мне делать с троном Персии?

– Государь, – вздохнул Даниил, – не я, но Господь вручает знаки власти в руки правителей, и лишь ему ведомо, станут ли они наградой достойному или же испытанием мятущемуся. Когда ему было угодно даровать тебе Персию, как скажу я: «Отринь ее»? Но как человек, немало прошедший путем человецей, могу судить лишь о том, что вижу: тебе не суждено покорить этот народ, ибо воины его сильны и многочисленны. Ты не станешь царем, который внушает любовь подданным, ибо всегда останешься для них чужаком. Стать правителем столь обширной державы – высокая честь, но еще большая ноша. Если не сыщется тот, кто понесет ее за тебя, она сокрушит твои плечи.