Сага о Северных островах - Наталья Викторовна Бутырская

его приятелей.

— Он жжжжж… же хельт! Ззззачем ему в хирд?

— Почём же мне знать? — яростно воскликнул Вепрь и ударил кулаком по столу.

— Т-ты пригляди зззззза ним, — с трудом выговорил я и пошел к двери.

Пить с хельтами это бездново пойло мне рановато. Лишь вдохнув свежий морской воздух, я перестал опираться на стену и двинулся в сторону «Сокола».

Утром Росомаха и трое его дружков, каждый из которых был на девятой руне, пришли к пристани. Все с хорошим оружием, в тюках наверняка справная броня, по два щита, по два копья, мечи и топоры, у Росомахи еще и секира с железной рукоятью. Тяжеленная даже по виду.

— Ну, хозяин, принимай гостей! — гаркнул на полгорода Росомаха и заржал, как конь.

Альрик, все еще бледный после вечерней попойки, махнул рукой, и они легко запрыгнули на борт. Хёвдинг знаком показал, чтобы я забрал свое добро с носовых весел и перебрался подальше, а заодно прихватил и пожитки Простодушного с Плосконосым. Я с трудом сдержал брань, стиснул зубы и сделал, как было сказано.

Нет, так-то хёвдинг прав. На носу всегда сидят самые сильные воины хирда. А для этих бугаев и весла иные нужны. Но ради каких-то неизвестных почти хельтов пересадить меня и раненых парней назад… Почему он вообще взял их? Разве Альрик не хотел собрать простых хускарлов с толковыми дарами? И почему я не слышал прежде о Росомахе? Ладно, меня не было год на Северных островах. Да и после первой руны я не часто прислушивался к песням о чужих подвигах.

И вообще я смотрел на корабль, и всё в нем было мне чуждо. Как бы ни был красив «Сокол», сгоревший «Волчара» был мне милее. И хирдманы… Я не знал имен у половины из них! Кто они? Чем живут? Могу ли я доверить им спину?

Росомаха обошел весь корабль, осмотрел весь до последней досочки, проверил на вес весла, подержался за кормовое прави́ло и сказал:

— Неплохая лодчонка. Сойдет!

Сойдет? «Сокол»-то? А что бы он тогда сказал про «Волчару»? Для ловли рыбы сгодится?

— Альрик! — не выдержал я.

— Он кормчий, знает все острова в Северном море, — ответил хёвдинг. — А его парни могут залатать любую прореху в корабле.

— Ты им веришь? Доверишь «Сокола»?

— А кому вообще можно верить? — взгляд Альрика уперся в меня. — Тебе? Нет. Ты уже не раз меня подводил. Взмахнет твоя женка юбкой, и ты тотчас сбежишь из хирда! Вепрю? Бывшему рабу? Или бриттам, что поклоняются Бездне? Или тем неженкам из рунного дома? Кому верить? А от этих хоть толк какой-то будет.

Я постоял не в силах подобрать нужные слова, потом с трудом выдавил:

— Схожу к лекарке, проведаю ульверов!

Но не успел я далеко уйти, как меня нагнал Живодер.

— Альрик…

— Что он? — я резко остановился.

— Домну! — бритт причмокнул губами. — Рано! Кровь… спина… Рано! Снова нож. Снова резать!

Я вдохнул поглубже и заорал во всю мощь:

— Рысь!

Леофсун примчался почти сразу. И я ткнул в Живодера.

— Чего он хочет?

Выслушав длинную речь, Рысь сказал:

— Он говорит, что Альрику нельзя было брать новую руну. У него еще свежи некоторые раны, которые сделал Живодер, и от благодати они, скорее всего, заросли полностью. А значит, его узоры почти не действуют, не закрывают Бездну. И после новой руны надо будет резать их заново. И чем раньше, тем лучше.

— А чего сразу не сказал?

— Говорит, что сказал. Самому Альрику и сказал. Но тот отмахнулся, мол, и так сойдет, ведь в бою он рассудок не потерял.

— Он чует Бездну в хёвдинге?

Живодер ответил сам:

— Не Домну. Тварь.

Я шел к дому лекарки и размышлял. Тварь. Не Домну. Не Бездна, а тварь. В чем разница? Как это повлияет на Альрика? Эмануэль ведь говорил иначе. Он указал на Альрика и сказал: «Бездна». Не тварь, а именно Бездна. А Живодер — почитатель Бездны. А как бы Мамиров жрец сказал сейчас? Что увидел бы? Бездну или тварь?

Вот, например, лужа. Лужу убить нельзя, только если сама пересохнет, но бей ее, не бей, а убить не выйдет. А из лужи появляются головастики. И вот головастиков можно наловить, можно раздавить. И хотя головастики — это порождения лужи, они не то же самое, что лужа.

Наверное, с Бездной и тварями так же. Твари — это порождения Бездны, но при этом их можно убить.

И как это связано с Альриком? Его-то можно было убить всегда. И неважно, Бездна в нем или тварь. Почему тогда Живодер поправил меня? Полоумный бритт пытался растолковать, но даже Рысь не сумел его понять. Тварь — она ведь что? Она уродлива и несуразна. А Альрик по-прежнему хорош собой, хоть и подусох малость. Бабы на него заглядываются. Еще твари нападают на людей. Альрик вроде бы не кидается ни на кого. Злится часто, так и я часто злюсь. Непонятно. Сюда бы Тулле! Он бы точно разобрался, кто есть кто и что с этим делать!

С этими мыслями я и зашел во двор Орсовой женщины.

Простодушный сидел на колоде и небрежно отламывал от нее же щепки.

— Тебе топор не дали? — с улыбкой спросил я.

Как же я был рад видеть его на ногах, целехоньким!

— А? — не сразу понял он, потом увидел у себя под ногами гору щепы, отбросил очередную и поднялся. — Хорошо, что пришел. Поговорить надо. Лекарка говорит, что Фастгер не проснется.

И радость как ветром сдуло.

— Почему? Но он же жив?

Херлиф кивнул.

— Дышит еле-еле. В любой момент помереть может. Мы с Ледмаром хотим, чтобы он умер не зря. Чтобы кто-то получил благодать.

— А, может, наоборот? Чтобы Фастгер получил благодать? Может, тогда он исцелится?

— Он на седьмой руне. Кого ты хочешь убить его рукой? Здесь рунных домов нет, тварь еще поди вылови. Нет, мы уже всё решили.

— Тогда забери руны себе. Или пусть Булочка…

— Мы не получим новой руны.

— Как и я!

— Верно. Потому мы решили отдать благодать Неви.

— Ему? Да ведь из-за него Фастгер и… — я остановился, потом махнул рукой. — Вы лучше знаете Плосконосого. Если думаете, что так будет лучше, делайте.

— Его нужно взять в хирд. Мы сами приглядим за ним, сами обучим, чему следует. Но Альрик не согласится, если ты не замолвишь за него словечко.

Я усмехнулся. Вряд ли Альрик согласится, даже если я и вступлюсь за Неви. Особенно после утреннего разговора и новых хирдманов. Наша стая словно рассыпалась на части, разваливалась на глазах. В Бриттланде мы едва не разругались после смерти Рыбака, но в конце стали еще крепче и сплочённее, а здесь, в