Его уже не ждали - Златослава Каменкович

— Бабочку-однодневку. А еще черепаху.

— Почему черепаху? — засмеялась Каринэ.

— Черепаха ужасно медленно двигается. При ее крепком панцире надо быть куда храбрее.

— Ваш любимый поэт?

— Если назову только одного — покривлю душой.

— Тогда назовите трех.

— Шекспир, Мицкевич, Лермонтов.

— Три любимых литературных произведения?

— «Спартак», «Война и мир», «Овод».

— Ваш любимый композитор?

— Шопен.

— Ваш любимый девиз?

— Dum spiro-spero!

— Пока дышу — надеюсь! Я верно перевела?

— Да, Каринэ, — подтвердил Ярослав. — Помните у Лермонтова: «И если б не ждал я счастливого дня, давно не дышала бы грудь у меня!..» Это тоже мой девиз. И еще один девиз, который я люблю: где есть жизнь, нет места пессимизму!

— Ваше любимое имя?

— Анна, Каринэ…

Сказав это, Ярослав открыто посмотрел в лицо Каринэ. Но ее глаза, в которых он ожидал найти ответ на его немой вопрос, были опущены, и он не мог видеть радости, которая лучилась в них.

В гостиную вошла тетушка Наргиз, одетая весьма просто, но элегантно.

— «Княжна», прошу вас захватить с собой… — и она протянула Каринэ зонтик.

— В такой день зонтик? Зачем? — удивилась Каринэ.

— Ах, дитя мое, во Львове так: вот тебе солнце ясно светит, и вдруг как гром с ясного неба — дождь! Ведь так, пан Ярослав?

— О, вы не забыли Львова, — улыбнулся Ярослав.

Когда они вышли из отеля и, пересекая площадь, направились в сторону городской ратуши, тетушка Наргиз внезапно замедлила шаг, в растерянности промолвив:

— Нет, сомнений быть не может: здесь протекала река. Ведь так, пан Ярослав?

— Когда-то Полтва действительно протекала здесь.

— Куда же она девалась?

— Шумит под нами. Ее упрятали под землю.

— И бульвара тогда здесь не было, — не переставала удивляться тетушка Наргиз. — Этих домов тоже.

— Сколько лет пани Наргиз не видела Львова? — спросил Ярослав.

— Почти… да, почти сорок два года…

— Целых две моих жизни, — задумчиво сказал Ярослав.

Они подошли к Латинскому собору с высокими готическими окнами. Здесь внимание Каринэ привлекла большая часовня с фасадом, покрытым искусной резьбой по камню.

— Сколько лет может быть этой часовне? — спросила Каринэ.

Ярослав, осторожно переступая через голубей, которые, подняв головки, казалось, с любопытством разглядывают девушку, приблизился к ней, говоря:

— При князе Галицком в тринадцатом веке на этом месте среди кладбища стояла православная церковь. Когда же польский король Казимир захватил Львов, старая церковь сгорела. На ее месте где-то в конце четырнадцатого столетия, когда возле старого княжеского города начали строиться новые кварталы для польских и немецких колонистов, воздвигли собор. А часовню пристроили К нему много позже. Ей приблизительно триста лет. В летописях города…

Но голос его вдруг потонул в шелестящем гуле крыльев испуганно взметнувшихся голубей.

— Почему они испугались? — жмурясь от солнца, Каринэ проводила глазами птиц, только теперь по-настоящему замечая высоту многоэтажной готической башни собора.

— Вот он — хищник, распугавший голубей, — показал Ярослав на худющего зеленоглазого кота, выскочившего из открытых дверей часовни. — У, какой свирепый! По-твоему голуби поступили не великодушно, даже нечестно, лишив тебя обеда? Так?

— Я не терплю кошек, — призналась Каринэ. Она все еще была без шляпы, и солнце весело играло на ее лице, — а собак люблю. И лошадей тоже.

— Жаль, пан Ярослав, что вы не видели Каринэ верхом, когда она на полном скаку стреляет из ружья в ястреба, — не утерпев, похвасталась тетушка Наргиз. — Не девушка, а настоящий джигит.

— «Девушка должна быть девушкой, а не джигитом» — говорит моя маменька, — Каринэ с напускной строгостью посмотрела на тетушку Наргиз, и та поняла, что сказала лишнее.

Вся какая-то светлая, легкая, лучистая, Каринэ заставляла прохожих обращать на себя внимание. Мелкие промышленники, торговцы, ремесленники, видя, как она щедро раздает у костела подаяние нищим, принимали черноглазую красавицу за путешествующую заморскую принцессу.

— Пан Ярослав, кажется… Ну да, это же бомба! — воскликнула Каринэ, указывая на каменный выступ стены собора, где на цепи висело чугунное ядро.

— Да, это бомба, — подтвердил Ярослав. — Ее повесили в память о том, что когда-то турки при бомбардировке города разрушили эту стену.

— Как? Разве и до Львова доходили они? — искренне ужаснулась тетушка Наргиз.

— Пусть пани Наргиз лучше спросит, кого здесь не было, — усмехнулся Ярослав. — Смотрите, отсюда видны руины Высокого Замка. Он построен в четырнадцатом столетии по приказу польского короля Казимира, захватившего галицкие земли. А в 1648 году Богдан Хмельницкий, освобождая западноукраинские земли от польской шляхты, осадил этот замок. Полковник из войска Богдана Хмельницкого Максим Кривонос со своими всадниками с помощью местного населения за одну осеннюю ночь овладел Высоким Замком. Через двадцать четыре года крепость захватили турки. Потом во время Северной войны на Львов напали шведы. После них — австрийцы.

— Пан Ярослав, вы знаете историю Львова лучше тех, кто родился здесь и прожил свою жизнь до седых волос, — с одобрением заметила тетушка Наргиз.

— Я интересовался историей старинного города, его архитектурными памятниками.

Они вышли на площадь Рынок.

— Отец мне много рассказывал о Львове, — идя рядом с Ярославом, говорила Каринэ. — Это ратуша? Да? В каком же доме во время войны со шведами останавливался русский царь Петр I?

— Здесь, — указал Ярослав на четырехэтажное здание. Как и в большинстве домов на старинной площади, с каждого этажа выходило по три окна. — А владелец был не очень-то богат и именит, — добавил Ярослав. — Откуда я знаю? Да по окнам. Обратите внимание на узкие фасады домов. Два-три окна и все. Теперь посмотрите на те дворцы. Посчитайте, сколько там окон? Шесть? Тот, кто мог платить налог за каждое лишнее окно, позволял себе воздвигать дворцы такие, как вон те, фасады которых украшены бюстами рыцарей, орлами, военными трофеями. На окнах и входных брамах — богатейший орнамент.

Цокая копытами по мостовой, не спеша проехали четыре конных жандарма, направляясь к водоему с каменным Нептуном, где толпилось много людей.

— Видно, там что-то случилось, — испуганно заметила тетушка Наргиз.

— Возле Нептуна обычно собираются и безработные, и бастующие. Сейчас жандармы примутся разгонять рабочих, — объяснил Ярослав.

— Всюду одно и то же: и в России, и в Германии, и в Австрии! — гневно сверкнули глаза Каринэ.

Архитектура Армянской улицы, куда они пришли, ничем не отличалась от архитектуры города. Те же узкие фасады домов с двумя-тремя окнами на каждом этаже, изредка — дом с пятью окнами, порталы и окна украшены армянскими орнаментами.

— Отец рассказывал, — проговорила Каринэ, — что его предки в тринадцатом веке бежали во Львов из разрушенного татарами Киева… Они поселились во львовском предместье Подзамче. Это и есть Подзамче?

— Нет, Подзамче — там, с северной стороны Высокого Замка, — сказала тетушка Наргиз. — Ведь так, пан Ярослав?

— Совершенно верно, — подтвердил юноша. — Первое армянское поселение на Подзамче было разрушено до тла, когда король Казимир напал на Львов. В летописях города упоминается, что армяне мужественно сражались в ополчении князя Льва. Лишь в четырнадцатом веке они смогли построить в стенах города, захваченного Польшей, свой отдельный Армянский квартал, где мы с вами сейчас находимся.

— О, святая дева Мария! — не могла удержаться от слез тетушка Наргиз. — Вот он, наш собор… — Из груди ее вырвался вздох не то радости, не то сожаления. — О, каким он раньше мне казался большим и величественным… Меня здесь крестили. Может, вы, пан Ярослав, как и Каринэ, тоже… не верующий, но я зайду помолюсь.

Они втроем вошли во двор, вымощенный большими каменными плитами. Под собором заметно осела земля.

— Именно таким я себе представляла Армянский собор, — шепнула Каринэ Ярославу. — Типичная средневековая архитектура, особенно замечательна каменная аркадная галерея, о которой говорил мне отец. Зайдемте в собор, интересно посмотреть, как там внутри.

В храме царил полумрак, лишь алтарь хорошо освещался через круглые окна в куполе. Воздух был душен и сперт. С улицы сюда не долетал ни один звук, зато даже тихие шаги по каменным плитам гулко отдавались где-то в глубине.

Каринэ и Ярослав вышли снова во двор, где Ярослав обратил внимание спутницы на мемориальную доску с барельефом: «Карлу Микули. 1819–1897. Выдающемуся пианисту и композитору, директору Галицкого музыкального общества. Благодарные ученики и ученицы».

Да, Каринэ хорошо знала и любила музыку прославленного композитора армянина, ученика Шопена и Робера. Карл Микули был не только ассистентом Фридерика Шопена и виртуозным исполнителем, не только лучшим редактором его произведений, но и сам писал мазурки, полонезы, этюды, которые пленили даже гениального Шопена. А как много песен написал Карл Микули! Каринэ видела его произведения, изданные в России, Германии, Австрии. Но то, что изумительный музыкант жил и умер во Львове, что он похоронен во дворе Армянского собора, Каринэ не знала.