Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы - Коллектив авторов

– А еще этот бессмысленный Готфрид вводит меня в пустые музыкальные тяжбы, заставляет меня объяснять, почему я в том или другом месте употребил такое и такое соединение мелодий, такое и такое сочетание инструментов, когда я самому себе этого объяснить не могу! Эти люди будто знают, что такое душа музыканта, что такое душа человека? Они думают, ее можно обкроить по выдумкам ремесленников, работающих инструменты, по правилам, которые на досуге изобретает засушенный мозг теоретика… Нет, когда на меня приходит минута восторга, тогда я уверяюсь, что такое превратное состояние искусства продлиться не может; что новыми, свежими формами заменятся обветшалые; что все нынешние инструменты будут оставлены и место их заступят другие, которые в совершенстве будут исполнять произведения гениев; что исчезнет, наконец, нелепое различие между музыкою писанною и слышимою. Я говорил гг. профессорам об этом; но они меня не поняли, как не поняли силы, соприсутствующей художническому восторгу, как не поняли того, что тогда я предупреждаю время и действую по внутренним законам природы, еще не замеченным простолюдинами и мне самому в другую минуту непонятным… Глупцы! в их холодном восторге, они, в свободное от занятий время, выберут тему, обделают ее, продолжат и не преминут потом повторить ее в другом тоне; здесь по заказу прибавят духовые инструменты или странный аккорд, над которым думают, думают, и все это так благоразумно обточат, оближут; чего хотят они? я не могу так работать… Сравнивают меня с Микель-Анджелом[131], – но как работал творец «Моисея»? в гневе, в ярости, он сильными ударами молота ударял по недвижному мрамору и поневоле заставлял его выдавать живую мысль, скрывавшуюся под каменного оболочкою. Так и я! Я холодного восторга не понимаю! Я понимаю тот восторг, когда целый мир для меня превращается в гармонию, всякое чувство, всякая мысль звучат во мне, все силы природы делаются моими орудиями, кровь моя кипит в жилах, дрожь проходит по телу и волосы на голове шевелятся… И все это тщетно! Да и к чему это все? Зачем? живешь, терзаешься, думаешь; написал – и конец! к бумаге приковались сладкие муки создания – не воротить их! унижены, в темницу заперты мысли гордого духа-создателя; высокое усилие творца земного, вызывающего на спор силу природы, становится делом рук человеческих! – А люди? люди! они придут, слушают, судят – как будто они судьи, как будто для них создаешь! Какое им дело, что мысль, принявшая на себя понятный им образ, есть звено в бесконечной цепи мыслей и страданий; что минута, когда художник нисходит до степени человека, есть отрывок из долгой болезненной жизни неизмеримого чувства; что каждое его выражение, каждая черта – родилась от горьких слез Серафима[132], заклепанного в человеческую одежду и часто отдающего половину жизни, чтоб только минуту подышать свежим воздухом вдохновения? А между тем приходит время – вот, как теперь – чувствуешь: перегорела душа, силы слабеют, голова больна; все, что ни думаешь, все смешивается одно с другим, все покрыто какою-то завесою… Ах! я бы хотел, Луиза, передать тебе последние мысли и чувства, которые хранятся в сокровищнице души моей, чтобы они не пропали… Но что я слышу?..

С этими словами Бетховен вскочил и сильным ударом руки растворил окно, в которое из ближнего дома неслись гармонические звуки.

– Я слышу! – воскликнул Бетховен, бросившись на колени, и с умилением протянул руки к раскрытому окну. – Это симфония Эгмонта, – так, я узнаю ее: вот дикие крики битвы; вот буря страстей; она разгорается, кипит; вот ее полное развитие – и все утихло, остается лишь лампада, которая гаснет, – потухает – но не навеки… Снова раздались трубные звуки: целый мир ими наполняется, и никто заглушить их не может…

На блистательном бале одного из венских министров толпы людей сходились и расходились.

– Как жаль! – сказал кто-то, – театральный капельмейстер Бетховен умер, и, говорят, не на что похоронить его.

Но этот голос потерялся в толпе: все прислушивались к словам двух дипломатов, которые толковали о каком-то споре, случившемся между кем-то во дворце какого-то немецкого князя.

Вопросы и задания

1. Объясните, как в новелле описывается музыка Бетховена, какие качества композитора подчеркивает в этих описаниях автор.

2. Опишите обывателей, представленных в новелле.

3. Для чего в новеллу вводится образ Луизы?

4. Назовите художественные приемы, с помощью которых создается характер Бетховена.

5. Какое искусство утверждает в своей новелле В. Ф. Одоевский, что означают последние слова композитора в новелле?

Федор Иванович Тютчев

Творчество Ф. И. Тютчева открыл для любителей поэзии А. С. Пушкин, опубликовавший в своем журнале «Современник» стихотворения молодого поэта. А затем, уже после гибели Пушкина, эти же стихотворения вновь напечатал все в том же «Современнике» другой русский поэт, Н. А. Некрасов, ставший новым редактором пушкинского журнала.

Сам же Ф. И. Тютчев очень своеобразно относился к своим произведениям. Он писал стихи «для себя», никогда не предназначая их к публикации. Многие прекрасные стихотворения сохранились чудом. Ф. И. Тютчев мог набросать несколько строчек на салфетке в ресторане и уйти. Лишь благодаря вниманию его друзей, собиравших разрозненные листки и уговаривавших поэта дать разрешение на их публикацию, стихотворения Тютчева стали известны широкому кругу читателей.

В творчестве Ф. И. Тютчева удивительным образом сочетаются проникновенный лиризм, обнаженность чувств и глубокие философские обобщения. Вам уже знакомы яркая пейзажная зарисовка «Люблю грозу в начале мая…» («Весенняя гроза») и емкое определение русского патриотизма «Умом Россию не понять»…

Всю свою жизнь находясь на дипломатической службе, Ф. И. Тютчев был лично знаком с немецким философом-романтиком Ф. В. Шеллингом, на которого производили глубокое впечатление философские суждения русского поэта-мыслителя.

Блестяще образованный, остроумный человек, Ф. И. Тютчев обладал чуткой душой и пылким романтическим воображением, под его пером рождались подлинные шедевры пейзажной лирики. Вслушайтесь в певучие строки стихотворения «Вечер», в котором колокольный звон сливается с криком пролетающей журавлиной стаи, и перед взором читателя возникает картина угасающего дня. Попробуйте определить, каким чувством проникнуто это стихотворение.

А вот лирическая миниатюра «Последний катаклизм» отразила глубокое потрясение, испытанное автором от чтения «Откровений Иоанна», одной из книг Евангелия. Здесь апокалиптическая картина гибели земного мира в последнем стихе получает романтическую проекцию в бесконечность и снимает трагическую мрачность первых трех стихов христианской идеей Божьего величия.

Стихотворение «Silentium!» справедливо может расцениваться как романтический манифест поэта. Ф. И. Тютчев развивает здесь излюбленную романтиками тему несоответствия внутреннего мира человека возможности его полного раскрытия в земном материальном мире. «Мысль изреченная есть ложь» – этот афоризм прекрасно передает растерянность человека, ощущающего бедность слов в сравнении с богатством чувств. Не случайно эта философская идея выражена в поэтическом тексте, ибо только искусство способно вызвать ассоциацию чувств, взывая не к диалогу, а к созвучию «молчащих душ». Задумайтесь, насколько точно соответствует мироощущение этого стихотворения романтическому высказыванию Новалиса: «Человек – это вселенная в малом преломлении».

Уже на склоне лет Ф. И. Тютчев встретил свою самую большую любовь. Его бурный роман с Е. А. Денисьевой трагически оборвался со смертью молодой женщины, отразившись в прекрасном цикле стихотворений («денисьевский цикл»), зафиксировавшем все любовные переживания поэта. Стихотворение «Последняя любовь» – удивительное по внутреннему накалу поэтической страсти произведение. Ф. И. Тютчев находит ясные и точные слова, передающие изумление поэта перед мощью и красотой охватившего его чувства. «Блаженство и безнадежность» понимания значимости последнего, прощального подарка судьбы рождают предельную искренность и целомудрие лирического восторга, в котором поэт сливается с мирозданием. Проследите, как используются в этом стихотворении пейзажные параллели любовному переживанию.

Последнее из предлагаемых вам произведений Ф. И. Тютчева («Сижу задумчив и один…») – характерный образец медитативной лирики. И вновь можно вспомнить теоретиков романтизма, утверждавших, что только детство и старость обладают подлинным видением яркости человеческого бытия. Мудрость старого поэта выливается в ясные поэтические образы, подкрепленные четким музыкальным ритмом. Поэт мастерски владеет художественной формой, позволяющей ему соединить воспоминания о прошедшей жизни с оптимистической верой в бесконечность бытия: