Свидание с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

— Да, я еще не привык к тебе новому, Альберт, — сказал я.

— Ну, для этого нет лучше времени, чем сейчас, Робин. — Он улыбался, прихорашиваясь. Какая-то в нем появилась вещественность. Старые голограммы показывали его в десятке характерных поз, в мешковатом свитере или в тенниске, в носках натянутых или спущенных, в туфлях или шлепанцах, с трубкой или с карандашом. Сегодня на нем тоже тенниска, но поверх нее один из тех мешковатых европейских свитеров, которые застегиваются на пуговицы и имеют карманы. Такой свитер можно было бы назвать пиджаком, если бы он не был связан из шерсти. К свитеру приколот значок с надписью «Два процента», а короткая щетина на подбородке свидетельствует, что сегодня он не брился. Ну, конечно, не брился! И никогда не бреется, это ведь голографическая проекция компьютерного конструкта, но такая убедительная и живая, что я чуть не предложил ему свою бритву!

Я рассмеялся и покачал головой. «Что значит „два процента?“

— Ах, — застенчиво сказал он, — это лозунг моей юности. Если два процента человечества откажутся воевать, войн не будет.

— Ты и сейчас в это веришь?

— Я надеюсь на это, Робин, — поправил он меня. — Но должен признать, что новости не очень подкрепляют эту надежду. Хотите узнать остальные новости?

— Наверно, — сказа;! я, и он снова прошел к туалетному столику Эсси. Сел перед ним, лениво поигрывая ее бутылочками с духами и женскими украшениями; так нормально, так по-человечески, что это отвлекало меня от смысла его слов. И хорошо, потому что все новости плохие. Террористы действовали все активнее. Уничтожение петли Лофстрома было первым шагом в этом, и по всей этой части Южной Америки развернулась кровавая война. Террористы отравили главный резервуар Лондона токсином ботулизма, и теперь лондонцам предстояло помучиться от жажды. Такие новости мне не нужны, и я сказал об этом Альберту.

Он вздохнул и согласился. „Когда я был жив, жизнь была мягче, — сказал он задумчиво. — Конечно, тоже не совершенная. А вы знаете, Робин, я мог бы стать президентом государства Израиль? Да. Но я понимал, что не должен принимать это предложение. Я всегда был за мир, а государству иногда приходится вести войну. Леб однажды сказал мне, что все политики ненормальные, и боюсь, он был нрав. — Он выпрямился, лицо его прояснилось. — Но есть и хорошие новости, Робин! Премия Броадхеда за научные открытия…“

— Что, что?

— Вспомните, Робин, — нетерпеливо сказал он, — система премий, которую вы организовали перед самой операцией. Она уже начала приносить плоды.

— Ты решил загадку хичи?

— Ах, Робин, я понимаю, вы надо мной смеетесь, — с мягкой укоризной сказал он. — Конечно, пока ничего такого значительного. Но есть физик на Лагуна Бич… Бекферт? Вы знаете его работы? Тот самый, что предложил систему для достижения плоского пространства?

— Нет, я даже не знаю, что такое плоское пространство.

— Ну, — сказал он, сдаваясь перед моим невежеством, — в данный момент, я думаю, это не имеет значения, но сейчас он работает над математическим анализом недостающей массы. Похоже, Робин, этот феномен совсем недавний! Каким-то образом в последние несколько миллионов лет к вселенной была добавлена масса.

— Ах, вот как, — сказал я, изображая понимание. Но я его не обманул.

Он сказал терпеливо: „Если вы помните, Робин, несколько лет назад Мертвец — женщина — из того корабля, что сейчас называется „С. Я. Броадхед“, заставила нас поверить, что этот феномен связан каким-то образом с деятельностью хичи. Мы тогда не обратили на это должного внимания“.

— Помню, — сказал я. Сказал почти правдиво. Я вспомнил, что у Альберта появилась дикая идея, будто по какой-то неясной причине хичи заставляют вселенную сократиться до первичного атома, чтобы произошел новый Большой Взрыв и возникла новая вселенная с иными физическими законами. Потом он изменил свое мнение. Он в свое время объяснял мне причину, но я забыл. — Мах? — спросил я. — Что-то имеющее отношение к этому парню Маху? И к человеку, по имени Дэвис?

— Совершенно верно, Робин! — он зааплодировал, радостно улыбаясь. — Гипотеза Маха указывает на причину этого, но парадокс Дэвиса делает невероятным действие этой причины. И вот Бекферт аналитически показал, что парадокс Дэвиса неприложим, если число расширений и сокращений вселенной конечно! — Он встал и принялся бродить по комнате, слишком довольный собой, чтоб сидеть спокойно. Я не понимал, чему он радуется.

— Альберт, — неуверенно сказал я, — ты хочешь сказать, что вселенная нас раздавит, превратит в… как ты это называешь… в флоэму?

— Совершенно верно, мой дорогой мальчик!

— И от этого ты так счастлив?

— Именно! О, — сказал он, остановившись на полпути и глядя на меня, — я понимаю вашу проблему. Но это не произойдет скоро. Не раньше чем через миллиард лет, это точно.

Я сидел, глядя на него. К этому новому Альберту надо привыкнуть. Он не замечал ничего необычного, продолжал счастливо рассказывать о новых идеях, возникших в связи с премиями, и о том, какие мысли приходили ему в голову.

Новые мысли?

— Минутку, — сказал я, нахмурившись, потому что чего-то я здесь не понимал. — Когда?

— Что когда, Робин?

— Когда ты об этом думал? Ты был отключен все время до нашего разговора…

— Совершенно верно, Робин. Когда я был „отключен“, как вы выражаетесь, — он померцал. — Миссис Броадхед снабдила меня встроенной базой данных, хардвер. Я не перестаю существовать, когда меня отключают.

— Я не знал этого.

— Вы себе не представляете, какое это для меня удовольствие! Просто думать! Всю жизнь я только этого и хотел. Молодым человеком я плакал из-за невозможности посидеть и подумать — например, реконструировать доказательства хорошо известных математических и физических теорем. Теперь я часто могу это делать, и гораздо быстрее, чем когда я был жив! Я глубоко благодарен вашей супруге за это. — он наклонил голову. — А вот и она, Робин. Миссис Броадхед? Я только что вспомнил, что еще не выразил вам благодарность за новое программирование.

Она удивленно посмотрела на него, потом покачала головой. „Дорогой Робин, — сказала она, — я должна кое-что сказать тебе. Минутку“, — Она повернулась к Альберту и произнесла три или четыре фразы по-русски. Он серьезно кивнул.

Иногда мне нужно много времени, чтобы понять, но теперь я наконец понял. Происходит что-то такое, о чем я должен знать. „Послушай, Эсси, — сказал я встревоженно, тем более встревоженно, что я не знал, из-за чего собственно тревожусь, — что случилось? Вэн натворил что-то?“

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});