Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

чтобы помочь ей преодолеть смущение, спросил:

— Торфоуборочную машину хорошо изучили?

— Да, ровно, каждый винтик, Максим Андреевич, знаю…

— А курсы водителей этих машин, Марфуша, все равно нужно будет окончить… Винтик-то в машине ты знаешь каждый, но на ощупь. Этого маловато…

— Окончим и курсы, — согласилась Багирова, опустив черные глаза, уголки которых были скошены к вискам.

«Молодец. Просто молодец, — думал Максим Андреевич, глядя на Багирову. — Увидела, что ее профессия исчезает, что торф не руками будут убирать, а машиной, и устремилась учиться! И увлечена этим по-настоящему. Трудно ей будет — с механизмами не сталкивалась. Ну, ничего, поможем. Такие справятся…»

— Я вот съезжу в Ленинград, окончательно уточню там конструкцию машины. И мы еще повозимся с ней, в работе посмотрим побольше. А ведь здорово, Марфуша, получится, — с искренним восторгом сказал Говоров, — осенью прибудет к нам эта машина, и ты сядешь за руль, — Говоров взмахнул рукой вдаль, — и поехала… Оглянулась, а за тобой торфа нету! Поле чистое, где проехала. А сбоку целый караван готового, убранного тобой одной торфа, и не надо десяткам подружек твоих спину гнуть. Здорово, а?

— Здорово! — откликнулась Марфуша.

— Ну, а теперь давай рассказывай, зачем пришла, — сказал Говоров.

Она помолчала. Лицо ее вдруг плаксиво сморщилось:

— С мужиком хочу разводиться.

Рука Максима Андреевича, перелистывавшая настольный календарь, остановилась. Он растерянно посмотрел на молодую женщину:

— Рассказывай, Багирова, слушаю.

— Плохо, Максим Андреевич, живем с Васильем. Попрекает меня. Ворчит… Неласков стал… с дитенком — хорош, а меня не видит, ровно…

— И давно так?

— Да весь последний год, посчитай…

Максим Андреевич подумал, что именно в последний год бригада Багировой прочно заняла первое место. Бойкая, звонкоголосая Марфуша ездила на областной смотр художественной самодеятельности, получила премию. Теперь ее выдвинули кандидатом в депутаты городского Совета.

А ее муж Василий Багиров? Он по-прежнему дежурный электрослесарь на участке. Незаметно, но хорошо работает. «Парень он, кажется, самолюбивый… Может быть, здесь кроется причина?»

— Марфуша, а ты… сама ласкова с мужем?

— А как же, Максим Андреевич! — воскликнула она. — Встаю раным-рано… свежим кормлю его… А видели у него рубаху вышитую?

— Видел.

— По ночам сидела!.. Люблю его, черта белобрысого… — Марфуша всхлипнула и уткнулась в платок.

Максим Андреевич улыбнулся.

— Свекровь ходит, шипит. Душу всю вымотала. Уеду от них… Брошу! — воскликнула Марфуша. — Проучу — будут знать! Вот я и пришла — отпустите меня.

— Постой, Марфуша, — сказал неуверенно Говоров, — скажи мне… а как, где ты… полюбила Василия? Как вы полюбили друг друга?

— Да где же полюбила, Максим Андреевич, известно, дома у себя. Он работал в колхозе… Убирал хлеб, сено косил… А как здорово косил! — Марфуша широко развела руками. — Как пройдет, бывало, Василий, так полоса за ним шириной с вашу комнату!

— А ты что в колхозе делала?

— Картошку выращивала…

— И тоже больше других, лучше?

— Ага, Максим Андреевич, лучше!

— И Василий заметил тебя, а ты его? И полюбили?

— Ага, — вздохнула Марфуша. — Полюбили, на горе.

— Ну уж скажешь — на горе! Раз любите друг друга, а это главное, и я не верю, что ты можешь прожить без него, а он без тебя.

— И я не верю… — всхлипнула Багирова, вытирая полушалком глаза. — Но как же быть-то? Шибко невесело мы живем.

— А вот, давай подумаем, как… Слушай, — оживился Говоров, — а не поехать ли вам обоим снова в колхоз, на родину?

— Нет, Максим Андреевич, я не поеду. Торф убирать — шибко-шибко мне глянется… Не поеду… Переведите лучше меня на какое-нибудь другое торфопредприятие.

— Но Василий бы поехал?

Марфуша задумалась.

— Нет, без меня бы не поехал. Да ведь ему и здесь хорошо. Он любит робить слесарем… все умеет делать… Багер, стилочную машину быстро-быстро исправит… Даже сама не пойму, и что мой Василий хмур, как дождливый день.

Говоров поерошил и без того вихрастые волосы, задумался. Потом решительно сказал:

— Вот что, Багирова, иди сейчас домой и… не нервничай… Депутату, лучшему бригадиру разводиться с мужем нельзя.

— Если дома будет, как в могиле, заберу дитенка — убегу! — сверкнула глазами Марфуша. — Не могу больше!

— Убежать никогда не поздно… Ты иди домой и пришли ко мне…

— Василия? — обрадовалась Марфуша.

— Нет, свекровь…

Багирова удивленно и недоверчиво посмотрела на главного инженера.

— Да-да, свекровь, — подтвердил Максим Андреевич. — Кстати, как ее имя, отчество?

— Матрена… Семеновна.

Максим Андреевич записал на настольном календаре «Матрена Семеновна»…

— Иди и спокойно скажи ей, что главный инженер хочет побеседовать с нею.

— А Василию… тоже «спокойно»… — не надо?

— Нет, не надо, — улыбнулся Говоров.

Дверь за Марфушей закрылась. Максим Андреевич снял телефонную трубку и… задумался. «Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу… Других убеждаю, что нельзя семью разрушать, а сам к чему иду?» Ему вдруг стало мучительно стыдно, будто его уличили во лжи.

— Слушаю… слушаю вас, Максим Андреевич, — настойчиво повторяла коммутаторная телефонистка, а в голове Говорова стремительно возникали какие-то-обрывки мыслей: «Коммунист, руководитель предприятия… а у нее тоже ребенок, муж… Но мы с Ниной совершенно чужие люди…»

Наконец, он овладел собой.

— Четвертый участок… Дружинину… Здравствуйте, Елизавета Георгиевна! — голос Говорова был подчеркнуто официален и сух. — Я вот о чем… Полагаю, что Василий Багиров у вас слишком долго ходит в рядовых слесарях… Надо его перевести в старшие. Парень он деловой. Зимой пошлем его на курсы механиков. Может быть, из него получится участковый механик… Договорились?

Наступило молчание. Дружинина не отвечала на его вопрос, и Максим Андреевич снова почувствовал смятение. А Лиза была поражена даже не столько категорической формой услышанного, вообще не свойственной Говорову, сколько его тоном.

— Договорились? Ну о чем тут долго размышлять? — с ноткой раздражения, неожиданной для него самого, сказал Говоров. — Помнится, вы хорошо отзывались о Багирове…

— Да! Он неплохой работник, — Лиза говорила спокойно и так же сухо. — Но выдвигать его еще рано. Пусть поучится, приобретет такое же уважение в коллективе, как его жена…

— Ради жены-то и надо поднять парня… — попробовал убедить ее Говоров. — Семейная жизнь у них разлаживается.

— Почему мы должны мужа за женой продвигать. Его сама Марфуша всячески тянет-тянет, а он упирается. Выдвинем, задерет нос. — В этих словах прозвучала горечь, непонятная Говорову, и совсем уже жестко Лиза закончила: — Нет, я решительно против, Максим Андреевич. Пока против.

Разговор продолжался еще несколько минут, все с увеличивавшейся горячностью и раздражением обеих сторон.

— Вы что думаете, чуткостью своей красоваться собираюсь? — спрашивал Говоров.

— Ничего я не думаю… о вас! — вырвалось у Лизы.

— Ну что же, и на этом спасибо. До свидания, — злясь на себя и на Лизу, Говоров бросил трубку на рычаг. И так же, как Лиза, там, далеко на