По следам Александра Великого - Александр Петрович Харников

противодействие, но все же не ожидал, что противник прибегнет к таким не совсем честным приемам ведения боевых действий.

– Вы, господин капитан, – строго сказал Ушаков, – берегите себя. Вам не стоит забывать о том, что каждый из вас обладает секретами, которые ни в коем случае не должны стать известны неприятелю. К тому же вы подвергли смертельной опасности девицу, которую неосмотрительно взяли с собой. Кстати, вы меня с ней познакомите?

Беатрис понравилась Ушакову, и он даже сделал ей несколько комплиментов, что для старого морского волка было не совсем привычно. А узнав, что у нас с Беатрис вполне серьезные намерения, Федор Федорович предложил нам не тратить время зря и обвенчаться прямо тут, на Корфу, благо в самом городе находилась небольшая церквушка Святого Спиридона Тримифунтского с одной из величайших святынь православия – его мощами. Знал бы Федор Федорович, что и его причислят на Корфу к лику местночтимых святых еще до того, как его прославят в Русской Православной церкви…

– Мадемуазель, – с улыбкой произнес Ушаков. – Вы как нимфа Калипсо, которая в этих краях взяла в плен сердце Одиссея, возвращавшегося домой после взятия Трои[55]. Думаю, что господин капитан вполне достоин быть навек вашим пленным. Или я не прав?

Беатрис от смущения зарделась и от того стала еще красивее.

Вечером, после окончания всех дел, я решил серьезно поговорить со своей любимой. Как выяснилось, она готова была стать моей женой и перед венчанием принять православие. К тому же она плохо понимала разницу между двумя ветвями христианства. Я, как мог, попытался объяснить ей это, но, по-моему, она так толком ничего и не поняла.

Ее больше заинтересовало мое имя. Из общения со мной Беатрис узнала, что Алан – это мой, так сказать, псевдоним. А Казбек – название горы на Кавказе, под которой, с южной ее стороны, ранее жили наши предки. В честь нее меня и назвали родители. И крещен я был под именем Григорий, в честь святого Григория Паламы.

Я не стал ей рассказывать, что в тысяча девятьсот двадцатом году, во время недолго длившейся независимости Грузии, ее войска начали войну против осетин, которые до того к югу от Большого Кавказского хребта жили не только в теперешней Южной Осетии, но и у Казбека, и в Боржоми, и в других местах. Часть моих родственников смогла тогда бежать во Владикавказ, но многие из них погибли. И всех их я знаю поименно – для нас, для осетин, это обязательно как минимум до шестого колена. Именно так мы избегаем близкородственных браков и сопутствующих этому болезней. А браки с представителями других национальностей разрешены без ограничений[56].

Вместо этого я ей рассказал про свой позывной.

– Аланы, моя милая, – предки народа, к которому я имею честь принадлежать. В древние времена они кочевали по всей Европе и Азии. Даже в ваших краях жили аланы. Так что, – пошутил я, – вполне вероятно, что среди твоих предков есть и мои дальние родственники.

– Мы, гасконцы, тоже часто покидали свои родимые места в поисках чести и славы, – задумчиво сказала Беатрис. – Кому-то удавалось разбогатеть и заслужить титулы и чины, кому-то нет. Один из моих родственников даже сумел стать маршалом Франции. Он геройски погиб под стенами Маастрихта во время войны с Голландией.

– Постой, – воскликнул я, – его, стало быть, звали Шарль Ожье де Батс де Кастельмор, шевалье д’Артаньян, граф де Кастельмор!

– Именно так! – удивилась Беатрис. – Он, правда, был не моим прямым предком, но у нас были общие родственники. А мы, гасконцы, дорожим родством…

Во дела! Оказывается, моя невеста родня самому д’Артаньяну! А хоть бы и так! Как там пели в фильме?

Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс —

И в ваших жилах тоже есть огонь,

Но умнице-Фортуне, ей-богу, не до вас,

Пока на белом свете,

Пока на белом свете,

Пока на белом свете есть Гасконь.[57]

24 сентября 1801 года. Атлантический океан, борт корабля «Сноу Дженни». Джон О‘Нил. Или все-таки Джулиан Керриган?

Наконец-то вновь можно было спокойно посидеть на палубе. Для пассажиров первого класса там была поставлена скамейка, на которой разрешалось сидеть при хорошей погоде. Что я и делал первые два дня путешествия, наблюдая за работой команды и размышляя о том, как же приятно быть пассажиром. Ни тебе лезть по вантам, ни драить палубу, ни ставить и убирать паруса… Да и кормили за капитанским столом не в пример лучше.

А потом, как нередко бывает в это время года, на нас налетел ураган. Да, конечно, он был намного слабее, чем в более южных широтах, но представьте себе – вы находитесь на небольшом суденышке, которое швыряет по огромным волнам, и почти все пассажиры лежат в лежку. Я предложил капитану Адамсу свою помощь – все-таки опыт у меня был, но тот лишь покачал головой:

– Лучше всего, если вы не будете нам мешать.

И он побежал дальше. Зато вчера, когда шторм начал утихать, он налил мне за капитанским столом – в тот день я был единственным пассажиром, который пришел на ужин – стаканчик весьма неплохого шотландского виски и сказал:

– Простите меня, мистер О‘Нил, что я был с вами так груб. Просто у меня каждый знает свое место, и даже опытный моряк – а по вам видно, что вы сами ходили по морю, и не раз – не зная нашего распорядка, мог бы нам скорее помешать, чем помочь. Но я вам благодарен. Знаете, пассажир предложил мне помощь впервые, тем более пассажир первого класса. Впрочем, вы единственный, кто перенес ураган на ногах – другие все не выходили из своих кают, а потом моим людям пришлось их драить…

– Ну, кое-какой опыт в этих водах у меня имеется. В том числе и при ураганах. А они чаще всего случаются именно в сентябре или самом начале октября.

Адамс лишь слабо улыбнулся:

– Именно поэтому я предпочитаю возвращаться в Эдинбург не позднее августа, но в этом году пришлось задержаться.

– А я и не жалуюсь. Иначе я, возможно, вообще бы никого не нашел.

И это было действительно так. Вообще-то проще всего было уйти из Балтимора – из Вашингтона он всего лишь в дне езды из Вашингтона, ну еще пару дней, чтобы договориться с кем-нибудь из капитанов, еще максимум два-три дня до отплытия, и я в море. Но я решил, что если Иван сам поедет в Бостон,