Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

Часть IV

В КРУГУ СОБРАТЬЕВ ПО ПЕРУ

Глава 1

Нерасшифрованные письма

Звенел загадочным туманом…

Сергей Есенин

В есенинском наследии есть несколько нерасшифрованных писем, которые просто ставят в тупик не только читателя, но и исследователей. О них стараются вообще не говорить. Их не понимают. Это строки из письма Жене Лившиц 1920 года, строки Мариенгофу из Саратова по дороге в Туркестан, последнее письмо-шарада Чагину из психиатрической больницы, дурашливые письма Повицкому.

Ну как можно юной девушке Жене, которой едва исполнилось 19 лет, писать об истории, «которая переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого» у о «нарочитом социализме без славы и без мечтаний» в котором «тесно строящему мост в мир неведомый». Что приходит на ум после прочтения такого послания? Только то, что автор очень хотел порисоваться своей образованностью, начитанностью и пленить сердце провинциалки. Вот и «звенел загадочным туманом». Такое мнение подтверждается мемуарами Льва Повицкого:

«Я приехал в Харьков и поселился в семье моих друзей. Конечно, в первые же дни я прочел все, что знал наизусть из Есенина. Девушки, а их было пятеро, были крайне заинтересованы как стихами, так и моими рассказами о молодом крестьянском поэте. Можно себе представить их восторг и волнение, когда я, спустя немного времени, неожиданно ввел в дом Есенина.

(…) Пребывание Есенина в нашем доме превратилось в сплошное празднество. Есенин был тогда в расцвете своих творческих сил и душевного здоровья. Помину не было у нас о вине, кутежах и всяких излишествах».

Впрочем, это не помешает Чапыгину, жившему на соседней улице, написать нечто другое: «Часто заставал их хмельными и веселыми»:

«Есенин целые вечера проводил в беседах, спорах, читал свои стихи, шутил и забавлялся от всей души. Девушки ему поклонялись открыто, счастливые и гордые тем, что под их кровлей живет этот волшебник и маг художественного слова.

Есенин из этой группы девушек пленился одной и завязал с ней долгую и нежную дружбу. Целомудренные черты ее библейски строгого лица, по-видимому, успокаивающее действовали на «чувственную вьюгу», к которой он прислушивался слишком часто, и он держался с ней рыцарски благородно».

Добавьте к этой идиллической картине вешние солнечные дни, зеленые скверы и хлебосольный город. И картина готова. Так обычно описывают этот безмятежный месяц жизни Есенина. Позади зимняя стужа, стылые московские квартиры и голодная Москва. Друзья отъедались, гуляли, развлекались. Мирное, ничем не омраченное существование. Живи да радуйся!

Почему же именно в этот период, в Харькове, написал Есенин одну из самых мрачных и трагических поэм «Кобыльи корабли»? (Это именно поэма, а не стихотворение, как считают исследователи его творчества.) Почему стихи этого периода самые мрачные и пессимистические?

Харьковский период, надо полагать, имел для Есенина важное значение, можно сказать, он перевернул его душу, мировоззрение, его жизнь, и потому следует более подробно остановиться на этом отрезке жизни поэта.

Есенин, Мариенгоф и Сахаров выехали в Харьков 23 марта. Город несколько раз переходил из рук в руки и только недавно окончательно освобожден был от белых. На улицах еще не утихли разговоры об убийствах, грабежах, арестах, голоде, белом и красном терроре, гибели беззащитных людей. Пришли красные — их газеты стали много писать о белом терроре. Припхел Деникин, тотчас велел учредить Особую комиссию по расследованию преступлений ЧК с последующим опубликованием списков казненных чекистами. Результаты этого и подобных расследований отозвались потом в лозаннских событиях. Напомню, что в Лозанне 10 мая 1923 года белогвардейцами М. Конради и А. Полуниным был убит советский дипломат Вацлав Боровский. Суд над ними превратился в процесс обличения большевистских зверств. В защиту Конради и Полунина выступило много свидетелей. Они были оправданы. Красный террор описан многими, в том числе и С.П. Мельгуновым: «Моря крови затопили человеческое сознание».

Большевики тоже не оставались в долгу. Приведу только один пример, рассказанный в книге С.П. Мельгунова, поскольку он нашел отражение в есенинской поэме.

«В Москве на выставке, устроенной большевиками в 1920–1921 гг., демонстрировались «перчатки», снятые с человеческой руки. Большевики демонстрировали этот образец зверств белых. Но об этих «перчатках», снимаемых чекистом Саенко, доходили давно в Москву слухи. Харьковские анархисты, привезенные в Бутырскую тюрьму, единогласно свидетельствовали об этих «перчатках», содранных с рук пытаемых».

О зверствах Чрезвычайной комиссии и чекисте-садисте товарище Саенко ходили в городе самые невероятные слухи. В частности, о Чайковской улице, где чекисты организовали концлагерь и кладбище.

В Харькове друзья навестили больного и голодного Белимира Хлебникова, который не только оказался свидетелем этих кровавых событий, но и сам подвергался аресту, несколько месяцев скрывался от мобилизации в белую армию в психиатрической больнице, где болел тифом и голодал. Удручающее впечатление оставила эта встреча: ничего не было в комнате Велимира, лишь куча тряпья, на которой лежал больной поэт, да хромой стул. Харьковские события 1919 г. нашли отражение в его поэме «Председатель чеки». Читатели знали Хлебникова как «заумного» поэта, теперь, же Председатель Земного Шара, предстал автором современного эпического полотна:

Дом чеки стоял на высоком утесе из глины.На берегу глубокого оврага,И задними окнами повернут к обрыву.Оттуда не доносилось стонов.Мертвых выбрасывали из окон в обрыв…Ямы с нечистотами были нередко гробом.Гвоздь под ногтем — украшением мужчин…И мрачная слава окружала его, замок смерти.И еще несколько строк о «председателе чеки»:Тот город славился именем Саенки.Про него рассказывали, что он говорил.Что из всех яблок он любит только глазные.

Портрет палача-чекиста долго висел в харьковском музее. Мне неизвестна дальнейшая судьба Саенко, должно быть, большевики его расстреляли как скомпрометировавшего себя. Но его помощник, не меньший палач и садист Ногтев объявился в качестве первого начальника Соловецкой каторги в 1922 году. Сосланный на каторгу писатель Борис Ширяев в произведении «Неугасимая лампада» пишет: «На Соловки стекали последние капли крови из рассеченных революцией жил России, Здесь оказались мученики и мучители». Каждую партию заключенных Ногтев встречал словами, которые вскоре стали крылатыми: «У нас власть не советская, У нас власть соловецкая». И в подтверждение своей безнаказанности и вседозволенности выбирал человека с военной выправкой и расстреливал на виду прибывшей партии заключенных. Ногтев тоже вскоре был расстрелян большевиками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});