Золотая лихорадка - Николай Задорнов

Как дашь ему хорошую оплеуху со звоном, ну, паря, он вспыхнет, обозлится. Тогда пойдет. С ними-то всегда драться интересно. Придем в порт, если их суда стоят – хорошо. Ага, ребята, драка будет. При встрече стоим в почетном карауле, лицом к лицу. Они еще не поймут, чо мы такое… Катька, давай! Хлещи!..

– А че хорошего, – сказал Спирька, – моя же родная дочь опять загубит кого-нибудь.

– Разве она загубила? – спросил Егор.

– Только ты, может, еще не догадался, – ответил Спиридон Шишкин. – Кого загубит, кому жизнь произведет…

– А ну еще чуть-чуть побыстрей! – ласково сказала Дуняша, подбежав к Андрею.

Пьяные зрители начинали уставать.

– Ты играй, – сказал Федосеич гармонисту, – а я лягу под скамейку. Устанешь – разбуди, как на собачью вахту. Меня в сон клонит. Я до сих пор засыпаю не вовремя и все просыпаюсь. Жизнь моя разделена на вахты!

Он залез под лавку и захрапел.

– Гляди, ну, гляди, че они вытворяют… Вода бы не поднялась опять! – удивлялся Силин.

– Доказывают друг дружке! – сказала толстая баба с родимым пятном и ушла.

– Че-то, видать, не поделили!

– Чо нам делить! – воскликнула Катя и развела рукой широко, как пьяный мужик, и обхватила Дуняшу на лету и поцеловала ее. – Вот как любим друг друга!

И, разводя руками свои широкие платки, с открытыми волосами, в широких больших развевающихся юбках, они покружились вокруг друг друга, как две огромные яркие бабочки.

Федосеич, видно, подремал и вылез из-под лавки. Андрюшка играл с закрытыми глазами.

– Ты ужо спишь… Давай еще я, – сказал матрос.

Васька откуда-то вернулся, вбежал в дверь и кинулся в пляс… Илья соскочил и пошел ползунком.

– Хватит, бабы! Дайте нам!

– Пошел ты! – сказала Катя.

– Иди, иди! Сдохнете! Все равно не победите.

– Да, нашла коса на камень…

Дуня кинулась к Илье, Катя – к Василию. Ее разбирала досада. Она очень давно ждала Дуню и хотела видеть, что же в ней может всем нравиться. Васька ей показался сегодня растерянным. Он выбегал, выпивал или сидел, как филин, и хлопал ушами, когда эта красотка разговаривала с ним глазами и ногами.

– Без сердца она с тобой! Играла с дураком!

«Разве этого стоит Васька?» – думала она.

Катя и Василий вышли из дому. Шумел ветер, и шумела река.

Катерина отошла немного, разбежалась и, размахнувшись, ударила Ваську изо всех сил по уху.

– Ты что? – удивился он.

Она ударила его с другой стороны.

– Я тебе как дам сейчас еще раз…

– Врешь ты, Ксенька, что они в грехе живут, быть не может, – говорили утром бабы у пекарни, – она его вчера так хлестала! Видно, уж давно обвенчаны, не год и не два.

– Мало еще ему! – сказала Татьяна.

«Будет знать, как баловаться!» – подумал Егор.

– Тятенька, что к завтраку велите приготовить? – подбежала Катюша. – А как работу, будем ли седне начинать? Забой-то сохнет.

* * *

За сопкой из ущелья, как из трубы, несся дым на утихшую реку сплошными клубами. Солнца не было видно, только огненное пятнышко в небе, как пятачок.

Егор, Гуран и Сашка отправились в поход по приискам своей республики. По слухам, почти по всей реке теперь стояли шалаши и палатки.

Вода спа?ла, и целые деревья висели высоко в ветвях тайги. Там же остались коряги, рассохи. Весь лес в полосах пены. А на возвышенностях опять обгорелая сопка, болота, белый багульник, пойменный лес в свежей зелени, но среди разграбленной, разбитой наводнением природы вид его печальный. А на сухой высокой сопке опять все горит. У высокого тополя белеет балаган.

– Егору Кондратьевичу! Почтение! – старатели в шляпах и платках и в длинных рубахах оставляли лотки.

– Кто же лес зажег?

– Не мы. Христом-богом, не мы…

Чем выше поднимались по реке, тем меньше было старателей. Начались почти безлюдные места. Весь лес переломан наводнением, а пески чисты, все промыто – и леса и острова. Трава, как скошенная, огромными сплошными копнами на целые версты лежит на островах.

А в горах бушует пожар, и никто нигде не признавался и не мог объяснить, отчего горит лес. Кто-то же поджег его?

Наутро Егор, Гуран и Сашка опять взмахивали шестами и забирались все выше, все ближе к снегам. Воздух стал чище, а солнце все еще без лучей, словно блин или крышка от медной кастрюли катится по сопкам.

Ломило ноги и руки.

«Будет дождь!» – подумал Егор.

Ночью началась гроза. Ночевали у страшных чудовищ на берегу, и молния озаряла их белые голые тела.

Утром небо очистилось и пожары утихли. Прошли самый большой кривун, перетащили лодку через завалы, видели лед на берегу, голубые и зеленые козырьки – остатки наледей. Целые уступы волнистого льда виднелись в ущелье.

– Ложись! – крикнул Егор.

– О-е-ха! – воскликнул Сашка и припал ничком.

Лодку стало сносить.

– Кто?

– Человек целился, – сказал Егор.

Подняли головы, загнали лодку в залив, взяли оружие и вышли на берег.

– Меня тут стреляют уже не в первый раз…

* * *

Когда Егор вернулся, собрав десятину с дальних приисков, дела как посыпались на него.

– Надо запрет на вход на прииск для каторжных! – говорил Силин.

Пришел китаец, помогавший Ксеньке в пекарне.

– Моя раньше работай на пароходе! – сказал он Егору. – На тот год моя хочу открыть ресторан. Можно японский ресторан. Привезу японская мадама.

– Что такое ресторан? – спросил Силин.

– Харчевка! – объяснил Камбала.

– Андрюшка опять спиртом торгует, – доложил Гаврюшка.

– Пусть живет, – сказал Силин.

– Че пусть живет? – рассердился Сашка. – Я бы его выгнал.

– Видишь, как он весело играет.

– Мало ли кто играет…

– Еще приехал японец, – сказал Гаврюшка, – у него русских денег нет. Есть иностранное серебро… Как ценить, какой курс? Черт знает! Он привез японские шелка. Хочет открыть магазин. Пускать ли его? Такие шелка, такой красоты, что все сойдут с ума!

Очкастый приехал за хлебом, а потом зашел в контору. Егор сидел там в одиночестве и шил сапоги.

– Я скажу, что я очень рад, что вас выбрали президентом! Егор Кондратьевич! Выбрали лучшего! Конечно, правда! Но, Егор Кондратьевич, постройка пекарни – умное дело, иначе что бы люди делали в такое бедствие! Но что-то я еще хочу вам сказать.

Егор любил шить сапоги, умел шить и любил слушать кого-нибудь в это время.

– Президент должен быть на высоте человеческого понимания. Но есть люди, которые не понимают вашего благородства. И это несправедливо.

– А ты хлеб взял?

– Да… Но у меня к вам есть вопрос. Народ встревожен.

– Чем?

– Люди говорят, что ваша Катя была замужем до брака с Василием.

– Нет, не была – ответил Егор.

– Вы, Егор Кондратьевич, очень смело поступаете. Как можно? Молодые у вас все лето живут невенчаны, и разговоры об этом идут по всем приискам. Все говорят, что свадьбу вы не хотите справлять, не верите в бога, упрекают вас в безнравственности и в богохульстве.

– В Сибири есть места, – ответил Егор, – где живут невенчаны по два-три года. Потом приедет поп и сразу совершит все обряды.

– Другое дело… – Очкастый при каждой фразе клонил голову к плечу.

– Бывает, поп болен, то пьет, то торгует, то сам у богатых, уедет верст за шестьсот и гуляет по неделям…

– То в Сибири!

– И у нас бывало на Каме.

– Но я вам скажу, ваше степенство, что ее отец пил… А вам нужно здоровое потомство. Я вам желаю добра. И, бог знает, здорова ли она сама, такая чахлая! И еще… Народ очень возмущается. Ее отец продал свой участок. А это несправедливо.

– Я с него взыскать не могу, – ответил Егор.

– А есть закон у нас же! Вы сами установили… Участки не продавать.

– Да, есть закон. Но наказывать его не буду!

– Почему? Видишь, как ты выгораживаешь своих! Так они и обманывают вас, ваше степенство. А вы своим спускаете…

– Как же у дегтя стоять, да в дегте не вымазаться? – шутливо отвечал Егор и воткнул шило в кожу.

Толстяка ждал старовер-лодочник. Мешок с хлебом положили на возвышение, на досках посреди лодки и закрыли ватными куртками.

– С сыном Егора невенчанная живет, – сказал толстяк, когда веслами заработали.

– Какая женщина?

– Катька!

– Да она жена.

– Невенчана…

– Пусть живут.

– Это безнравственно. Грех. Если бы он не был президентом, не стоял бы во главе у нас, тогда можно бы не обращать внимания. Он и десятину себе берет, а делится, говорят, со своими.

… Таня и Катерина укладывали рубашки Егора и белье. Сашка вычистил ему ружье. Василий наточил кинжал.

– Куда ты собрался, Копдратич? – спросил Ломов.

– Вода установилась. Все обратно приходят. Теперь я домой съезжу.

– А кто за тебя?

– Сашка и Силин. Они будут править вами всю осень.

Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.