Большой, маленький - Джон Кроули

Что если он теперь же повернет направо /или налево?/ и пойдет по этой дороге обратно пешком и с пустыми руками так же, как он и пришел сюда, но он опасался, что как в кино, может выбрать неверный путь и вернется на то же место.

Ну, и к тому же он был не с пустыми руками.

И к тому же в нем росла уверенность в том, что однажды летним полднем, войдя сквозь призрачную дверь в Эджвуд, он останется навсегда: что множество дверей, через которые ему придется проходить, ведут в дальние уголки того же самого дома и они сконструированы архитекторами так, что пространство вокруг них очень похоже на леса, озера, фермы и дальние холмы. И по какой бы дороге ты ни пошел, она поведет тебя вокруг, да около крыльца дома в Эджвуде, с широкими скрипучими ступеньками и дверью, ведущей опять в дом.

Он с трудом заставил себя оторваться от этих осенних мыслей и встал с места. Круговорот дорог и времен года: он уже был здесь прежде. Октябрь был тому причиной.

И все-таки он снова остановился, когда переходил через выкрашенный белой краской мост, который аркой был переброшен через небольшой ручей. В воду кружась падали листья и течение уносило их. Ветер подхватывал новые охапки листьев и, кружа их то быстрее, то медленнее, снова бросал в воду: это были и ярко-оранжевые разлапистые листья кленов, и широкие, остроконечные листья вязов и американского ореха, и коричневые резные листья дуба. В воздухе они беспорядочно и быстро метались, но опустившись в воду, они исполняли свой замысловатый танец уже медленно и элегантно, отдавшись во власть течения.

Что же ему делать?

Когда в далеком детстве ему вдруг показалось, что он вырастет и будет неизвестным никому человеком, он предположил, что это будет похоже на одежду, купленную ребенку на вырост. Сначала он испытывал некий дискомфорт, как при примерке такой одежды, и это неудобство проходило по мере того, как одежда становилась впору. То же происходило с его характером, пока, наконец, он не отшлифовал все то, что раздражало его. Он ожидал, что в нем будет некоторое своеобразие. Но он не хотел всю жизнь страдать или еще того хуже — оказаться не на своем месте и не в своем времени, связанным по рукам и ногам и борющимся.

Он бросил взгляд на загадочный, непостижимый Эджвуд, который лежал прямо перед ним, с освещенными окнами: маской ли были закрыты многие лица или это было одно необычное лицо, меняющее маски — он не знал этого, как ничего не знал и о себе самом.

Что же было хорошего в зиме? Он знал ответ: он уже прочитал его в книге. Если приходит зима, то недалеко и весна, вернее она не может быть далеко. Но, подумал он, в жизни весна вполне может оказаться очень далеко.

МИР ОЧЕНЬ СТАР

В музыкальной комнате, напоминающей многоугольник и расположенной на первом этаже, Дэйли Алис, которая была беременна во второй раз и тяжело дохаживала последний месяц, играла в шашки с тетушкой Клауд.

— У меня такое ощущение, — сказала Алис, — что каждый день — это шаг и каждый шаг отдаляет меня, ну, как бы это сказать, от способности чувствовать. От того времени, когда все предметы были для меня, как живые и подавали мне какие-то знаки.

— Я понимаю тебя, — сказала Клауд, — но я думаю, что это только так кажется.

— Не то, чтобы я переросла это.

— Детям это всегда легче. А ты теперь леди — у тебя свои дети.

— А Виолетта? Что ты скажешь о Виолетте?

— Ах, да. Ну, Виолетта…

— Что меня удивляет, так это то, что, наверное, мир становится старше. Конечно, не так быстро, как все живое в мире. Может быть, это только мой мир становится старше?

— Все и всегда удивляются этому. Но я не думаю, что все чувствуют, как мир становится старше. Мир слишком стар для этого. — Она взяла одну черную шашку Алис. — Становясь старше, ты можешь понять только то, что мир действительно очень стар. Когда человек молод, ему и мир вокруг тоже кажется молодым. Вот и все.

Алис подумала, что это все равно не могло объяснить того, что она чувствовала, сознание, что понятные ей раньше вещи остались теперь в прошлом, что она разорвала все нити, связывающие ее с ними, угнетало ее ежедневно. Когда она была маленькой, у нее было постоянное ощущение того, что ее дразнят. Теперь она этого не чувствовала. Она была уверена, что никогда снова у нее не появится такое необыкновенное восприятие, она не получит ключ к тому, чтобы распознать их присутствие, не получит понятное только ей послание. Она никогда снова не почувствует во время сна в саду на солнышке, касание их одеяний на своих щеках, одеяний тех, кто наблюдал за ней, а когда она просыпалась, они исчезали и оставляли вокруг нее только разворошенные листья. «Иди сюда, иди сюда», — напевали они ей в детстве. Теперь она была неподвижна.

— Ты волнуешься, — сказала Клауд.

— Ты делаешь это специально? — спросила Дэйли Алис, обращаясь не только к Клауд.

— Что делаю? — удивилась Клауд. — Расту? Ну, что ты, конечно, нет. В мыслях. Если ты видишь, что это невозможно, откажись от этого… Ты можешь приветствовать это или нет — принимай это, как должное. Или откажись от всего, но не требуй платы, никогда не думай, что возможна какая-либо сделка. — Она подумала об Обероне.

Через окна музыкальной гостиной Дэйли Алис увидела, как Смоки тащился домой, с трудом передвигая ноги. Да, если то, что сказала Клауд было правдой, то это значит, что она вовлекла Смоки в сделку и то, что она дала ему в обмен было ощущение, что это именно они, они сами, те, кто привели ее к нему, те, кто выбрали его для нее, в соответствии с их планом он стал принадлежать ей — долгосрочное обязательство, выгодная и удобная женитьба. Итак, хотя теперь у нее было то, что ей обещали, взамен этого она потеряла теперь то ощущение вещей, которое у нее было до этого. То, чем она теперь обладала — Смоки и обычное счастье — казалось хрупким, могущим исчезнуть и только по воле случая она стала обладательницей всего этого.

Страх; она чувствовала страх — да и могло ли быть иначе, если сделка произошла поистине моментально, она лишь сыграла свою роль и это стоило ей слишком многого, они были вовлечены в такие заботы, чтобы подготовить все это, что она могла вполне потерять их. Неужели они могли быть такими лживыми? Неужели она так мало понимала? И все-таки она боялась.

Она слышала, как торжественно хлопнула входная дверь и спустя мгновение, увидела доктора в красном пиджаке, выходящего навстречу Смоки. В руках у доктора были два короткоствольных ружья и охотничье снаряжение. Смоки выглядел несколько удивленным, потом он быстро зажмурил и открыл глаза и провел рукой по лбу, как бы вспоминая что-то важное, о чем он забыл. Затем, смирившись с неизбежным, он взял из рук доктора одно из ружей. От движения воздуха из трубки доктора, которую он курил вылетело несколько ярко оранжевых искорок. Смоки молча повернулся, чтобы выйти вместе с ним в парк, а доктор все еще продолжал говорить и размахивать руками. Один раз Смоки оглянулся и посмотрел на окна верхних этажей дома.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});