Творец слез - Эрин Дум

на трясущихся ногах, ошеломленная и с замершим сердцем. На шее жгло в том месте, куда прикоснулись губы Ригеля.

Я не могла избавиться от этого чувства еще несколько часов. Оно горячило кожу, пульсировало.

Преследовало меня.

Спускаясь по лестнице, я невольно прикрыла шею рукой, хотя распущенные волосы должны скрыть небольшое покраснение, которое я заметила в зеркале.

Однако то, что сильнее беспокоило меня, не вышло на поверхность, а осталось глубоко внутри.

Смятение дрейфовало во мне, как корабль в шторм, и я пока не понимала, как спастись. Я вошла в кухню, когда было уже далеко за полдень, и остановилась в дверном проеме.

За столом сидел Ригель в голубом свитере со свободным воротом. Лицо у него немного осунулось, но очарования не утратило. Его черные волосы, густые и спутанные, блестели в дневном свете, а глаза впились в меня. Сердце подскочило и застряло где-то между ключицами. — Ой… — я смущенно прикусила язык и посмотрела на пузырек с таблетками, который держала в руке. — Анна попросила принести тебе лекарство, — произнесла я, чтобы чем-то заполнить тишину. — Я… пришла за водой. — Заметив на столе рядом с Ригелем полупустой стакан, я сжала губы и добавила: — Думаю, в этом больше нет необходимости…

Медленно и неуверенно я подняла глаза и покраснела, увидев, что Ригель неотрывно смотрит мне в лицо. Его глаза, невероятно пронзительные и блестящие, даже после болезни не утратили магнетизма. Радужки сверкали на бледном лице черными бриллиантами.

— Как ты себя чувствуешь? — выдохнула я через некоторое время.

Нахмурив темные брови, Ригель отвел взгляд в сторону и скривил губы в ироничной гримасе.

— Чудесно, — ответил он.

Я смущенно покрутила пузырек в пальцах и посмотрела в ту же сторону, что и он.

— Ты… ты помнишь что-нибудь о прошлой ночи?

Я не сдержалась, потому что мне нужно знать, помнит ли он хоть что-нибудь, какую-нибудь крошечную, несущественную деталь. Молилась, чтобы это было так. И жадно ждала ответа, словно от него зависела судьба мира, потому что в моей жизни с прошлой ночи кое-что изменилось. Вчера я впервые увидела хрупкого Ригеля, я прикасалась к нему, вдыхала его аромат, оказалась очень близко к нему. Я узнала, что и он может быть беспомощным. Увидела его безоружным и незащищенным, и даже маленькой девочке во мне пришлось отбросить навязчивую идею о Творце Слез и увидеть Ригеля таким, какой он есть: молодой человек, отвергший мир. Одинокий, колючий, сложный, закрывший от всех свое сердце.

— Ты что-нибудь помнишь о том, что произошло? — повторила я и обнаружила, что Ригель не сводит с меня глаз.

Что угодно! Достаточно любой мелочи. Что угодно, только бы не видеть волка, который всегда держал меня на расстоянии!

Во взгляде Ригеля промелькнуло замешательство, но лишь на секунду, потому что, когда он откинулся на спинку стула, его взгляд был полон высокомерия.

— Хм… Кто-то отвел меня в комнату. — Его глаза скользнули по комнате, прежде чем снова остановиться на мне. — Думаю, за синяк на плече я должен поблагодарить тебя.

В голове пронеслось воспоминание о нашем падении на лестнице, и я невольно поморщилась, ощутив укол вины.

Ригель только что дал мне понять, что граница между нами по-прежнему существует, но я решила не сдаваться сразу, не стала давать задний ход, прятать глаза за челкой и так далее. Рассматривая пузырек с таблетками на своей ладони, я продолжала стоять на пороге кухни, потому что во мне, пусть и слабо, но мерцала надежда. Ясная и непоколебимая, которую я несла в себе с детства. Та самая, что сейчас не позволяла мне признать поражение и капитулировать.

Я подошла к столу, открыла пузырек и вытряхнула на стол таблетки.

— Ты должен выпить две, — спокойно сказала я, — одну сейчас и одну вечером.

Ригель посмотрел на пилюлю, потом на меня. В его глазах отразилось легкое недоумение. Может, удивился, что я подошла, не обратив внимания на его сарказм. Или, может, что я его не боялась…

«Сейчас он меня прогонит, — подумала я. — Высмеет меня, скажет что-нибудь едкое, укусит». Вместо этого Ригель склонил голову и снова посмотрел на стол. Потом, не говоря ни слова, взял таблетку.

В груди у меня потеплело, когда Ригель взял и стакан. На радостях я потянулась к его стакану и прощебетала:

— Подожди, я добавлю воды…

Мои пальцы случайно коснулись его руки, которую он резко отдернул. Он вскочил на ноги.

Скрежет стула разрезал воздух, стакан взорвался на полу, разбрасывая во все стороны осколки.

Я отшатнулась в испуге и смотрела на Ригеля, не в силах дышать. Отвращение, с которым он отдернул руку, больно ранило меня, больнее любого осколка. Я испытала горькое разочарование, когда встретила его взгляд. Он пробирался сквозь меня, как корни мертвого дерева, и добрался до места, где мерцала надежда. И она как будто угасала.

***

Ригеля бросило в жар. Дыхание обжигало. Ему следовало держать себя в руках, но это неожиданное прикосновение, как током, ударило по сердцу, и он ощутил гораздо более жгучий жар, чем при лихорадке.

Он едва не выругался. В панике подумал, заметила ли она, с какой дрожью он от нее отскочил. Но когда Ригель нашел в себе смелость поднять глаза, то ощутил пустоту. Он прочитал разочарование в ее недоверчивых глазах и почувствовал, как боль охватывает каждую частичку его души. Ника медленно опустила голову, и этот ее простой жест поверг его в отчаяние. Он видел, как она садится на корточки, как ее крошечные руки подбирают с пола стеклянные осколки, которые теперь сверкали, словно драгоценные камни, в лучах полуденного солнца. И Ригель спросил себя: могла ли она когда-нибудь сделать то же самое с осколками его сердца, если бы он позволил ей к ним прикоснуться? Даже если они были беспросветно черными и грязными. Даже если бы они источали отчаяние, которое он всегда вымещал на ней. Они резали и царапали, и каждый осколок был цвета его серебристых глаз, каждый был улыбкой, которую он стирал с ее губ. Ригель понимал, что ему просто нужно сказать Нике спасибо. И не только за вчерашнее. Он это понимал, но так привык кусать и царапать, что все происходило помимо его воли. А может, злая маска приросла к его лицу и он просто не мог вести себя иначе.

Его пугало, что она, такая чистая и наивная, может узнать о его сумеречных чувствах.

— Ригель…