Данте - Рихард Вейфер

— Ну вот, теперь оно насытилось, теперь оно оставит этот дом в покое! — кричала старуха, и ее беззубый рот кривился в довольной ухмылке.

Но пламя продолжало бушевать, несмотря ни на какие уловки.

Подгоняемые страхом люди с лицами, испачканными пеплом и сажей, едва прикрыв наготу, с громкими криками спасались из горящих домов; их головы были окружены красным ореолом, словно у святых. Страшно ревели оставшиеся в хлевах коровы, спасти которых уже не было возможности — человеческие жизни дороже! Но сколько еще людей погибнет в этом аду?

Душераздирающий крик потряс воздух. От резкого удара о землю шкатулка с деньгами неожиданно самопроизвольно раскрылась, и золотые монеты с лилиями Флоренции на одной стороне и именем Иоанна Крестителя — на другой весело раскатились по всей улице. Однако их движение продолжалось недолго — жадные руки тут же начали собирать рассыпавшиеся гульдены, оттесняя в сторону бурно протестующего, уже успевшего сорвать голос владельца и то и дело устраивая шумные потасовки за обладание ценной добычей.

В этот момент внимание толпы зевак привлекло другое зрелище.

По твердым плитам мостовой бежала, прижимая к груди пищащего младенца, совершенно обнаженная молодая женщина. По обычаям того времени, она отправилась спать без одежды, закутавшись в одно одеяло. Разбуженная шумом пожара, она забыла обо всем на свете, кроме собственного ребенка. Теперь она в изнеможении присела на мешок с одеждой, лежавший рядом с опрокинувшимся столиком из черного дерева. Чьи-то заботливые руки протянули ей плащ, чтобы прикрыть наготу.

Бедный торговец дынями, сидя на корточках, весело хихикал. Обычно он завидовал богатым, которые могли позволить себе все, что было угодно их душе и их желудку. Сегодня же он смеялся над ними. Ему нечего было бояться за свой дворец и за свои шелковые одежды — с парой тряпья под мышкой он быстро укрылся от огня, — но его забавляло, что и другим теперь тоже несладко, что они носятся нагишом, словно Ева перед грехопадением!

— Презренный негодяй! — пробормотал сквозь зубы Арнольфо. Он напряженно прислушался. Ему послышалось, что из горящего дома доносятся крики о помощи!

Все пребывали в величайшем волнении. У окна на верхнем этаже они заметили женщину с ребенком. Неужели она собирается броситься вниз?! Тогда они оба погибнут!

Спасти их, однако, никто не мог, это было исключено, ибо в любую секунду перекрытие могло рухнуть!

И все-таки один смельчак нашелся — он ринулся навстречу собственной гибели! Лишь на мгновение Арнольфо замялся, подумав: «Невозможно!» Потом спросил себя: что бы он сделал, если бы там, наверху, находилась Лючия?!

Толпа затаила дыхание. Отчаянное предприятие вряд ли удастся! Жара, стоявшая последние дни, высушила стропила до предела, они только и ждут подбирающихся языков пламени, чтобы вспыхнуть!

Теперь и перед домом взметнулся в высоту столб огня. Там было сложено много кип блестящего шелка. Их намеревались спасти, но на все это блестящее великолепие попали случайные искры, и теперь оно вспыхнуло с треском и шипением, словно гигантская огненная рука, простертая вверх из самых недр ада!

— Осторожно!

— Вы видите?

— Иосиф и Мария!

Один-единственный крик разорвал тишину.

Озаренный спереди и сзади адским пламенем, Арнольфо Альберти выбрался из горящего дома. Прилагая почти нечеловеческие усилия, он нес на руках лишившуюся чувств женщину и захлебывающегося криком маленького ребенка.

В этот момент с глухим треском обрушилось пылающее перекрытие. Облако дыма и пыли скрыло от глаз свидетелей происходящего самое ужасное — гибель трех человеческих жизней в этом огненном аду!

Зрители невольно зажмурились, чтобы не видеть происходящего на их глазах!

Арнольфо почувствовал на лбу жгучую боль. В голове у него мелькнула словно молния одна-единственная страшная мысль: теперь письмо Данте больше не понадобится Лючии! Потом он потерял сознание.

Вокруг дымящихся обломков толпились убитые горем люди. Проклятие Святой Церкви повлекло за собой ужасные последствия: тысяча семьсот построек города — башни, дворцы и дома простых горожан — превратились в пепел. Некогда столь богатые семьи Герардини и Кавальканти оказались совершенно разоренными. А поскольку чернь во все времена с истинным наслаждением всаживает нож в спину неожиданно разорившегося, нет ничего удивительного в том, что оба обедневших рода, подвергшиеся проклятию со стороны своих сограждан, изгоняются из родного города, где рухнуло их счастье.

Но добрые люди радуются, что творятся и благородные дела. Они хвалят славного Арнольфо Альберти, который с риском для жизни спас от ужасной гибели в огне мать и ребенка.

БОЛЬШОЙ ЗАГОВОР

В лагере изгнанных белых царит необычная таинственность. Взяв с собеседника слово хранить строжайшую тайну, один рассказывает другому, что в самое ближайшее время произойдет большое событие: не пройдет и трех месяцев, как черные во Флоренции будут обезглавлены, повешены, сожжены на кострах и изгнаны, а нынешние эмигранты снова вернутся в родной город победителями. Такое предсказание тешило душу всякого, а если кто и сомневался, как это все будет, ему отвечали:

— Разве ты не знаешь, что в лагере находится посланник кардинала Никколо да Прато и ведет переговоры с нашими предводителями? Кроме того, Басчира недавно хвастался, что, если бы мог говорить, весь лагерь белых разразился бы криками ликования.

Подобные известия усиливали уверенность сомневающихся тем больше, что им не терпелось как можно быстрее оказаться вновь на родине.

И в самом деле, одновременно с предводителем белых в Пистойе, Тосолати дельи Уберти, в качестве посланца кардинала да Прато в лагере объявился молодой, но вполне способный капеллан, чтобы уведомить собравшихся предводителей о планах своего господина.

— Высокочтимый господин кардинал, — сказал он, — чрезвычайно возмущен упрямством флорентийцев. Хотя проклятие, которое он наложил на Флоренцию перед своим отъездом, немедленно претворилось в жизнь в виде ужасного пожара, эти упрямые флорентийцы не пожелали усмотреть в этом перст Божий. Поэтому господин кардинал не видит иного способа, как принять новые меры для приведения непослушных сыновей к покорству.

Предводители белых изгнанников дружно кивали. Они были целиком и полностью согласны со взглядами и намерениями господина кардинала.

Духовный посланник с важной миной на лице продолжил свою речь, изложив план военной кампании князя церкви:

— Господин кардинал отправился в Перуджу, чтобы заручиться у Папы одобрением собственных планов. Ведь вам известно, что в настоящее время святой отец Бенедикт Одиннадцатый находится в Перудже. Желанное одобрение уже получено. Двенадцать предводителей флорентийских черных, в том числе Корсо Донати и Россо делла Тоза, приглашены его святейшеством к папскому двору, так что Флоренция будет лишена всех военачальников, которые могли бы ее защитить. Этим моментом и нужно воспользоваться для того, чтобы атаковать город объединенными силами и захватить его врасплох. Но об этом с вами будет говорить сам мессер Тосолати.

Руководитель Пистойи взял слово. Это был человек высокого роста с энергичными чертами лица, в глазах которого светилась гордость, говорившая о знатности происхождения.

— Да, друзья, план, разработанный господином кардиналом, настолько блестящ, что сделал бы честь любому полководцу. Как только город лишится своих признанных военных лидеров, мы все, белые и гибеллины из Тосканы и Романьи и я со своими пистойцами, приходим в движение. Встречаемся мы двадцать первого июля, в день Марии Магдалины, поблизости от Флоренции, в Ластре. К нам присоединится граф Фацио из Пизы со своими четырьмя сотнями всадников. Если не случится чего-то непредвиденного, план будет осуществлен.

Слова обоих высоких персон, сделавших столь важное сообщение, были встречены с большим воодушевлением. Тут же было решено хранить все сказанное в строжайшей тайне и позаботиться о пунктуальном исполнении всех приказов.

Флоренцию вскоре ожидали мрачные времена.

На протяжении нескольких дней Камбио да Сесто и его жене не давали покоя какие-то тяжкие думы. Хотя со времени грандиозного пожара, случившегося во Флоренции, Лючия чувствовала себя подавленной и какой-то безучастной, в конце концов и ей бросилась в глаза странность поведения родителей. Но она убеждала себя, что отец, вероятно, понес в результате свалившегося несчастья коммерческие убытки, поскольку многие из его должников лишились своих состояний и поэтому оказались не в силах с ним расплатиться. Однако, по мнению молодой девушки, потери семьи были не столь велики, чтобы серьезно ухудшить их материальное положение.