Шесть подозреваемых - Викас Сваруп

— Это еще ладно, — заметил я. — У нас в школе вообще баловались прямо на партах.

— Вот видите! Такое стерпели бы только в вашей распущенной Америке. Я не допущу, чтобы персонал порочил нашу Культуру и традиции.

Он гордо показал на приклеенный на стене плакат, гласивший: «Пожалуйста, никакого секса, мы в Индии».

Я только головой покачал. Надо же быть таким узколобым. Этот парень, наверное, и в замóк подглядывает обоими глазами сразу.

— А что тут можно сделать? — спросил я.

Диспетчер по-лисьи коварно прищурился.

— Я установил по туалетам видеокамеры. Лучше заранее подстелить соломки.

— Ага. Только вы уж и свой сеновал закройте.

— Что?

— У вас ширинка расстегнута.

Он опустил глаза и покраснел как вареный рак.

Я и опомниться не успел, как прошло четыре недели. Жизнь покатилась по приятной накатанной колее. Всю ночь я зарабатывал деньги, а по утрам возвращался в пансион, чтобы проспать почти целый день. Но вечером обязательно как часы усаживался писать очередное послание Шабнам Саксене. Мобильник по-прежнему не отвечал, однако я и не думал падать духом.

В колл-центре мне быстро удалось нахвататься местных жаргонных словечек и вдобавок обзавестись кучей приятелей. Вся эта зеленая молодежь, только что со студенческой скамьи, еще не нюхавшая работы, только и думала о танцульках, покупках и вечеринках. Был среди них, например, Винсент (он же Венкат), такой языкастый, что уболтал бы даже утопленника заплатить за стакан воды. Или Эйджей (он же Аджай) — у этого сроду все шло не как у людей. Пенелопа (Прия) числилась лучшей в своем деле, рабочие планы выполняла на раз. Зато за Джиной (Гитой) волочился каждый второй. Реджи (Рагхвендра) был настоящим маломерком: он даже утку не смог бы пнуть, не встав на скамеечку! А Келли (Камала) готовила такую самбар-вада,[128] что я отродясь не ел ничего вкуснее.

***

Местные парни научили меня играть в крикет — веселуха такая, что мухи дохнут; а поджигать шутихи на Дивали оказалось куда веселее, чем на Четвертое июля. Девчата со мной делились и бутербродами, и своими секретами. Незамужние говорили все больше о мальчиках, которые им нравились, семейные не упускали случая пожаловаться на злую свекровь. Каждая из них время от времени пыталась подбить ко мне клинья — пустая затея, но где же им знать?

И вот незаметно наступило двадцать третье ноября. Назавтра у меня был забронирован вылет в Америку. И тут меня осенило: я понял, что не хочу возвращаться. Бред, конечно. Ни с того ни с сего этот шумный, перенаселенный город, где по дорогам бродят коровы, а нищие спят голышом, показался мне земным раем, убогий, полный москитов пансион — родным домом, служба в колл-центре — работой на миллион долларов. Со мной начали твориться странные вещи. Я привык макать печенье в чай, прежде чем откусить. Начал кушать масала доса руками. Полюбил мыться при помощи ведра. Уже не стеснялся стричься на глазах у прохожих. Иногда я мог выйти на улицу Пахарганджа в пижаме, чего, хоть убейте, никогда не сделал бы дома. Индия превратилась для меня в вечный праздник. Ни тебе постоянных счетов, ни поездок по Тридцать пятой федеральной автостраде, ни ежедневной готовки, ни стычек с Джонни Скарфейсом. И потом, не сказать, чтобы так уж много людей ожидали моего возвращения. Даже мама, судя по нашему последнему телефонному разговору, сильнее переживала из-за собственного четвертого развода, чем из-за моей первой в жизни свадьбы. Но главной причиной моего промедления была, разумеется, Шабнам Саксена. Тоненький внутренний голосок продолжал нашептывать: а может, она все еще на съемках в этом городишке, Кейп-сауне? Может, и вовсе не получала моих писем? Короче говоря, вылет я перенес на пятницу, пятое декабря; решил подождать еще пару недель. Если до тех пор Шабнам не подаст вестей, придется с ней распрощаться, вычеркнуть из своей жизни и отправляться восвояси.

Сказать по правде, следующие десять дней Саксена все так же упорно отмалчивалась, однако в назначенный срок мне снова не довелось улететь. Видите ли, за день до того приключилась одна совершенно жуткая история. Третьего декабря я пошел в банк, чтобы обменять рупии на доллары, а бумажник оставил в номере пансиона, поэтому всю наличность, мобильник и паспорт сунул в пояс-кошелек. В общем, на перекрестке я вдруг увидел огромную толпу, шагавшую в мою сторону. Возглавляла процессию весьма необычная девушка; страшная, точно ядерная война, и к тому же слепая, словно крот, при ходьбе она опиралась на палку. Прямо за ней шли трое в белых саванах, похожие на привидения, следом — парнишка в костюме скелета, а позади — еще целая куча людей, одетых студентами. Они держали над головами плакаты с надписью «КРЕСТОНОСЦЫ БХОПАЛА» и дружно скандировали: «Мы требуем компенсации» и «Победа или смерть».

Процессия остановилась поблизости от меня. Люди в белом улеглись посреди дороги, прикинувшись мертвыми, а парень-скелет принялся над ними приплясывать.

— Вы здесь Хэллоуин отмечаете? — спросил я у девушки в джинсах и тапочках, с тряпичной сумкой через левое плечо и большой красной точкой на лбу.

Она уставилась на меня, как на мерзкого кусачего паразита.

— Что, простите?

— Я говорю, это индийская версия Хэллоуина? У нас-то он тридцать первого октября. Только не понял, при чем здесь компенсация? Вам что здесь, не дают шоколада?

Девчонка тут же взбесилась:

— Значит, вас развлекает наше возмущение самой ужасной промышленной катастрофой в истории?

Я попытался ее успокоить:

— Эй-эй-эй, полегче на поворотах.

— Еще и оскорбляешь меня, свинья? — завизжала она. — Сколько тебе заплатили в «Доу кемикалз»?[129]

— Послушайте, леди, я вообще не при делах. Даже ни разу не слышал об этом вашем Доу. Не на ту сосенку лаете. — Я развел руками.

И тут меня постучал по плечу студент с козлиной бородкой.

— А ну повтори! Ты, кажется, назвал моего товарища сукой? Еще один парень с неописуемой прической спросил у меня, прищелкнув пальцами:

— Американец?

— Ну да, — ответил я.

— Эй! Кажется, мы поймали сыночка треклятого Уоррена Андерсона,[130] — завопил он, хватая меня за шиворот.

— А ну гони наши денежки! — потребовал мужчина в грязной курте-пиджаме.

— Да, мы не собираемся больше ждать, — рявкнул студент с козлиной бородкой.

— Ну нет, ребята. — Я покачал головой. — Это не дело. Вы как-то неправильно просите угощения.

— Негодяй не желает расставаться с деньгами. Давайте проучим проклятого американишку! — выкрикнул обладатель чудной прически.

И вся толпа набросилась на меня, как собаки на свежее мясо. Мужчины принялись наносить удары, а женщины — раз

— рывать одежду. Я отбивался, да что толку? Все равно что мочиться против ураганного ветра… Не успел опомниться, как остался без свитера. Еще через две минуты они разодрали рубашку и растерзали в клочья майку, и мне, наполовину разутому, пришлось воевать с какой-то жирной девахой с косичками, которая яростно стягивала с меня джинсы. И только когда я чудом унес от нее ноги, обнаружилось, что пояс-кошелек бесследно пропал.

Мицц, конечно, рассказывала нам про всякие нелепые обычаи зарубежных народов. Помню, мы слушали про ацтеков из Аргентины, которые питаются человечьими черепами, и про мексиканское племя маори, где продают родных дочерей. Но я и представить себе не мог, что индийцы тоже народ со странностями. Что у них здесь принято избивать американцев, которые не дают шоколада на Хэллоуин.

В пансион я вернулся помятым, точно Шон Майклз после того боя «Ад в клетке» в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, когда его «обработал» Гробовщик.

— Что произошло?! — воскликнул Билал.

— Меня избила толпа сумасшедших. Все мои деньги, паспорт — все пропало. Черт, и что теперь делать?

— Обратись в посольство за новым паспортом, — посоветовал Билал.

Американское посольство в Чанакьяпури располагалось в довольно красивом здании с огромной лужайкой и фонтанами, под сенью массивного золотого орла. Дежурившие у ворот морпехи не слишком обрадовались встрече с земляком. Меня послали за угол, в другой корпус, где занимались визами, паспортами и прочим.

Очередей было две — для местных и для американцев. Индийская растянулась на добрую милю. Складывалось ощущение, что люди целыми общинами так и жили здесь, на чемоданах и в тапочках. Семья сикхов читала молитвы. Изможденного вида женщина кормила грудью детишек. Мужчины, устроившись в тени, резались в карты. К счастью, американцев, которым требовалась бы виза, не оказалось. Минут через десять меня уже пропустили в ворота.

И тут же взяли в оборот, будто нового заключенного в камере.