Сага о Северных островах - Наталья Викторовна Бутырская

хирды неизвестных хёвдингов.

Эх, если бы Альрик был здоров, так сейчас он бы ломал над этим голову, а я бы просто точил топор, мечтая, как убью Скирре и его сучку-жену. Ведь это она вроде как хотела похитить Фольмунда.

— Где твои люди сейчас? — спросил я.

— Тут неподалеку.

— Приводи их к «Соколу», когда солнце будет в двух ладонях над горизонтом. И чтоб были готовы к отплытию сразу же. А мне надо потолковать с Альриком и еще кое-кем.

Я встал, и тогда Булочка впервые подал голос.

— А добычу как делить будем?

Вот же я дурень! Думаю лишь о хёвдинге и смерти Скирре! Два драккара, кнорр, вещи ярла и его жены, и дорогие подарки. Конунгу ведь безделицы не дарят. Доспехи и оружие, понятно, каждый возьмет со своего убитого. Но остальное…

Харальд усмехнулся:

— Я уж думал, что не спросишь. Все полученное делим на четверых. Корабли также оцениваем в серебре, и каждый может выкупить судно за счет своей доли. Мне нужен драккар. Вам, скорее всего, корабли не нужны, так что возьмете вещами и серебром. Но если все четверо захотят именно драккары, разыграем жребий. Тут же дело такое: с этими кораблями лучше потом в Северных морях не показываться.

Я взглянул на Булочку, тот кивнул. Значит, годный расклад.

— Хакон сразу с нами пойдет, — сказал я. — Ждем вас на пристани.

Мальчик поправил оружие на поясе, встал и спокойно последовал за нами.

Харальд только вослед и крикнул:

— Берегите его!

По-хорошему, нужно бы и у тех двоих взять кого-нибудь в заложники, потому как ульверы рискуют больше всего. Харальд может потерять сына, те двое — только людей. А если «Сокола» свяжут с нападением на Скирре, то нам придется уйти из Северных морей. И хуже всего, что сыновья Скирре могут напасть на Сторбаш, желая отомстить. Может, изменить как-то корабль? Снять голову сокола с носа, выкрасить борта в иной цвет, поменять парус… Хотя опытный мореход узнает его по обводке, по длине, по числу весел. Да и не успеем мы.

Не успели мы отойти от дома Харальда и на полсотни шагов, как натолкнулись на Коршуна. Он махнул рукой, словно желая, чтоб мы подошли. Я знаком остановил Булочку.

— Пригляди за Хаконом.

А сам двинулся к сарапу, положив руку на топор. Встал в нескольких шагах от него, но Коршун указал на что-то под его ногами, что было скрыто от меня невысоким плетнем.

— Я кое-кого поймал.

Вчера я легко побил Коршуна, но что если он не один? Разозлился из-за недавнего проигрыша? Или с самого начала пришел с недобрыми мыслями?

Еще шаг. Другой. Я вытянул шею, чтобы увидеть… И обомлел.

— Уши?

Под ногами Коршуна лежал хирдман Сивого, которого Альрик оставил в живых. Кости-то помер, а Уши пока был жив.

— Что с ним?

— Сразу после твоего ухода он тоже поспешил уйти, и я решил приглядеть за ним. Он следовал за тобой по пятам, а потом засел на том сарае и всё время прислушивался. Затем вовсе слез и прижал ухо к стене дома.

— Подслушивал? Зачем?

— Так и думал, что тебе будет интересно, зачем он подслушивает.

Я схватил Уши за шиворот, приподнял его и ударил в живот. Хирдман гулко выдохнул.

— Где тут можно поговорить по душам?

Коршун указал на дом Харальда.

— Если доверяешь тому, кто там живет. А так можно отойти вон в тот лесок.

Я кивнул Булочке, и мы поволокли Уши подальше от домов.

Глава 16

Я вытер нож о последний чистый обрывок одежды Ушей, огляделся. Вон то место под молодой сосенкой подойдет, чтобы закопать его труп. И правильно я сделал, что отправил Хакона вместе с Булочкой на корабль, незачем пацану знать о разладе среди ульверов.

Булочка уходить не хотел, думал, что это может быть ловушкой. Коршун с нами недавно, как и Уши. Вдруг они в сговоре? Вдруг хотят увести меня подальше от людей, привести к засаде и убить меня там? Подозрительность Простодушного перекинулась и на его друзей. Но я не думал, что Коршун предатель. Да, он сарап, сын рабыни, и уже из-за этого стоило его опасаться. Недаром же говорят, что у детей рабов гнилая кровь и ядовитое сердце! Но его история походила на истории Сварта, Тулле, Вепря.

Я не был искусен в пытках, не знал, как лучше резать, чтобы Уши сразу не помер. Впрочем, он же хускарл, быстро сдохнуть не должен, а еще я вспомнил, как недавно Живодер истязал человека Скирре.

До последнего я надеялся, что Уши — человек Скирре. Мне хотелось отправить Пивохлебу еще один хеймнар, колоду без рук и ног. Я даже думал, как лучше: отрезать Уши уши или, наоборот, оставить. Но Уши поклялся, что он и вправду был нанят Сивым не так давно, и сначала хотел быть честным хирдманом. Но сражение с измененным его сильно напугало. Жестокая смерть Костей, потом Фастгера… Он не боялся сражений с людьми, но твари и измененные — другое дело. К тому же, как я понял, Уши постоянно мотался между хирдами, не знал, что такое поддержка, не привык доверять людям рядом с собой. В прежних хирдах каждый готов был подставить другого под удар. И смерть Костей он посчитал предупреждением. Да еще Альрик забрал руну себе, хотя мог спасти кого-то из троих раненых.

Уши хотел бы уйти из хирда, но он был принят не как Коршун, а взят насильно. Он думал, что Альрик его просто так не отпустит. Потому когда появился Росомаха, Уши увидел свой шанс. Росомаха заверил, что никогда не будет охотиться ни на тварей, ни на измененных, и хороший слух настолько полезен, что хевдинг не должен отправлять его в битвы. Тогда Уши согласился подслушивать наши разговоры и пересказывать их Росомахе. Многого он вызнать не успел, только что Альрик болен чем-то, связанным с бездной, и Живодер делает с ним что-то, чтобы прогнать болезнь. Потому и решил проследить за мной. Но даже под пытками Уши утверждал, что ничего не знает о Росомахе.

Вдвоем с Коршуном мы быстро выкопали яму, закинули туда труп и закопали. Даже если Уши проснется после смерти и станет драугром, от одного мертвеца ничего не случится. Уж как-нибудь в Мессенбю с ним справятся.

Но провозился я изрядно. Успею ли собрать ульверов? И нужно что-то делать с Росомахой. Да и прочим новым хирдманам я не особо доверял.

Мы с Коршуном пошли к пристани, и на ходу я спросил:

— А почему ты решил помочь? Неужто измененные не пугают?

Полусарап ответил не сразу. У Гачая тоже была такая привычка: сначала помолчать,