Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

ведь и не собираюсь открывать Америк, Елизавета Георгиевна. Я повторяю только старые истины… на новый лад.

— Себя ты относишь, разумеется, к категории крылатых?

Аркадий приподнялся на локте, черные, близко поставленные глаза сверкнули:

— Да! — Потом добавил: — И ты — тоже… С полетом!

Лиза, перекидывая через плечо косу, покосилась на спину.

— Нет, не вижу крыльев. — Она развела руками, засмеялась: — Увы, не выросли!

Аркадий пожал плечами, вздохнул, отошел к столу.

— Дело твое, что ты обо мне думаешь… Время на моей стороне. Я сам-то знаю, Аркадий Топольский на кое-что способен!

— Я вовсе не отрицаю твоих способностей, Аркадий. Я верю в них. Но только хочу сказать, что каждый человек должен за то дело браться, которое волнует его, без которого он не может жить. Иначе лучше не берись.

Лиза придвинулась к мужу:

— Аркадий!

Это вырвалось у нее так тоскливо, что Топольский встревожился. Спросил ласково:

— Что, Лиза?

— Мы не так живем, Аркадий.

За окном мимо дома прошел человек, отчетливо проскрипел снег под его шагами.

— Почему не так?

— Не хватает чего-то между нами…

— А… — усмешка скользнула по лицу Топольского, — характерами не сошлись. Нынешние разводы этим обычно объясняются. И как же мы «не так живем»? Объясни.

— Не пойму еще, не знаю, как тебе объяснить, но не так.

Лиза задумалась.

Аркадий поднялся с дивана, опять сел к столу:

— Нет, это поистине интересно. Живут двое людей. Один доволен своей жизнью, женой. Другая — ни жизнью, ни мужем. — Он откинулся на спинку стула, уставился в потолок: — Если бы я… таскал сковородки из кухни в комнату и обратно, стирал бы твои чулки, словом был бы под башмаком, тогда…

— …тогда ты мне надоел бы на другой же день.

— Друг мой, в чем же причина, если не в «сковородках»? Ведь только сейчас ты меня точила за то, что у тебя нет времени, что тебе, как работающей женщине, трудно.

— Знаешь, Аркадий, если бы у нас были другие отношения, мы бы не спорили и о «сковородках»… Как-нибудь бы уже решили эту «проблему». Дело в другом…

— Я считаю, — упрямо и уже зло сказал Аркадий, — наличие семейного конфликта у нас все-таки — в «сковородках».

— А я считаю — в отсутствии понимания.

3

Степан Петрович Шатров стряхнул у порога с широких плеч и бороды снежную пыль, снял старомодную теплую шапку с бархатным верхом, мохнатую собачью доху.

Максим Андреевич искренне обрадовался его приходу.

Он сидел в своем маленьком кабинете, стены которого были заставлены стеллажами с книгами, и настраивал радиоприемник.

— Поймай, папа, какую-нибудь песню о моряках, — просил Андрейка.

— О моряках? А! Все ясно. Мечта быть морским волком по-прежнему сидит в нас?

— Да! — весело подтвердил Андрейка.

Услышав голос Шатрова, Говоров крикнул в переднюю:

— Привет, Степан Петрович! Идите сюда, к нам! — привстав, он с удовольствием пожал большую руку Шатрова.

— Здравствуйте, Максим Андреевич! — ответил Шатров.

Он осмотрел Говорова, по-домашнему одетого в темно-синюю полосатую пижаму, ласково взглянул на прильнувшего головой к плечу отца Андрейку, улыбнулся:

— Друзья, видать?

— А как же — друзья.

— Друзья! — повторил и Андрейка.

— Большой, в школу скоро пойдет, а все к отцу на руки, — сказал, поддразнивая сына, Максим Андреевич. Андрейка застыдился, моментально соскользнул с колен отца, убежал в столовую. За ним пошли и Максим Андреевич с Шатровым.

Просторную столовую мягко освещала лампа под шелковым абажуром. Шатров окинул взглядом круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, диван и стулья в белых чехлах, репродукцию с картины Шишкина в массивной раме, сказал:

— Уютно живете…

— Ага, — Говоров улыбнулся своей открытой простодушной улыбкой. — Так, что ли, говорят на Урале?

— Ага, — улыбнулся и Шатров, поглаживая свою роскошную кудрявую бороду. — Я ведь к вам, Андреевич, просто так… Безо всякого заделья. Шел мимо — дай, думаю, зайду. — Он вздохнул. — После смерти Борисовны не могу дома один сидеть. А ведь, почитай, год, как схоронил…

— Ну и очень хорошо, что зашли. Да вы садитесь, Степан Петрович!

— Бело у вас кругом, — Степан Петрович сел. — У меня тоже при Борисовне бело в доме было, а сейчас… Близнецы хозяйничают… Что с ребят спросишь? Сколько комнат-то занимаете?

— Три… Вот эта столовая — самая большая, мой кабинет, восемь квадратных метров, — самый маленький.

— Да вы, Андреич, оправдываетесь, что ли? А я к тому это спрашиваю… Непросторно мы еще живем. — Он подошел к двери кабинета, заглянул. — Ну, что это за кабинет? Конура! Диванишко некуда поставить. А ведь знаю: по ночам сидите… поваляться с полчаса-час не мешало бы… Ну, да вы еще хорошо устроены, а вот многие у нас пока худо живут. Мало строим-то, а?

— Маловато.

— То-то… О себе я ничего не говорю — хоть и дряхлый, а домишко у меня. А у других? — Шатров снова сел на диван, сложив на коленях жилистые руки. — Я, Максим Андреевич, смотрю на наше торфяное дело так: закреплять кадры надо. Хватит на одной сезонщине жить. Основного кадра надо больше иметь. Растить надо. А закрепить их на месте можно хорошей квартиркой, огородиком. И коровку пусть люди заведут, чтобы честь честью все было. Сенокосных угодий у нас кругом довольно. А места-то какие — раздолье для охотников!

Шатров оживился.

— Да, поохотился я немало, сколько километров исходил по лесу со своим дружком-товарищем Егором Тимофеевичем Дружининым…

— Вы были близко знакомы с отцом Елизаветы Георгиевны? — спросил Говоров, не глядя на Шатрова.

— Большими друзьями были.

Помолчали. Говоров достал папиросы:

— Курите, Степан Петрович?.. Елизавета Георгиевна — старшая дочь в семье Дружининых?

— Да. Их две сестры. — Шатров нахмурился. Его широкий лоб прорезали две тяжелые складки морщин: — Старшему сыну Юрию Елизавету в невесты мы с женой прочили — не довелось.

Говоров надолго затянулся папиросой. Шатров не выдержал:

— Отчаянно, Андреич, куришь. Зря…

В дверях появилась Нина Семеновна.

— Добрый вечер! — приветливо кивнула она Шатрову.

— Вечер добрый! — ответил Шатров. — Мне пора, — вдруг засобирался он. — Засиделся!

— Да вы совсем недавно, кажется, и пришли? — возразила Нина Семеновна. — Давайте чай пить.

Она обернулась:

— Анюта! Накрывай на стол… и не забудь чайных ложек!.. А то их вечно на столе не оказывается.

На Нине Семеновне был яркий, весь в оборках халат. На полной груди красовался пышный бант, прикрывая чересчур глубокий вырез.

«А женушка у него дома-то поприветливее, — подумал Шатров. — И собой видная, холеная. Только халат этот зря напялила. Попугаистый больно».

Нина Семеновна не любила, когда к мужу приходили люди с предприятия, но к Шатрову она относилась благосклонно: «Пожилой, рассудительный… понимает толк в хозяйстве».

Надо сказать, что Нина Семеновна за последнее время взяла бразды правления в свои руки, отстранив Марию Андреевну. Муж и золовка только дивились: откуда