Очерки из будущего - Джон Манро

литературы она оставила этот предмет. Но они перешли к поэзии девятнадцатого века, и это очень соответствовало ее настроению. Том никогда не расспрашивал ее о романах, но он много читал с ней старинных стихов и очень умно рассуждал о них. Он потратил на неё слишком много времени для молодого человека, который до сих пор не жалел времени на светские мероприятия и развлечения. Тем не менее, он добивался успехов со своими картинами и набросками, и о нем все чаще говорили, что он способен поджечь реку, а на обычной работе у него был явно лучший послужной список в своей компании.

Было невозможно, чтобы девушка, которой нужно было посещать уроки плавания и верховой езды, играть в теннис и мяч и продолжать занятия в гимнастическом зале, хмурилась и хандрила, как это обычно делали девушки, когда тесные платья и анемия добавляли хлопот; и от Китти, несомненно, слышалось неудержимый смех, когда она пыталась увернуться от какой-нибудь другой девушки в школьном бассейне или отдышаться после занятий. Но, тем не менее, было много промежутков, когда она была очень грустной и встревоженной маленькой девочкой, и ей это нисколько не нравилось.

Когда приближалось время публикации годовых отчетов, однажды отец усадил ее рядом и сказал, что ему необходимо серьезно поговорить с ней. Он надеялся, что они с Теодором полностью расторгли свою помолвку, которая, по сути, не была настоящей помолвкой, поскольку она не была вольна давать себе реальные обещания, пока ей не исполнится двадцать один год.

– Мы все рассматривали это как одно и то же, – сказал он, – но это было сделано исходя из предположения, что Теодор собирался оправдать себя, как будто он ценил наше доверие. Если он этого не сделает, он не может ожидать, что вы будете чувствовать себя связанными, особенно из-за такого взаимопонимания между детьми, каким оно было. Я постарался навести справки и обнаружил, что все, что мы слышали о Теодоре, – чистая правда. Он не сделал ничего плохого, но он стал совершенно никчемным. Он не проявляет никакого интереса к своей работе. Его бригадир говорит, что на этот раз он мог бы сделать оговорку, чтобы предоставить ему отчет, который не является однозначно дискредитирующим и не будет для него недостатком впоследствии, если он решит работать лучше в следующем году, но что другие люди будут возмущены такой пристрастностью.

– Я знаю, что это значит, – сказала Китти. – Это означает – "старый Патриций".

– Очень вероятно, – сказал ее отец. – Я знаю человека, которого ты имеешь в виду. В этом году он становится избирателем, и у него довольно большие связи. Бригадир очень амбициозен, и семья Патрициуса долгое время действительно удерживала равновесие в муниципальном управлении. Видишь ли, на самом деле бригадир окружен с обеих сторон. Если он хочет продвижения по службе, он должен поддерживать связь со своим начальством, а сильно поссориться со своими подчиненными, означает предстать перед судом по обвинению в пристрастии, и это было бы очень плохо, в то время как, с другой стороны, человек, который лелеет амбиции когда-нибудь стать избранным губернатором, не может позволить себе оскорбить какую-либо влиятельную часть электората. И помни, моя дорогая, что многие из тех, кто сейчас находится под его началом, станут частью электората задолго до того, как он будет готов попросить их голоса.

– Уилл Теодор? – быстро спросила Китти.

– Нет, Теодор еще слишком молод. Этому старшине за тридцать, и у него есть около десяти лет, прежде чем он сможет предстать перед избирателями. Так что мужчины моложе тридцати пяти, или, если он рискнет мечтать о президентстве, то моложе двадцати пяти, вообще не должны его волновать. Запомни это, моя дорогая, – продолжил он, перейдя к своей любимой теме, поскольку был преданным политиком и после выхода на пенсию все свое время и мысли отдавал политике. – бригадир всегда должен помнить, что все его подчиненные старше тридцати пяти лет дадут ему шанс, если он пойдет на выборы. И хотя они мало что значат среди избирателей целой гильдии, он должен рассчитывать на них как на свое основное ядро поддержки. А с другой стороны, он должен поддерживать отношения со своим начальством, иначе он никогда не доберется туда, где есть какие-либо вопросы с избирателями. И если он урежет свои амбиции и перейдет в муниципальное управление, как это сделал я в свое время, – самодовольно продолжил он, – тем острее станет необходимость заботиться обо всех этих вопросах популярности.

– Я мало что в этом понимаю, – вяло сказала Китти. – Современная гражданская политика у нас появится только в следующем году. Все, что я о ней знаю, это то, что коррупция и интриги невозможны при нашей системе, а в старые времена они были преобладающими, – нам это рассказывали в начальной школе. Но насчет Те… Теодора. Вы хотите сказать, что то, что он вообще пройдет в этом году без позора, зависит в основном от этого старого профессионального кикера…

– Это… что это за слово?

– О, одно из слов Тома, – он взял его у старых юмористов, которых читает, – сказала Китти, которая действительно использовала его скорее в педантичном, чем в легкомысленном духе.

– Значит, Том, – сказал ее отец, выглядя довольным. – Ну, я думаю, от Тома ты не узнаешь ничего плохого. Вот молодой человек, который идет вперед. Но вернемся к Теодору – его судьба на этот год, по крайней мере, уже практически решена. Бригадир и помощник бригадира не относятся к нему плохо, но они не пойдут на компромисс, чтобы оградить его от последствий его собственной беспечности. Вот и все.

Было уже десять минут первого, когда Теодор медленно возвращался через док после обеда и с отсутствующим и мрачным видом подошел к большому промышленному зданию. Он прекрасно понимал, что в этот первый пробный год его карьеры он был на плохом счету и не угодил всем своим друзьям, а всеобщая любовь к одобрению, которая является страстью нашего времени, хотя и не проявлялась в нем как честолюбие, до сих пор находила свое удовлетворение в том, что он нравился всем. Но его жалкое сознание того, что его официальное начальство свысока относится к нему, только усугубляло яму беспомощного уныния, в которую он погрузился после того, как Китти необоснованно отказалась от него, и еще больше испортило ему работу, – о которой он, в сущности, никогда не заботился ради нее самой, следуя лишь своей привычке послушно и с готовностью угождать, делая ее довольно хорошо. Если бы не неизменная доброта молодой преподавательницы современной истории, трудно сказать, куда бы он рухнул,