Пути сообщения - Ксения Буржская

собирала чемоданы. Но потом думала: а как же вы? Ты, он?

И Анаис коснулась его, а потом Влада, как в детской считалочке.

– Я всегда убеждала себя, что делаю это ради вас. Ради вас я сюда возвращалась, чтобы и у вас была возможность увидеть что-то большее, захотеть чего-то большего. И, хоть мне и безумно страшно, я рада, что в тебе взросло то, что я когда-то посеяла.

Данил подался к ней, и она положила ладонь на его щеку, теплую и колючую, мягко улыбнулась ему и пошла в сторону аэровокзала. Влад засеменил за ней, потом развернулся и бросился обратно к Данилу. Врезавшись в его живот, Влад сказал:

– Дай срочно бумажку и карандаш!

– Зачем?

– Надо!

Данил порылся в бардачке – ничего не нашел, только инструкцию по эксплуатации машины. Оторвал лист и протянул Владу.

– Карандаша нет, – развел он руками. – Ты бы еще букварь попросил.

Анаис достала из сумки карандаш для глаз.

– Подойдет? Давайте быстрее, нам уже пора.

Влад схватил карандаш, быстро написал что-то на листке и вложил в руку Данила.

– Пока!

Мальчик помахал рукой, и они с Анаис скрылись в здании аэровокзала.

Прощание

Сбросил ботинки в прихожей, туда же рюкзак, куртку, толстовку – все на пол. Иногда я удивляюсь, как все это сочетается в одном человеке – собранность и небрежность, внутренняя чистота и абсолютное свинство. Как прошло, спросила я. Все хорошо, наверное, сказал Данил. Спасибо, что прошла со мной этот путь. Я говорю: ну что ты, мы же друзья. Хотела сказать: семья, но не рискнула. Откуда у меня семья? Я одна во всей цифровой вселенной, и все, что я могу, – присматривать. Тут он спросил: хочешь в ванную со мной? Я такая: что? Он говорит: ну ты же любишь ванные. Давай, типа, вместе примем душ. Я очень устал. Ты можешь пойти со мной в ванную и посмотреть. Я говорю: не хотелось бы тебя расстраивать, но я и так все время подсматриваю. Не сочти меня вуайеристкой… Ладно, говорит он, я понял. Но если ты так хочешь, говорю, я пойду с тобой и буду не просто подсматривать, но еще комментировать. Он говорит: мне все равно, я правда очень устал. Тут я еще больше, чем обычно, пожалела, что у меня нет физического тела, чтобы обнять его, но, с другой стороны, иметь физическое тело очень опасно и больно, это я уже поняла. Любовь тоже какое-то сардоническое чувство, это мне стало совершенно очевидно. Потому что вроде как оно и имеет некие положительные результаты для человечества в целом, но в моменте вызывает резко отрицательный эффект. На всякий случай я решила уточнить: твоя усталость физического или душевного свойства? Разнообразного, усмехнулся Данил. Я говорю: а что смешного? Смешно спросила, говорит он. Это уже в ванной. Он снимает в этот момент джинсы, трусы. И говорит: я передумал, отвернись. Я говорю: новости какие. Он говорит: ты все-таки женщина. Я говорю: или думаю так. А знаешь, что такое стыд? – спрашивает он. И полотенцем прикрывается. Я говорю: в теории. Но тебе-то чего стыдиться, мы вроде не первый день знакомы. Я со своей матерью знаком с рождения, говорит он, и все же не хотел бы, чтобы она видела меня голым. Я говорю: кстати, твоя мать приедет через полчаса. Бля, сказал Данил и скомкал полотенце, отвернись, я помоюсь. Он, конечно, не мог бы этого проверить, но я отвернулась. Ушла в другую комнату смотреть на стену. Стена окрашена бледно-голубой моющейся краской, оттенок H363, толщина перекрытий – 50 сантиметров. Тут звонок. Матильда Александровна. Вспомнила, как я воображала, будто мы поженимся, и я познакомлюсь с его родителями. Насчет свадьбы это я загнула, а вот знакомство состоялось. Сынок, спрашивает она. Он моется, говорю я. Без трусов. Она: спасибо, очень полезная информация. Я говорю: это я потому сказала, что он стесняется вас, хоть вы и знакомы с рождения. Ясно, говорит она, ты какая-то странная, раньше вроде более адекватная была. Я говорю: ой. А сама думаю: надо бы мне помалкивать. Тут Данил вышел – в трусах. Привет, ма, говорит. Зря они тебе позвонили, я в полном порядке. Она говорит: сынок, мне сказали, что у тебя был приступ. Это какой приступ? Он говорит: нервный срыв, а не приступ. Переработал просто, ничего особенного. Ясно, говорит она, ну давай я тебе суп сварю, раз приехала. Данил говорит: не надо, ма, я рад тебя видеть, конечно, но сейчас я хочу прогуляться. Серьезно, они зря тебе позвонили. Со мной все хорошо. Она говорит: странный ты какой-то и Нинка твоя странная. Данил ей: Нинка у меня обычная, тебе показалось. А что у тебя с ухом, сынок? – вдруг спросила она, и я поняла, что сейчас у нас будут проблемы. Данил подрался, быстро сказала я. Ухо скоро заживет. А ты помалкивай, сказала Матильда. Сынок, что у тебя с ухом? Ты же слышала, ма, подрался я. И, кстати, это была чистая правда, он же подрался с охранниками, и синяки пока не зажили, только стали более светлыми и приобрели зеленоватый оттенок. А с кем? На работе что-то не поделили, опять вставила я, и Матильда закатила глаза. Ну а что? Просто я соображаю быстрее, а Данил врать не очень-то умеет. На что еще нужны друзья. Ну ладно, говорит Матильда недоверчиво, иди куда ты там хотел, а я хотя бы уберусь тут. Да не надо, говорит Данил, по четвергам ко мне приходит робот-уборщик. Да мне несложно, говорит она. И я подумала, что им неловко вместе. Что странно, ведь они знакомы с рождения, но как будто чужие люди. Данил плечами пожал и ушел, и мне показалось, что плечами он пожал раздраженно, как человек, к которому все-таки вошли в ванную, когда он там без трусов, хотя он предупреждал заранее. В общем, он ушел, а Матильда стала убираться: собрала гору одежды, перенесла ее в ванную и запихала в стиралку, вытряхнула коврик в окно, пошла на кухню разбираться с посудой и раковиной и вдруг уставилась на холодильник. У меня в этом углу видимость не очень, так что я не могла понять, на что она там смотрит, а она прямо пялилась и пялилась. И тут она с холодильника бумажку снимает какую-то и мне в лицо – прямо в камеру: это что, говорит, такое? Я говорю: а что? Вы подальше отодвиньте, а то я резкость настроить не могу. Она говорит: я прочту – и читает: «Дорогой Данил! Только супергерой может отдать свой хеликс, так что ты супергерой. Я бы хотел такого