Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - Александр Архангельский

В такой ситуации посылать на Москву кремлевского сменщика, да еще перед выборами, да еще в ситуации шаткой преемственности и ненадежности любых схем передачи верховной власти – все равно что совать голову в политическую петлю. Естественно, приходится плюнуть – и оставить все как есть.

А как все есть? Все есть так, что некогда разнородный, разностильный, вольный и расхлябанный город все заметнее приобретает черты своего несменяемого градоначальника. Обочинный, мещанский вкус торжествует в башенной архитектурке; хитроватая улыбка пошляка проступает в очертаниях третьего кольца, с его просторными въездами и горлышкообразными выездами (мол, попадаешь к нам – не выберешься); представления начальника советской овощебазы о правильном миропорядке торжествуют в отношениях между городскими службами и рядовыми гражданами: не подмажешь – не поедешь… Первопрестольная Москва становится фантастической Диканькой; городской голова давно уже уподобился Пузатому Пацюку. Где его сметана и галушки?..

С точки зрения обывательской (а какая точка зрения еще имеет право на существование применительно к городской жизни?) переназначение Лужкова равносильно приговору. Взятки на всех бюрократических уровнях, беспощадная наглость строительных рейдеров, коммунистическое неуважение к собственности, если она не освящена клановыми интересами городской власти и приближенных к ней бизнесменов, – вот что будет нарастать год от года.

Я выглядываю в окно и вижу по соседству, в Сивцевом Вражке, практически за МИДом, две машины, которые еще месяц назад были новенькими. Покатый «крайслер» и полноприводный джип. Они принадлежали семьям, которые отказались выметаться в Митино на том лишь основании, что место под их домом полюбилось прикормленным строительным компаниям. Ночью пришли ребята, бросили бутылки с зажигательной смесью и растворились в темноте. Это – московские нравы. Кто родоночальник этих нравов? Нужно ли уточнять? Разумеется, Лужков не хотел бы, чтобы в центре его столицы летали бутылки с зажигательной смесью, как Брежнев не хотел начала Афганской войны; но Брежнев желал, чтобы военно-промышленный комплекс его поддерживал, а Лужков столь же страстно хочет, чтобы прикормленные компании распоряжались центром по своему усмотрению. Тогда они не будут особо лезть на Ходынское поле, облюбованное некой первопрестольной дамой. Усмотрение же этих компаний – именно таково. Огненный мир марранов.

«Чем будут для нас следующие годы с ним? По крайней мере, это будет понятный, предсказуемый путь. Здесь не будет метаний, шатаний, безвластия, – говорит в интервью „Огоньку“ первый вице-президент Ассоциации строителей России и добавляет: – А что Военторг? Кто решил, что это интересное здание?.. Старые здания, отжившие свой век, как старые ботинки, должны уходить на свалку. Это иллюзия, что мы должны сохранять исторический облик города. В чем он выражается? В узких улицах? В отсутствии парковки?.. Давайте обяжем строителей строить на месте снесенных домов здания с элементами архитектуры и исторической среды. …Не держитесь за старье. Купите новый автомобиль, квартиру, ботинки. И ваша жизнь станет лучше».

Какая точная формула! Элементы исторической среды. То есть значки отсутствующей истории посреди новодела. Это жизнеощущение вчерашнего нищего, внезапно дорвавшегося до больших денег. Готового открыто нарушать чужие имущественные права ради соблюдения своих прав – и прав тех, кому позволено считаться своими. Это и есть лужковская строительная философия; г-н строитель выразил ее с гениальной прямотой, невозможной в цивилизованном мире. Забавно, что эта философия прикрывается отсылками именно к европейскому опыту, неизвестно на кого рассчитанными (неужто интервьюируемый всерьез полагает, что его читатели не видели Лондона, Цюриха, Парижа и проч.?). Однако ж и поздняя брежневская система любила отсылать нас к хельсинкским соглашениям, к принципам прав человека, к собственной конституции. Чем все это кончилось? А тем и кончилось.

Идеология и коррупция

На неделе между 25 июня и 1 июля. – Все с нетерпением ждали итогов конкурса на проведение Олимпиады-2012. – Путин занялся историей как формой государственной идеологии.

Великий вождь повстречался с любимыми учителями. Побеседовал с ними о преподавании истории в школе. Посетовал на то, что некоторые действующие учебники создаются людьми, которые работают «за иностранные гранты» и потому «танцуют польку-бабочку, то, что им велят». А велят им навязывать чувство вины. Сами-то ближайшие соседи и дальние враги преподают историю своим ученикам в «гражданско-патриотическом духе», воспитывая чувство гордости. А нам предлагают покаяться. Да, у нас был 37 год, но зато мы химикатами никого не травили! Заслуженный учитель из Якутии тут же довел осторожный посыл до броской метафоры. Школьная история – как лес, из которого прогнали егерей, а теперь там бродят браконьеры. Вывод прост и очевиден, как дважды два. Задержать браконьеров, вернуть егерей. Чтобы зорко следили: кто, что и как.

Можно вцепиться в детали. Ехидно задаться вопросом: какие же из действующих курсов проплачены злобными врагами? Даже учебник по новейшей истории, написанный учителем Долуцким и запрещенный года три назад, был создан без малейших грантовых подпиток. Все остальные, проскользнувшие сквозь сито федеральной комиссии, и вовсе чисты, как совесть чекиста. Можно порыться в памяти и найти источник егерской метафоры – в газете «Правда» образца как раз тридцать седьмого года. (Дался им этот год! Можно подумать, советская власть питалась кровью всего каких-то двенадцать месяцев…) Но лучше подавить в себе соблазн горизонтального спора, сиюминутной полемики. Отбросим мелочи, посмотрим с позиций той самой истории, которую все делят егеря и браконьеры. А уж потом вернемся в современность, но с другой, экономической стороны.

Встреча в Кремле – прямое продолжение процесса, о котором мы уже писали не раз – и не раз еще напишем. Путин собирается уйти. На четыре года или навсегда – не так уже и важно. И в ожидании ухода медленно и неуклонно преобразует политическую власть, административную мощь – в собственную историческую миссию, которая важнее любого третьего срока. Потому что не зависит привходящих обстоятельств. Отец гражданской нации, создаваемой сверху; творец единого «русского мира» – недаром так был назван новосозданный фонд развития русского языка, патронируемый лично президентом. Гражданская нация невозможна без общего согласия о прошлом, настоящем и будущем. Не в мелочах, а в целом. Откуда мы, где наши корни? Что мы из себя представляем, каковы наши ценности? Куда мы движемся, каково обозримое будущее? Это согласие можно искать на путях открытой дискуссии, вовлекая умственные элиты в публичный содержательный разговор, подтягивая образованного обывателя, вовлекая его в дискуссию и далее – транслируя вглубь народной массы. А можно предложить ответ извне. Единолично и самодержавно. Как была предложена уваровская формула имперской нации «Самодержавие–Православие–Народность». Николай Первый формулу утвердил, церковь подхватила для крестьянства, литераторы замкнули на мещан: «Рука Всевышнего Отечество спасла».

Собственно, этим Путин и занят. Идеологическая часть его окружения – тоже. Они оттачивают определения. Потихоньку тестируют их на публике. И в конце концов поручат доверенным егерям обеспечить готовый консенсус. В школе, где формируется исходное сознание. В медиа, где поддерживается массовый образ реальности. И в бизнесе, где копятся средства на то и другое.

Уже сейчас, по отдельным намекам и легким пробросам, виден контур готовой, но не до конца проявленной идеологии. В будущем – высокотехнологичная нанодержава, поддерживаемая мощной ролью государства при относительной самостоятельности бизнеса и подотчетности, служебности медиа и гуманитарной науки. В настоящем – «суверенная демократия», точно соответствующая уровню развития общества, авторитарная ровно настолько, насколько большинство не готово к личной свободе и неотделимой от нее персональной ответственности за свою судьбу; страна, скрепленная жесткой вертикалью и поддержанная сырьевой конъюнктурой; страна госкорпораций, на которых держится вольный рынок. В прошлом – противоречивое, но неуклонное движение в рамках незыблемой «русской политической матрицы»: от разрозненности территории – к объединительному центру, от массы – к личности лидера. Общее в рамках этой матрицы, которой так идеально соответствует Путин, всегда важнее индивидуального, отдельное растворено в целом; русский мир объемлет всех россиян без деления на этносы и группы, объединяющий признак – русский язык. У нас, конечно, были и трагические срывы, но, как правило, недолгие – и жертвенно направленные на самих себя; мы были, увы, мазохистами, зато садизмом не грешили никогда. Каяться перед миром особо не в чем; наши преступления, как правило, прямое и неизбежное следствие западных и восточных ошибок мировых империй; пакт Молотова–Риббентропа лишь техническое оформление мюнхенского сговора западных держав; развал СССР – главная геополитическая катастрофа XX века; вокруг нас не враги, но конкуренты, и так будет до скончания века.