Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

– Хочу показать тебе, кого ты сейчас пытаешься спасти в моем лице, – продолжал между тем Турмалин. – Я расскажу тебе об одном… пусть будет маг, хорошо! Он жил на рассвете времен, когда зимы растягивались на десятилетия, а мир сочился волшебством, как зрелый плод соком. И терпеть не мог людей! Удивлялся, отчего боги возятся с такой мелочью, тратя на них мудрость и силы. Однажды встретив Индари…

Бруни вскинула на него изумленный взгляд, заметив который, Григо кивнул и продолжал, как ни в чем не бывало:

– …маг поделился с ней своими мыслями, а в довершение всего предложил уничтожить людей, чтобы не тратить на них драгоценное время. Богиня внимательно выслушала его и ответила так: «Не считай себя венцом творения! Мы не очень довольны тем, какими получились люди, но и среди них встречаются пылающие сердца и светлые души». Маг заспорил. Разгоряченный ее отказом, не выбирал слов и был груб в выражениях. И чем сильнее он злился, тем спокойнее и прекраснее становилась Богиня. В конце концов она улыбнулась. «Гордецов следует учить… – сказала она. – Поживи среди людей, поживи как люди, а после этого мы встретимся и поговорим, так ли плохи и ничтожны все они, как ты утверждаешь!»

Матушка затаила дыхание, наблюдая за Григо, который стиснул руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– И Пресветлая отобрала его силу, оставив ему, как напоминание о былом могуществе, возможность рисовать призраков прошлого и… исполнить одно человеческое желание, – завершил он свой рассказ, с болью взглянув на Бруни. – Ты пришла за помощью к тому, кто хотел истребить твоих предков. Женщин, стариков, детей… ВСЕХ! Ты все еще хочешь, чтобы я помог тебе?

Матушка едва заметно кивнула. В эту минуту она отчаянно жалела Григо, Кая и себя саму и затруднилась бы сказать, кого больше.

– Боги не столь мудры, сколько коварны, – вздохнув, вновь заговорил старик. – Исполни я желание человека, назначенное Пресветлой, сила вернулась бы ко мне, но…

Турмалин поднялся и прошелся по комнате, кончиками пальцев касаясь низкого потолка, стен, мебели. Откинул штору, выглянул на улицу, зябко поежился. Огонек оплывающей свечи заколыхался от сквозняков, тут же дунувших в оконные щели. Тени, притаившиеся в углах комнаты, ожили, посмотрели в лицо Бруни страшными пустыми глазами, потянули к ней крючковатые пальцы…

Григо вернулся к кровати, сел. Глаза у него были пусты, словно он сам стал бесплотной тенью:

– …оно оказалось невыполнимо!

– Что это за желание? – страшась ответа, все же спросила Матушка.

И старик тихо ответил:

– Желание человека отдать свое счастье за счастье другого…

* * *

К ночи сильно похолодало. Камни покрылись изморозью, лужи сковал тонкий ледок. Бруни, кляня слабость и дурноту, брела домой, стараясь не наступать на обманчиво блестящий предвестник зимы: или провалишься ботинком в лужу подо льдом, или, не приведи Пресветлая, поскользнешься и крепко приложишься чем-нибудь полезным о мостовую.

Народу на улицах было немного. Большинство торопилось домой, особенно не глядя по сторонам и вожделея тепла очага и кружек с горячими напитками. Один из прохожих грубо толкнул Матушку плечом. Она едва не упала. Сердито обернувшись, разглядела фигуру высокого и сутулого мужчины, чуть повернувшего голову в ее сторону. В безмолвном жесте было нечто угрожающее и знакомое: сочетание явно не в пользу молодой женщины на темной городской улице. Судорожно вздохнув, Бруни ускорила шаг, затем побежала, спиной ощущая явный интерес незнакомца, еще не слыша его вкрадчивых шагов, но с ужасом догадываясь, что он двинулся следом.

Он настиг ее на совершенно пустой улице Колокольчиков, грубо развернул, толкнул в подворотню и прижал к стене, шаря по телу руками. Навалился, дыша в лицо недавно съеденным ужином. Вырвал сумочку, взвесил на ладони, не глядя сунул на пазуху. И вновь навис, недобро улыбаясь.

– Ну что, узнала меня, маленькая сучка? И где же твой щенок сейчас? Что же он не заступается за тебя? Ведь не заступается, нет? – он огляделся, будто ожидая увидеть вокруг толпу. – Люди, ау? Где пес? Нету пса! А это значит…

Слабый свет, попадающий в подворотню с улицы, выхватил скуластое лицо с высокими надбровными дугами и залысинами. Бруни узнала его. Это был тот самый вор, что украл кошель вдовы старика Рашписа, а потом чуть не попался страже в трактире, но ушел оттуда благодаря доброте хозяйки.

– Забирай сумочку и уходи, – сказала Матушка, пытаясь сдержать дрожь в голосе. – Разве ты не должен мне свободу?

– Благородная, да? – съязвил вор. – Надо же, она второй раз меня отпускает! А, может быть, – он придвинулся ближе, и Бруни ощутила его елозящие бедра на своих, – я не хочу уходить!

Матушке было страшно, очень страшно. И самое плохое – она не знала, что сказать человеку, в котором не осталось ни совести, ни чести… Хотя, быть может, их никогда и не было.

– Пожалуйста… – тихо попросила она, упираясь ладонями ему в грудь и пытаясь оттолкнуть, – прошу тебя, отпусти…

Сердце заходилось паникой. Этот мертвенный свет, черные стены, будто провалы в реальности. Это кривящееся похотливой ухмылкой лицо и… холод металла, коснувшегося кожи. Бруни замерла.

– Испугалась, сучка? – прошипел вор, держа руку с кинжалом у ее живота. – Сейчас я все решаю, а не ты! И я… оставлю тебя в живых! Но сначала ты сделаешь все, что прикажу!

– Нет! – вскинулась она.

И завизжала от неожиданности и испуга, увидев безмолвно подходящую к нему со спины тень с горящими глазами. В то же мгновенье вор с воплем повалился на землю, перехваченный за ноги зверем, больше всего похожим на огромного лиса. Его великолепная красно-рыжая шерсть переливалась с одного бока от света уличных фонарей, словно волшебная, а с другого – казалась черно-бурой, как у медведя. Уши, пасть и глаза были обметаны черным, будто подкрашены, а пышный хвост натянулся струной, напряженно подрагивая черным кончиком.

Зверь разжал челюсти, лапой отшвырнул кинжал в сторону, наклонил острую морду к человеческому горлу. Шумно втянул ноздрями воздух… Бруни затаила дыхание. Оборотень поднял на нее янтарные глазищи, и она могла поклясться, что увидела в них насмешку. Этот взгляд словно пустил ранее застывшие минуты вскачь: Матушка вновь услышала звуки и почувствовала запахи, а еще… холод намокшей ткани. Она посмотрела на платье, начавшее пропитываться кровью, осторожно отогнула обрывок ткани и обнаружила глубокий порез на животе.

Шагнула к обидчику, опустилась на колени рядом, пошарила у него за пазухой. Тот не шевелился, сраженный ужасом: вид пасти, полной острейших белых зубов, никаким другим мыслям, кроме как о смерти, не способствовал.