Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов - Иоанн Киннам

______________

* 1 Алексей Аксух (см. таблицу Комниных), по свидетельству Никиты (L. 4, n. 6), отличался прекрасными свойствами души и тела, но не мог избежать клеветы ненавистников и сделался их жертвою.

** 1 В каталоге должностей константинопольского двора должность судьи Вилы, kрitc tov Вnлov, значится под пятьдесят четвертым номером. Tom. 1 Juris Graeco-rom. p. 285. Этот суд в одно и то же время состоял из многих членов. Nicet. in Alexio Man. F. n. 17, 18. Andron. L. 2, n. 9. in Isaacio L. 2, n. 6. in Alex. L. 1, n. 2. В надписи к "Истории" Никифора значится, что он и сам был член этого суда.

7. Так закончилась здесь судьба Алексея. Между тем царь, узнав о вступлении гуннского войска в Сирмию, послал туда силы, которыми предводительствовал, кроме других римских военачальников, и царский племянник Андроник, по прозванию Контостефан, поставленный от царя полновластным распорядителем этой войны. Ему, будто на картине, начертан был план, как построиться в бой и где расположить свою армию. Но Андроник, перешедши Саву и находясь недалеко от гуннского лагеря, сделал следующее: он не счел полезным посылать в неприятельский лагерь соглядатаев {299} и лазутчиков, как это обыкновенно водится, а приказал нескольким римлянам выйти за лагерь и постараться, схватив кого-нибудь из неприятелей, привести его живым. Те, согласно приказанию, возвратились, имея в руках неприятеля,и Андроник расспросил пленника, с какими силами пришли гунны и что намерены они делать. Пленник рассказал все по правде: "Командуют,- говорил,- этим войском тридцать семь наших вождей, но над всеми ними вверена власть Дионисию; войско же состоит всего из пятнадцати тысяч латников, конников, стрелков и копейщиков, а смелости у них столько, что, по их убеждению, римляне не выдержат и первого их нападения". Выслушав это, Андроник отпустил его и приказал ему объявить Дионисию, что "царь не в состоянии более сносить то, в чем они провинились перед римлянами, и что недалеко уже тот, кто подвергнет их должному наказанию". Затем, вооружив римское войско, он вывел его за лагерный ров и построил следующим образом. Впереди приказал он идти скифам и большей части персов вместе с немногими конниками, которые сражаются копьями; потом на обоих флангах следовали фаланги римлян под начальством Кокковасилия и Филокала, также Татикия и, как его зовут, Аспиета. В тылу их шли латники, перемешанные со стрелками, и тяжеловооруженная персидская фаланга; за этими с обоих флангов двигались Иосиф Вриенний и Георгий Врана, также брат последнего Димитрий и Константин {300} Аспиет-Севаст. Далее следовал Андроник, бывший тогда хартулярием царя, по прозванию Лампарда, вместе с отборными римлянами, алеманами и персами; а позади всех - военачальник Андроник со многими другими знаменитыми мужами, которые, по обычаю, всегда находились подле царя, когда он шел на войну, и с наемными итальянцами и сербами, которые следовали за ним, вооруженные копьями и длинными щитами. В таком порядке римляне открыли поход. Придя к тому месту, где Дионисий насыпал могильный холм, они сошли с лошадей, горячо плакали и каждый дал друг другу слово умереть за соотечественников и родных. Между тем Дионисий, узнав о приближении римлян, сделался чрезвычайно дерзок и с колкой насмешкой приказал гуннам, принявшись за чаши, пить за здоровье римлян. Те стали пить усердно и потом, взявшись за оружие, построились обыкновенным своим порядком. У них всегда в обычае составлять переднюю фалангу из отборного войска. Давно уже зная это, царь приказал Андронику построиться наоборот. Посему, когда войска находились близко одно от другого, Андроник велел передовым своим отрядам осыпать гуннов стрелами и, как скоро они увидят, что те несутся на них, тотчас бежать, но не прямо к римскому войску, а более в сторону, чтобы таким образом разделенные гунны середину своей фаланги оставили пустою. Но те при первом нападении гуннов обратились в бегство и бежали {301} изо всех сил, пока не очутились на Саве. После сего у римлян уцелели только два отряда на левом фланге под предводительством Кокковасилия и Татикия; прочие были уже сдвинуты,Димитрий Врана, когда бывшие с ним рассеялись и когда оставалось у него только восемьдесят человек, бросившись в ряды неприятелей и геройски подвизаясь, был смертельно поражен в лицо и, взятый в плен, отнесен в лагерь гуннов; а брат его Георгий, устрашившись множества неприятелей, не отважился на сражение. Таким образом, левое крыло римлян склонилось к отступлению; а правое, между тем напав на левое гуннское, блистательно разбило его. Увидев это, Дионисий хотел было напасть на тех, которые окружали военачальника Андроника, но многие из бывших с ним начали робеть и потому призывали к себе конницу. Заметив это, Дионисий стал порицать их за робость и вместе просил остаться при нем, чтобы не обнаружить своего страха перед римлянами. Между тем Андроник Лампарда, видя, что делается, и опасаясь, как бы многочисленный отряд Дионисия, в случае его удаления в другую сторону, не напал на военачальника Андроника, счел нужным заранее вступить в сражение с Дионисием. Когда они сошлись, поднялся ужасный стук, повсюду раздавался треск, копья ломались о щиты и падали на землю. Римляне, несмотря на то что к ним подоспел отряд под начальством другого Враны, Георгия, начинали уже уставать. {302} Военачальник Андроник заметил это и, опасаясь, как бы, в случае поражения отряда Лампардова, вся тяжесть борьбы не пала на него, тоже устремился на неприятелей. Тут произошло самое упорное сражение, так что при первой стычке римлян пало восемьдесят человек, а варваров гораздо более. Но римляне выдерживали борьбу с какой-то невыразимой стойкостью и наконец, благодаря своему мужеству, обратили гуннов в бегство. Вслед за этим произошло такое побоище варваров, что тамошняя равнина почти вся была устлана их трупами, потому что, когда были переломаны копья и сокрушены мечи, несчастных били по голове дубинами. Тогда было отбито и знамя, которое, по значительной его величине, эти варвары возили на тележке1*; тогда со всем вооружением был взят и конь Дионисия, а сам Дионисий - не могу сказать, каким образом,- едва спасся от опасности. Да и те из варваров, которые успели убежать с поля битвы и пришли к реке, были здесь перехвачены римским флотом. Таким образом, военачальников, которых сами они называют жупанами, взято в плен пять, а воинов около восьмисот, и в этом числе было много лиц благородных, даже знаменитых. Много тысяч и пало в этой борьбе. Не было ни одного римлянина, который не совер-{303}шил бы тогда собственноручно великих подвигов; но больше всех совершили их Иоанн Контостефан и Андроник Лампарда. Исполнив с успехом свое дело, римская армия - так как была уже полночь - удалилась в лагерь и взяла с собой пленных, также до двух тысяч лат, а шлемов, щитов и мечей никто не мог бы и пересчитать. Итак, ночь римляне провели здесь; когда же наступил день, они вооружились и отправились в лагерь гуннов, но людей в нем не нашли и потому, разрушив его, возвратились назад. Такой был исход этой войны с гуннами.

______________

* 1 Это знамя, по словам Никиты (I. 5, n. 8), имело значительную величину, развевалось высоко и возимо было на двуколке парой волов. Знамена у всех европейских народов по форме были различны. Laurent Pignor. in not. ad Histor. Augusti Mussati.

8. Между тем царь обратил внимание на стены Константинополя, которые во многих местах от времени повредились, и так как этот город чувствовал недостаток в воде, то старательно очищал водопроводы. Он нашел, что для возобновления весьма древних труб, которые проводили в Византию воду, потребуется много труда и времени, а потому, не в дальнем расстоянии от Византии высмотрев одно место, называемое Петра1*, устроил там подземный бассейн. Находясь в углублении между холмами и занимая довольно большое пространство, он принимает в себя воду многими устьями, так, как бы она вливалась в него из трещин земли тысячью каналами, и потом через обыкновенные подземные трубы проводит ее в {304} город. Этот самодержец изгнал из Римского государства один из нелепейших обычаев2**, перешедший почти уже в закон. А в чем он состоял, сейчас скажем. Неотвратимая для человека необходимость жить внесла в жизнь много нового и, между прочим, заставляла многих продавать свою свободу. Вот одни лишь толпы черни кабалят себя людям высоким, знатным и богатым. Какое зло - человеческое любостяжание! Те, которые купили рабство этих несчастных, принимали их и обращались с ними, как с купленными за деньги. Едва ли не три овола были установленной ценой свободных людей, и таким образом существовал постыдный торг. А кто, угнетаемый тяжестью кабалы, захотел бы освободиться от {305} нее заработкой, того схватывали, как беглеца, и налагали наказание за дерзость. Тогда осуществлялась самым делом басня Эзопа, в которой в пещеру к больному льву входят животные: следов входящих свободных людей множество, а выходящих - ни одного. Так жесток был этот обычай. Желая вырвать его с корнем из римского общества, царь грамотой утвердил свободу тех, которые признаны будут свободными по рождению; ибо хотел управлять не какими-нибудь невольниками, а свободными римлянами. Этот же царь в пятнадцатый3*** год своего царствования постановил, чтобы никто не заводил тяжбы с находящимися около Византии святыми монастырями относительно тех приобретений, которые они где-нибудь имели, и эту дарованную милость утвердил законом, который оттого, что был скреплен золотой печатью, обыкновенно называется хрисовулом. Вследствие сего теперь не увидишь ни одного монаха у дверей судилища, так как не представляется повода вести с ними тяжбу в суде. Вот каково это постановление. Далее,- прежний закон объявлял свободными большее число тех дней, в которые или праздновались христианами Господни таинства, или совершалась память кого-нибудь из великих святых. Отсюда происходило то, что судопроизводство в государстве тянулось на нео-{306}пределенное время и никогда не оканчивалось. Поэтому я видел людей, которые состарились в тяжбах и даже умирали, не кончив их. Это зло новым определением тоже изгнано из Римского государства; ибо царский указ4**** предписывает и не вовсе отменять праздничные дни, и не допускать подобными отсрочками оттягивать судопроизводство, но считать совершенно свободными от судебных дел только те дни, в которые Бог являл людям какие-нибудь благодеяния, прочие же признавать непременно судебными; а в иные поутру судопроизводство повелевалось закрывать, на все же послеполуденное время открывать, и желающим позволялось входить в места судебные. Этот царь с великим торжеством перенес также в Византию священный, с давнего времени лежавший в Ефесе камень и присоединил его к другим священным памятникам города. Что это был за камень и откуда явился он на земле ефесской, откроется из следующего рассказа. Когда уже совершено было Спасителем крестное таинство. Матерь, приняв Господа по обыкновенному порядку, положила его на том камне и, припав к нему, естественно, горько плакала. Эти слезы рыдавшей тогда Матери, упав на камень, и доныне остаются неизгладимыми,- предмет, достойный {307} благоговейного удивления. Взяв этот камень, сказывают, Мария Магдалина плыла на нем прямо в Рим, чтобы, явившись пред лицо кесаря Тиверия, обвинить Пилата и иудеев - нечестивых убийц Иисуса. Но каким-то образом занесенная в ефесскую гавань, она оставила его здесь и, отсюда уже отправившись, прибыла в Рим. С того времени до настоящего камень оставался в Ефесе. Перенесенный сперва на берег дамалейский, он был встречен потом в Византии со светлым торжеством. Это торжество выполнили весь римский сенат и весь священнический и монашеский чин; предшествовали же по обеим сторонам управлявший тогда Церковью Лука и царь. Царь даже поддерживал камень своим плечом, ибо в подобных случаях смирялся более, чем сколько было нужно, и к таким предметам обыкновенно приступал с уничижением.