Слишком поздно - Гувер Колин

– Слоун, все хорошо?

Она не спешит отвечать, наконец кивает. Ясно. Что-то точно не так.

– В чем дело?

– Все хорошо, Люк. Мне надо перемешать суп.

Я успеваю поймать Слоун за руку, но она молчит, встав у изножья кровати. Тогда я, отпустив ее, поднимаюсь сам.

– Слоун, Эйса не выйдет из дома незамеченным. За нашей квартирой тоже присматривают снаружи. Ты в безопасности.

Готовая расплакаться, она мотает головой, давая понять, что причина тревоги не Эйса.

– Дело в брате? В ближайшие выходные мы его навестим. Поедем с сопровождением, для защиты, к тому же у его комнаты выставили охрану. – Убираю ей за ухо выбившуюся прядку волос, напоминая, что я всегда рядом. Слоун ничего не грозит и Стивену тоже.

Она еще ниже опускает голову и обхватывает себя за плечи, как бы складываясь, сжимаясь.

– Мне кажется, что я беременна.

* * *

Едва услышав новость, я почувствовал себя предателем. Как будто не смог ее уберечь. Слоун сидела на кровати, понурившись и обливаясь слезами, говоря едва слышным шепотом, а я не знал, какими словами унять ее тревогу. Не врать же, мол, ничего страшного. В последние месяцы Слоун спала только с Эйсой и со мной, но у меня шансов на отцовство значительно меньше.

Сейчас не время переживать из-за того, что под сердцем у Слоун частичка этого человека. Связь, которой не оборвать. Тяготы материнства – неважно, от кого ребенок, – тоже не к месту. В следующие несколько месяцев решится собственная судьба Слоун. Все это время ей предстоит сидеть взаперти, ждать суда. И если она беременна, то родить она рискует, давая показания в зале.

Я медленно вдыхаю, глядя на тест. Он не показывает полоски, а сразу выдает надпись «беременна» или «не беременна». В аптеку я отправился без промедлений, не хотел, чтобы Слоун терялась в догадках. Лучше пусть скорее решит, как быть дальше.

Сейчас я жду, ероша на себе волосы и ходя из угла в угол по небольшой ванной. И когда звонит таймер на телефоне, отворачиваюсь в сторону.

Выдыхаю, успокаивая нервы, оборачиваюсь и вижу слово «беременна». Сжимаю кулак, готовый ударить в стену, в дверь, разнести что-нибудь. Но вместо этого пронзаю рукой воздух и ругаюсь вполголоса, зная: мне сейчас предстоит выйти и разбить сердце любимой.

Не знаю, хватит ли духу.

Может, потянуть еще пару минут? Успокоить нервы, дать волне ярости схлынуть? Нет, Слоун ждет. Напугана, места себе не находит. Боится сильней моего.

Однако когда я открываю дверь, то не застаю ее в спальне. Выхожу в гостиную и вижу: Слоун на кухне помешивает суп на плите. Суп кипит уже больше часа, а значит, она сама тянет время. Она не оборачивается, даже когда я вхожу в кухню.

Нет, не могу… Я трижды раскрываю рот, но слова не идут на язык. Твою мать! Я хватаю себя за шею, долго смотрю на Слоун, тщетно жду, что она повернется. Слова так и не находятся, и тогда подхожу к ней сзади, обнимаю. Слоун откладывает ложку в сторону и хватается за мои руки. Тихо всхлипывает, вздрогнув всем телом. Своим молчанием я уже все сказал. Остается только крепче обнять ее и поцеловать в голову.

– Я люблю тебя, Слоун, – шепотом говорю я.

Она оборачивается и, уткнувшись лицом мне в грудь, плачет. Закрыв глаза, я продолжаю ее обнимать.

Все должно быть иначе, не так положено девушке узнавать, что она станет мамой. И часть вины за ее печаль я чувствую за собой.

У нас еще будет время поговорить, обсудить варианты, а сейчас я думаю о Слоун. Мне даже представить сложно, как ей тяжело.

– Я ужасно виновата, – говорит она, не поднимая головы.

Я обнимаю ее крепче, зная, что за ней как раз никакой вины нет.

– Почему? В чем ты виновата?

Она поднимает на меня взгляд, мотает головой.

– Лишние заботы на твою голову. Ты и так делаешь все возможное, чтобы нас защитить, а тут я взяла и сделала только хуже. – Она отстраняется, берет чертову ложку и снова начинает помешивать суп. – Ты не заслужил это бремя, – говорит. – Не обязан смотреть, как я вынашиваю ребенка, которому ты, может, даже не отец. Это нечестно. – Убрав ложку в сторону, она промокает глаза салфеткой, потом оборачивается и глядит на меня со стыдом. – Прости. Я могу… – Она сглатывает, не в силах произнести следующие слова: – Я могу завтра позвонить куда надо и договориться насчет… аборта.

Я молча смотрю на нее, переваривая услышанное.

Она просит у меня прощения?

Думает, что подкинула мне проблем?

Я подхожу и приподнимаю ей голову. Пальцем убираю слезинку, катящуюся по щеке.

– Если мы как-нибудь узнаем, что малыш от меня, ты его оставишь?

Она вздрагивает, неопределенно поводит плечами и наконец кивает.

– Конечно, Люк. Время вообще неподходящее, но это же не вина ребенка.

Мне очень хочется обнять ее в эту секунду, но я сдерживаюсь и не опускаю руку, чтобы она и дальше смотрела на меня.

– А если бы ты прямо сейчас узнала, что ребенок от Эйсы, ты бы его оставила?

Некоторое время Слоун молчит, а потом мотает головой.

– Я бы с тобой так не поступила, Люк. Это нечестно.

– Я для себя все решил, – говорю твердым голосом. – И спрашиваю тебя: если бы ты узнала, что ребенок от Эйсы, ты бы захотела его оставить?

Следующую слезинку с ее щеки я не убираю.

– Это ребенок, Люк, – тихо говорит Слоун. – Невинный малыш. Но я уже сказала: тебе я такой жизни не хочу.

Вот теперь я обнимаю ее и целую в висок, а когда наконец придумываю, что сказать, вновь заставляю Слоун взглянуть на меня.

– Я люблю тебя. Люблю до умопомрачения. А этот ребенок – частичка тебя. Ты даже не представляешь, как счастлив я буду, если ты позволишь любить частичку тебя. – Кладу руку ей на живот. – Этот малыш мой, Слоун, и твой. Он наш. Если захочешь родить и вырастить его, то обещаю стать самым охрененным папашей всех времен.

Она тут же прячет лицо в ладони и начинает рыдать. Так сильно она при мне еще ни разу не плакала. Тогда я беру ее на руки и отношу в спальню, там бережно кладу на кровать, устраиваюсь рядом и обнимаю, пока слезы не перестают течь из глаз. Наконец, спустя несколько минут в комнате воцаряется тишина.

Слоун лежит, обняв меня обеими руками и положив голову мне на грудь.

– Люк? – Она смотрит на меня, приподняв голову. – Ты самый лучший человек на свете. Я тебя очень, очень сильно люблю.

Я целую ее. Потом еще раз, а затем приподнимаю футболку и чмокаю в живот. Улыбаюсь. Слоун подарила мне то, чего я хотел, сам того не зная. И как бы я ни мечтал, чтобы ребенок оказался моим, а не от Эйсы, ради самой же Слоун, это не имеет большого значения. Ведь малыш – часть женщины, которую я люблю больше всего на свете. Ну разве я не счастливчик?

Я ложусь и придвигаюсь к Слоун. Она больше не плачет. Я целую ее в щеку, убираю волосы со лба.

– Ты знала, что бетонные столбы рассыпаются на пончики всякий раз, когда с головы черепахи падают часы?

Она громко смеется.

– Ладно, победа не победа, если в комнате появляется куча грязных носков, когда черствеет рождественский пирог.

У нашего малыша будут самые странные в мире родители.

Глава пятьдесят вторая

Эйса

Тут в новостях сообщали про какого-то чела. Он изнасиловал девку, а ему впаяли всего пару месяцев. То ли потому что он белый, то ли потому что призер там какой-то.

Вся страна, к хуям, на дыбы встала. Мягкий, видите ли, приговор. В новостях потом несколько недель эту тему мусолили. Я не в курсе деталей, но впечатление создали, что чел – натурально маньяк. Зуб даю, это был его первый, ну максимум второй раз, а все уже взбеленились так, словно он какой-нибудь Гитлер ебучий.

Нет, этот мудак, конечно, свой срок заслужил, могли бы и больше впаять. Я этого хуесоса ваще ни разу не оправдываю, просто бесит, что про мое дело в новостях ни словечка. Я, бля, чувака завалил, а мне даже обвинения не предъявили. Я, бля, создал крупнейшую сеть наркоторговли в универе с самого дня его основания – и ничего. Я Райану оружием угрожал, а судья меня, на хуй, под домашний арест отправил до разбирательства.