Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

перестал жевать. — Это необходимо. Хозяйничать надо… с чувством… с толком, с расстановкой.

Лизе вдруг вспомнилась одна история, которую ей рассказывали о Позвоночникове. Шутили, что в годы войны он намазал по ошибке кусок хлеба, вместо повидла, жидким мылом. Выбросить хлеб было жаль. Съел.

Она невольно улыбнулась. Позвоночников, решив, что она смеется над его высказываниями, обиделся.

— Нет, вы, право, легкомысленная хозяйка, простите, пожалуйста, меня. Это, конечно, у вас еще от молодости. Хотя Нина Семеновна Говорова, пожалуй, не старше вас, а в хозяйстве — профессор!

— Э, Лиза всегда такая будет, — махнул рукой Топольский. — Бытовая сторона ее мало интересует…

Он был явно недоволен. Но Лиза уже не слушала никого. Встревоженная упоминанием фамилии Говорова, она встала и вышла на кухню.

А Позвоночников разговорился:

— Когда-то я ехал в поезде, уже после окончания войны, с одним пожилым солдатом, Аркадий Иванович. Как он восхищался своей женой! И, по-моему, были полнейшие основания, — сказал он, обращаясь к вошедшей Лизе. — Я рассказываю об одной жене.

— Красавица необыкновеннейшая была? — спросила Лиза, подражая Позвоночникову.

— Больше, Елизавета Георгиевна, больше!

— Очень умна?

— По-моему, да. — Позвоночников расчистил перед собой место на столе, поставил локти, продолжая с подъемом: — Она была простая женщина. Не какой-нибудь научный работник!

— Дело не в учености, особенно у женщин, — заметил Топольский, зажигая спичку. — Дело вообще в уме.

Лиза осуждающе, но все еще весело покачала головой:

— Ты неисправим, Аркадий!

Позвоночников интригующе помедлил и почти торжественно произнес:

— Она построила без мужа в годы войны дом! Хороший пятистенный дом.

— Вот как! — удивилась Лиза. — Уж не факир ли она была, Виктор Власьевич?

— Очевидно, она была просто хорошей женой, — Аркадий многозначительно посмотрел на Лизу, — заботилась о семье. Ведь семья у нас — святое дело. Семья должна быть крепкой ячейкой советского общества, а…

Лиза отодвинула рюмку с вином, вспыхнула:

— Ну, знаешь, Аркадий, это просто опошление того, что нам всем дорого, мне дорого, и тебе, надеюсь, тоже. Ничего не могу другого сказать. Как можно преклоняться перед такими людьми? Не понимаю?

— Что это ты вскипятилась? Или переживаешь, что не похожа на эту женщину?

— Я радуюсь этому, Аркадий!

— Напрасно, Елизавета Георгиевна. Перед вами неплохой пример, — заметил Позвоночников.

— Понятно, — подытожил Топольский, тяжело вздохнув. — Ты для мужа гнезда бы не свила. Где уж тебе?

И вдруг Галинка, все время молчаливая, насупив брови, сказала:

— Не ссорьтесь. Не маленькие.

Но этого было мало, чтобы развеселить недовольных друг другом родителей. Если бы только недовольных!

2

За последнее время Лиза несколько изменила распорядок дня. Придя домой, она быстро делала все необходимое и старалась пораньше лечь спать и подняться с рассветом.

Ее радовал ранний весенний рассвет. Розовые лучи солнца, падая на белесый туман над озером, словно вбирали его в себя. Ледяная гладь подтаивает, бугрится, чернеет. Через месяц-другой можно будет той вон тропинкой сбежать к берегу и бултыхнуться с разбегу в воду!

Рискуя простудиться, с непокрытой головой Лиза выходила на террасу. Ей становилось весело. Улетали прочь тяжелые мысли и заботы. Глупо, больше того, порочно думать о человеке, с которым они никогда не будут вместе. Она смотрела на ручьи, на серые островки снега, вдыхала весенний воздух, и ей казалось, будто сосновый бор совсем рядом, ветер приносит запах свежей хвои. Все в Лизе радостно откликалось весне…

Но вот из-за полуоткрытой двери раздавался приветливый голос: «Доброе утро, товарищи!» И Лиза на цыпочках бежала в комнату, чтобы, приглушив репродуктор, послушать последние известия. «Новости, это не то! — горделиво думала она. — Не новости, а достижения! А к успехам Родины разве можно остаться равнодушной? И хоть скромничай, не скромничай — вспомнишь и о частице своего труда!»

Лиза знала: куда бы ее ни забросила судьба — на юг ли, с ласковой морской синевой, на крайний ли север, под небо, расцвеченное сиянием, — все равно ее будут тянуть и звать здешние леса, горы, озера.

Прослушав последние известия, Лиза садилась за письменный стол, на котором в строгом порядке разложены книги, тетради. Открывала блокнот, записывала: «Занятие 5 апреля».

Политкружок, которым она руководила в течение всего учебного года, работал регулярно, без срывов. Вначале Лиза была недовольна и собой и слушателями кружка. Рассказывала она скучно, терялась, когда задавали вопросы. Слушатели поднимались неохотно, отвечали сбивчиво, потом Лиза и говорить научилась и держаться стала увереннее.

Мало-помалу и слушатели кружка втянулись в работу. Даже Василий Багиров…

Когда Марфуша ошибалась в ответах, Василий вопросительно смотрел на Дружинину. Лиза давала ему слово. Говорил он степенно, медленно, не обращая внимания на смущение жены. Высказавшись, Василий садился, румянец заливал его лицо, оттеняя белесые брови. Василий тихо шептал жене:

— Ничего, в другой раз ты лучше ответишь!

Глядя на них, Лиза и радовалась и завидовала им. «Почему у нас с Аркадием не получается так же хорошо и просто».

Однажды вечером Лиза вдруг почувствовала гнетущую слабость. Страшно болела голова, в ушах — звон, больно глотать. «Начинается ангина… И поделом, не будешь выбегать раздетой…» А сама и сейчас бы выскочила на улицу.

Стояла ранняя-ранняя весна. Тополь перед окном хвастался набухшими почками: «Погодите, вы еще увидите, какие у меня будут листья, изумрудные, пахучие!» Воробьи с чириканьем ныряли между ветвей, то гурьбой слетали на дорогу, суетились, подбирали сенинки, тащили в скворешники, не задумываясь над тем, что истинные хозяева — скворцы скоро все равно выдворят их оттуда.

«Если лечь, то расхвораюсь еще больше», — подумала Лиза. Как и всякий здоровый человек, она не любила болеть, и даже маленькое недомогание у нее вызывало недовольство собой и хандру. «Э, пройдет! — беспечно решила она. — За делом пройдет». Хотела позаниматься, но поняла, что это бесполезно. «Какую-нибудь физическую работу надо придумать». Прошла на кухню и решила перечистить все ножи и вилки. И странно, именно за этим занятием ее мысли неожиданно унеслись к Говорову.

Они давно не виделись, давно не говорили. Говорова без конца вызывают в трест. Совещания, отчеты. Так каждый раз перед началом торфосезона. «Не видимся, не говорим, а все-таки хорошо, что где-то рядом есть человек, который думает о тебе. И… и ты о нем — тоже». А голова болела. Захотелось бросить все и лечь. Вошел Аркадий.

— Что с тобой? — спросил он, взглянув на пылающее лицо жены.

— Голова побаливает, — Лиза коснулась лба рукой: горячий!

— А ты ложись в постель… Оставь всю эту ерунду… завтра почистишь. Пирамидон прими… Ну, давай, кончай чистку, — повторил Аркадий и вышел из кухни.

Лиза все-таки дочистила ножи. Когда она вошла в комнату, Аркадий, стоя перед зеркалом, надевал пиджак. Лиза благодарно подумала: «Идет в аптеку за пирамидоном!»

— Лиза,