Искалеченный мир - Вадим Громов

— Потом берём бутылочку и начинаем внедрять следом за свечкой. Ну там, как водится, — кровушка, вследствие дефлорации. Ничего, я тебе туда-сюда с десяток раз пройдусь — разработается. И напоследок — вот эту загогулину.

Она повертела венчиком у него перед носом.

— Я тебе её затолкаю так, что хрен достанешь. Ржавчина в кровь попадёт, заражение будет. Сдохнешь, мразь. Я тебе это обещаю. Главное, чтобы ты не мазохистом был, а то мои все старания насмарку. Да вижу, что не мазохист, а просто гнида со жлобским характером…

Она запалила свечу и зашла сзади, несколько раз капнув горячим парафином на обнажённые ягодицы. Бухарин что-то надрывно мычал сквозь ладонь Шатуна.

— Мнится мне, что снизошло на тебя раскаяние, — ухмыляясь во весь рот, сказала Лихо. — Убери ладошку, Шатунчик. Послушаем, чем птичка певчая нам слух усладит. Только последний раз предупреждаю — говорить по существу. Будет хоть одно слово не по делу — получишь весь обещанный набор удовольствий. Буду трахать тебя до невменяемости, понял, тварь?!

— Ваша штука у Герцога! — выпалил Бухарин, как только Шатун убрал ладонь. — Часа два назад забрали, у меня нет ничего. Клянусь чем угодно! У Герцога!

Вернулся Книжник, меланхолично разведя руками. Лихо слегка посмурнела.

— Герцог — это тот, кто над тобой стоит? — Николаша отчаянно закивал, насколько позволяла его поза. — А ему-то она зачем? Абсолютно непонятная хрень, ладно бы там — разрисована была затейливо или ещё что…

— Он всякие диковины собирает, — сообщил Бухарин. — Честно говоря — всякую ерунду, на мой взгляд: камни необычной формы, ещё что-то — лишь бы в этой вещи что-то необычное имелось. Ваза как-то у меня разбилась на четыре почти идеально одинаковые части — тоже себе забрал. Прибабахнутый он на этой почве.

— Не хватало нам ещё этого коллекционера с аристократической кликухой и криминальными повадками, — вздохнула блондинка. — Но дело было вечером, делать было нечего… Где твой собиратель редкостей проживать изволит?

— Вы… Вы что? — Балаболкин воззрился на Лихо с самым обалделым видом. — Вы втроём к нему собираетесь? Да у него на точке человек пятнадцать — как минимум. И у каждого трещотка. Порвут вас, это уж как само собой разумеется.

— А ты у нас прямо оракул. — Лихо повертела всё ещё горящей свечой у него перед носом. — Челябинский обыкновенный. Или ты это от безнадёги так каркаешь?

Николаша замолчал.

— Так я не слышу ответа на вопрос. Адреса, пароли, явки. Или мне продолжить увлекательные манипуляции со свечкой?

Бухарин, пасмурно сопя, назвал координаты. Лихо задумчиво посмотрела на него.

— Прямо не знаю что сказать… Ты бы хоть соврать попытался, что ли. А то выложил всё как на духу — никакой морально-волевой стойкости. Слышал бы тебя сейчас Герцог, наверняка бы опечалился, что в его герцогстве такие слабые места наличествуют. Скажи мне лучше, имеет ли смысл попытаться договориться с ним полюбовно. Ну там — кругляш махнуть на что-нибудь… К обоюдному удовлетворению. Или как?

— Не получится. Он до своей коллекции — на всю голову раскуроченный. Однажды при мне на Перекрёстке одного торгаша лично пристрелил. За сущую безделуху, которая ему глянулась, а тот чучундрик уронил её, погнул что-то… Герцог ему всю обойму из «Овода» в лицо высадил. А с вами даже разговаривать не станет. Это в лучшем случае.

— Ясно. — Лихо погасила свечку. — Тряхомудия не из самых жизнерадостных. Так говоришь — полтора десятка шибздиков с пукалками…

— Как минимум. А то и больше.

— Взводом больше, взводом меньше… Как выглядит твой Герцог?

— Высокий, лоб с залысинами. Нос такой — прямо орлиный. Прихрамывает на левую ногу. На левой скуле — шрам в виде запятой. Волосы тёмно-русые.

— Понятно, — сказала Лихо. — Теперь поведай: он тут самый крутой, или у него конкурентов — пруд пруди?

— Нет у него конкурентов, — с каким-то непонятным сожалением пробурчал Балаболкин. — Уже года четыре, как он тут всё под себя подмял. Самый козырной, куда бы деться…

— Козырной, говоришь? Не было на него джокера…

— Нет, вы что — серьёзно? — Бухарин никак не мог поверить в то, что слышал. — Втроём в капкан полезете? Или у вас кусок приручённого Всплеска есть? Пятнадцать человек же!

— Ты завтра с утречка вокруг властительного особняка походи, — посоветовала блондинка. — Новостей будет…

— Так вы меня не убьёте? — облегчённо выдохнул Николаша. — А я думал…

— Размечтался. Шатун, подними его.

Громила вздёрнул Балаболкина вверх, разворачивая лицом к Лихо. Тот настороженно, но уже явно без особых переживаний ждал, что будет дальше.

— А вот сейчас — ничего личного, — сказала Лихо и отточенно разбила Николаше нос, приплюсовав к полученному повреждению бланш под левым глазом. — Шатун, вырубай.

Шатун тюкнул пострадавшего барыгу по темечку, и тот обвис в его руках.

— Вяжи этот дуэт, чтобы до утра точно не распутались. — Лихо бросила свечку на диван. — Мы с Книжником пока что ревизию в соседней комнате проведём. А то воспользуются беспомощностью хозяев, упрут всё подчистую. Должно же что-то и нам перепасть за беспокойство. Потом нанесём визит невежливости к благородной персоне. Хотя откуда тут, в Челябинске, герцоги и прочая голубокровная шантрапа? Понты, всё понты голимые. Причём жутко безыскусные в своей непроходимой корявости…

Через несколько минут троица покинула квартиру Бухарина-Балаболкина. Ничего особенно привлекательного в соседней комнате не обнаружилось, но три коробки патронов с картечью и с десяток упаковок сухпая они всё же прихватили. Естественно, не забыв вернуть себе честно отданные за отсутствующий деактиватор ствол и гранаты. Ещё в комнате-складе, скорее всего — в виде малость циничной шутки каких-то высших сил, нашлась ещё одна камуфляжная куртка, идеально севшая на Лихо. Блондинка подумала, плюнула и прихватила её тоже.

— Как достижения? — Алмаз скептически оглядел вернувшихся товарищей. — Ой, не светятся глаза восторгом… Не вижу триумфа. Куда теперь?

— В самый большой гадючник «танкограда», — печально сказала Лихо. — Я не могу сказать, что пятнадцать рыл с «дыроделами» — это неотвратимый приговор нашей честной компании, но всё равно как-то не настраивает на позитивный лад. Кто хочет подёргать организованную преступность Челябинска за первичные половые признаки? А придётся…

Штаб-квартира Герцога располагалась в небольшом двухэтажном особнячке, в котором до Сдвига помещался медицинский центр. Наверняка респектабельный и первоклассный, вряд ли в центре Челябинска будет находиться захудалая социальная лечебница с витиеватым названием «Гордость Гиппократа».

— Как будем заходить? — Шатун поскрёб густеющую щетину на скуле. — Чтобы впереди всё ужасалось, а позади — лежало в коме? Или есть соображения?

— А какие соображения? — Алмаз погладил «калашникова» по оптике. — Тех балбесов, что в холле, за стеклянными дверками пузо чешут, я хоть отсюда перещёлкаю. Шесть человек — какая пошлость…

— И что вас всегда на ковбойщину тянет, — притворно огорчилась Лихо. — Лишь бы прищемить кого-нибудь: чтобы кровища гейзером да мозги с каждого канделябра живописно свисали… Никакой умеренности.

— Да ладно тебе, — сказал Шатун. — Можно подумать, ты сегодня Бухарину стриптиз показывала да пончиками с вишнёвым джемом пичкала… А он млел.

— Да я так, для морального настроя, — отмахнулась блондинка. — Согласна насчёт пошуметь, но без излишнего рвения. Зашли, забрали приспособу, ушли. Кто не спрятался, или там — подумал, что он самый крутой, — мы не виноваты. Опять же, Балаболкин вещал, что этот Герцог — порядочная гнусь. И вряд ли вокруг него кучкуются силком принуждённые к этому образу жизни высокоморальные члены общества.

— Логично.

— Ещё бы… Нашу задачу облегчает то, что против Герцога, по словам Николаши, уже давненько никто не стучит копытом. А несколько лет безопасной житухи расслабляют, судари мои. Значит, если всё сделать бесшабашным — имени меня — наскоком, может прокатить без сучка и задоринки. Пошли, кровожадные вы мои.

Первым в холл, где маялись бездельем шесть особей мужского пола, ворвался Шатун. И в челябинской ОПГ стало на шесть боеспособных единиц меньше. Во всяком случае — на ближайшие два-три месяца. Пока срастутся поломанные конечности, опрометчиво потянувшиеся к спусковым крючкам, и восстановятся квадратные челюсти, так и не успевшие распахнуться в негодующем крике. Алмазу даже не пришлось стрелять — подчинённые Герцога скучились на нескольких квадратных метрах, рассматривая некогда глянцевый журнал, на страницах которого не было трактатов европейских философов, зато с избытком хватало обнажённого женского тела.

Шатун навалился на эту кучку плотоядно регочущих «гоблинов», заметивших его только тогда, когда он был в пяти-шести метрах от них. Смех недоумённо начал затихать, а потом всё началось и очень быстро завершилось.