Большой, маленький - Джон Кроули

Бледная луна поднималась над зелеными горами, Солнце опускалось за синее море.

Она ощущала в себе тоже солнце, только очень маленькое, но оно согревало ее изнутри. Она почувствовала угрызения совести от тех мыслей, которые переполняли ее, и от того, что она смотрела на него и всех остальных как бы со стороны или с большой высоты. Было время, когда она казалась себе уютной и маленькой в большом доме Смоки, она чувствовала себя в полной безопасности и, переходя из комнаты в комнату, постоянно ощущала его присутствие. Теперь она чаще чувствовала совсем другое: он, конечно, оставался все таким же, но для нее он был не больше, чем мышь в ее доме. Огромная величина: она себя чувствовала такой. Ее размеры резко увеличились, она чувствовала, что при соответствующих обстоятельствах она почти достигнет размеров самого Эджвуда: будет такой же большой, такой же старой, удобной и вместительной. По мере того, как она становилась все больше — внезапно это поразило ее — тот, кого она любила, уменьшался в размере так же неуклонно, как если бы он уходил от нее.

А Смоки, отчаянно фальшивя, все продолжал напевать свою глупую песенку.

Казалось, ее окутывала какая-то тайна. Она тяжело встала со своего места /Смоки подошел было к ней, но она попросила его не беспокоиться и оставаться с гостями/, с трудом поднялась по лестнице с таким видом, как будто она несла перед собой огромное, хрупкое яйцо, из которого вот-вот должен был вылупиться цыпленок. Она еще подумала, что ей бы лучше посоветоваться, пока не наступила зима и пока не поздно.

Но когда она присела на край кровати в своей спальне, куда долетали слабые звуки музыки снизу, то она поняла, что знает, какой совет получит, если пойдет за ним: она убедится в том, что она и так уже знала и что только еще больше потускнеет от повседневной жизни, от бесполезных надежд и такого же бесполезного отчаяния; что если это действительно было сказкой и ей была предначертана какая-то роль в этой сказке, то все, что делала она и ее близкие не было частью сказки. Сначала они выбрали Смоки для нее и лишь только потом она выбрала его для себя; и это тоже было частью сказки. И если он теперь начнет неуловимо отдаляться от нее, это тоже будет сказкой. А если они вдруг выйдут из того сумрака, в котором они сейчас брели, если перед ними внезапно откроются широкие, покрытые цветами поля и указатели на перекрестке дорог — то это тоже будет сказкой.

— Нет, — сказала она вслух, — я не верю в это. У них есть власть. Просто иногда мы не можем понять, как именно они защищают нас. А если ты и знаешь, то не скажешь.

— Хорошо, — ей показалось, что дядюшка Форель ответил ей с мрачным видом. — Лучше думай о том, что ты знаешь.

Она легла на кровать, поддерживая живот переплетенными пальцами, думая о том, что она не знает, как лучше, во всяком случае, совет был довольно туманным и расплывчатым.

— Я буду надеяться, — сказала она сама себе. — Я буду счастлива. Есть что-то, чего я не знаю, какой-то сюрприз, который они приготовили для меня. Все в свое время. В последний момент. Так всегда бывает в сказках.

Она не услышала сардонического ответа, который она знала, что получит от дядюшки Фореля. И все-таки, когда Смоки открыл дверь и вошел неверным шагом, и от него исходил запах вина, которое он выпил и духов Софи, которыми он пропитался — что-то перевернулось у нее внутри и она заплакала.

Это были слезы человека, который никогда не плачет — они безмолвными, хладнокровными ручьями текли по ее щекам. На это было страшно смотреть. Казалось, что слезы разрывают ее на части и заставляют ее зажмуривать глаза и закрывать руками рот, чтобы не закричать. Смоки, охваченный внезапным благоговейным страхом сразу же подошел к ней, ни о чем не думая и не зная, что он будет делать. Но когда он попытался взять ее за руку и нежно заговорить с ней, она задрожала еще сильней, маленький шрам, пересекавший ее лицо, покраснел и стал уродливым. Он обошел вокруг нее и приглушил яркий свет. Не обращая внимания на ее протесты, он укрыл ее как смог, надеясь, что ему удастся нежностью утешить и успокоить ее. Он не был уверен, что не он сам причина ее страданий. Он не был уверен, обнимет ли она его, чтобы успокоиться или в ярости ударит, но у него не было выбора — спаситель или жертва — все равно, лишь бы утихомирить ее, прекратить ее страдания.

Она сдалась, сначала сама не желая того, и ухватилась за рукава его рубашки, как будто хотела порвать ее, а он все время повторял:

— Ну, скажи мне, скажи мне. — Он не знал, как еще успокоить жену и надеялся, что это удержит ее от слез и крика. Ребенок внутри нее шевельнулся. Ей ничего не оставалось, кроме как рассказать ему, что слезы были вызваны мыслями о черном водоеме в лесу, покрытым золотыми листьями, которые продолжали падать и видением огромной проклятой рыбы, которая слишком замерзла; чтобы говорить или думать — эта рыба знала сказку, она завладела ею.

III

— Это Джордж Маус, — сказал Смоки. Лили, цепляясь за его ноги, посмотрела в том направлении, куда указывал ее отец. Джордж шел сквозь туман и от его ботинок разлетались брызги. На нем был огромный серый плащ, его шляпа сморщилась от дождя; когда он подошел поближе, он приветственно помахал рукой.

— Привет, — закричал он, с хлюпаньем поднимаясь по лестнице. — Приве-е-ет.

Он крепко обнял Смоки; из-под полей его шляпы сверкнули белые зубы и, как угольки, блеснули темные глаза.

— Так это та девочка, которую зовут Тэси?

— Это Лили, — сказал Смоки. — Тэси уже большая девочка. Ей шесть лет.

— Боже мой.

— Вот так.

— Как летит время.

— Ну, входи же. Что случилось? Хоть бы написал.

— Я решил приехать только сегодня утром.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного.

ВРЕМЯ ЛЕТИТ

Он предпочел не говорить Смоки о пятистах миллиграммах пелласидара, которые он принял и который теперь действовал на его нервную систему, как первый зимний день седьмого по счету зимнего солнцестояния со времени женитьбы Смоки. Большая таблетка пелласидара заставляла его бесцельно слоняться с места на место.

Входная дверь захлопнулась за ним, заставив зазвенеть медную дощечку и задрожать стекла. Джордж Маус величественным жестом сбросил с себя накидку — это заставило Лили рассмеяться, а Тэси, вбежавшая в прихожую посмотреть, кто пришел, остановилась на лестнице. За ней в длинном кардигане появилась Дэйли Алис, ее руки были засунуты в карманы и те слегка оттопыривались. Она подошла поцеловать Джорджа, и он, сжимая ее, ощутил головокружение и неуместное желание проглотить таблетку; это рассмешило его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});