Исповедь мачехи - Екатерина Сиванова

Я постоянно думала об Але. Конечно, переживала за Егора в Англии, за Машу в ее конном лагере, за Ивана, который посреди лета заболел стоматитом. Но больше всего думала о моей Альке.

Я все время вела с ней внутренний диалог. Иногда мой разум пробивался к душе и намекал, что это начало некоего психического заболевания, но душа отмахивалась и продолжала болтовню с Алей дальше.

Наступило пятое августа. Мы с Иваном находились в Доме. Андрей поехал на работу. Встреча с Алевтиной была назначена до начала рабочего дня.

Я вся сжалась в комок. Андрей писал мне сообщения из одного слова:

«Приехал», «Паркуюсь», «Пошел»… Просто фронтовая сводка…

И потекли томительные минуты ожидания. Я сидела на кровати рядом со спящим Иваном и раскачивалась из стороны в сторону. Не знаю, на кого я была больше похожа в тот момент со стороны: на сошедшую с ума женщину или готовящуюся к нападению королевскую кобру…

И вот звонок мужа. Я знала, что пойму все по первому его вздоху, который услышу в трубку.

– Да говори, не молчи, что?! – выдохнула я.

– Тебе все говорить как есть? – выдавил из себя Андрей, и стало ясно, что воздуха ему не хватает, говорить элементарно тяжело.

– Да… Конечно… Говори! Не молчи!

– Хорошо, – медленно произнес Андрей.

– Ты только скажи: она беременна? – почему-то выпалила я.

– Нет, не волнуйся, нет…

– Говори дальше… – я уже знала, что все плохо.

– Только не перебивай, – все еще тяжело дыша, сказал муж.

– Я постараюсь.

– Так… Сейчас расскажу коротко, а вечером подробно…

– Я слушаю, говори…

– Только обещай мне не расстраиваться, – продолжал тянуть Андрей.

– Обещаю…

– Она не хочет с нами общаться больше никогда… Потому что ты все время врешь, передергиваешь то, что она о себе тебе рассказывает… Делаешь это для того, чтобы я к ней плохо относился. Она все эти годы боролась с тобой, а теперь устала и не хочет поддерживать отношения с нами. Я спросил про себя… Говорю, ну хорошо, Катю ты назначила плохой, а я? А она, не моргнув, ответила, что со мной разговаривать бесполезно, потому что я все равно ничего не решаю, я – подкаблучник… Положила на стол ключи от нашей квартиры… Встала и пошла к выходу. Я рассчитался, догнал ее уже на улице, спросил:

«Почему не хвастаешься обновкой?»

«Какой?»

«Почему не рассказываешь, что машину купила?»

«Купила и купила, тебе зачем это знать? – она сказала это совершенно хамским тоном рыночной торговки, правда, потом сразу спросила: – Вам что, какая-то бумага из ГАИ пришла?»

«Неважно, откуда я это знаю, важно то, что машина куплена тобой в кредит как москвичкой и зарегистрирована по нашему адресу…»

«Я там прописана, и я имею на все это право», – отчеканила Аля, развернулась и, не прощаясь, ушла.

Андрей замолчал. Молчала и я. Молчала от страха. Мне было страшно от того, какая картинка сразу всплыла в моем скорее всего тогда уже больном воображении: змея… Змея, которая заползла в дом… Она отогрелась. Сбросила шкуру, похорошела и, уползая назад в свой гадюшник, заплевала все вокруг своим ядом…

Нет… Есть одна маленькая деталь: я сама открыла дверь и приветливо пригласила это существо заползти в мой дом. Более того, расставила везде мисочки с молоком… Создала, что называется, условия…

Мы оба выключили телефоны. Говорить ни я, ни мой муж были не в состоянии.

На следующий день рано-рано утром мы с Андреем и Иваном отправились навещать Машу в лагерь. По счастливой случайности наша младшая дочь отдыхала недалеко от города, где жил мой отец. Договорились встретиться на трассе и ехать потом уже двумя машинами.

Все долгие годы после того, как отец от нас ушел, я использовала любую возможность, чтобы с ним увидеться. И не было ни одного раза, чтобы я отказалась даже от пятиминутной встречи.

Наверное, у меня такая «папозависимость»: папа имеет огромную силу и власть надо мной. Господь дал ему разум использовать это только во благо. Встречаясь со мной, отец мог говорить на общие темы, просто слушать мои новости, но в итоге я всегда получала мощнейший заряд энергии… Я становилась еще сильнее. И, что очень важно, спокойнее и рассудительнее. А еще очень давно заметила, что после каждой встречи с отцом довольно долгое время отлично выгляжу. Свечусь изнутри папиной любовью…

Было просто чудом, что посреди трагедии, которая разыгрывалась в нашей семье, появилась возможность встретиться с папой, да еще так надолго.

Я увидела отца, стоявшего на обочине дороги, издали. Не увидеть его было нельзя: мой папа – самый красивый мужчина в мире…

Выскочив чуть ли не на ходу из машины, я бросилась папе на шею. Он обнял меня большими и сильными руками, прижал к себе, и мы так стояли долго-долго…

Андрей даже и не пытался вторгнуться в наш с папой мир на двоих. Мой муж терпеливо стоял поодаль, держа за руку Ивана, и ждал…

Каждый раз, когда встречаются мои отец и муж, счастливее меня человека не найти: в одной точке мира в одно и то же время встречаются двое самых лучших мужчин. И они оба одинаково сильно любят меня…

Вот и теперь я с восторгом наблюдала, как папа и Андрей здороваются, как Иван трогательно целует деда в щеку, и была на седьмом небе от счастья.

Потом мы вместе с папой ходили в деревенский магазин за гостинцами для Маши, потом ехали вместе в его машине, о чем-то говорили, над чем-то смеялись. Все это время я чувствовала себя не многодетной мамой и женой, а маленькой девочкой… Папа смотрел на меня, как будто изучая все, что творилось в душе его дочки.

Папа никогда не задавал мне вопросов. А если спрашивал о чем-то, то это была самая больная в этот момент тема. Вот и тогда отец задал только один вопрос:

– Что случилось у Андрея?

– Пап… У нас с Алей беда…

– Больна?

– Не дай Бог! Жива, здорова и, по-моему, очень счастлива. Только без нас.

– Ну, без тебя она должна быть абсолютно счастлива, без твоих детей тем более, – улыбнулся отец, – а вот без Андрея… Вы лучше меня знаете, что без Андрея она проживет, но не выживет духовно… А уж ты лучше всех знаешь, что такое жить без папы…

– Пап, ладно тебе… Я так тебя люблю! Ты у меня самый лучший…

– Думаю, у Али папа лучше твоего. Плохо, что она этого не понимает. Для нее плохо. Для ребенка, которого родит… Но она и не поймет. Как это ни печально…

– Пап…

– И давай больше не будем об этом.

– Да… Я все услышала. Спасибо.

А потом была просто чудесная встреча с Машей. Она увидела нас всех сразу, но бежала к нам с криком: «Дед приехал!»

Маша долго показывала нам все сокровища лагеря, все самые потайные уголки, и мы видели, как она гордится тем, что к ней приехало сразу столько родни.

Расставаться с папой я не умела никогда. С одной стороны, я всегда оттягивала момент прощания, а с другой – торопила события, чтобы побыстрее пережить эту боль. Ведь каждый раз все опять разрывалось по-живому… И потом, каждый раз, когда я, натянуто улыбаясь, говорила отцу: «Ну, пока…» – он сразу начинал сутулиться, как-то старел, мрачнел, и даже его традиционное прощание: «Ну, привет», – не звучало оптимистично.

Все именно так было и в этот раз. Только особенно долго папа прощался с Андреем. Он держал зятя за руку, подбадривающе хлопал по плечу и что-то говорил…

Каждый раз невыносимо больно расставаться с папой. И страшно: ведь я никогда не знаю, как надолго мы прощаемся.

На обратной дороге в Москву мы долго молчали. Иван уснул, мы слушали музыку, и каждый думал о своем.

– Ты про что думаешь? – нарушила я тишину.

– Про Альку, – ответил муж. – А ты?

– Про папу…

Слово за слово мы вернулись к встрече Андрея с Алевтиной накануне в кафе. Нас обоих уже не удивляло то, что она опять сказала гадость обо мне. Удивил, а точнее, вызвал напряжение тон фразы про «я имею право».

Однажды мой отец попросил о встрече «на троих»: я, брат и он. Я голову сломала, гадая, о чем он хочет с нами поговорить. Предполагала какие-то совсем нехорошие вещи. Но когда мы сели пить чай, папа как бы между прочим, за разговором сказал: «У меня есть к вам обоим просьба. Я прошу вас, когда меня не станет, ничего не делить с моей дочерью, вашей младшей сестрой».

Отлично помню выражение лица моего старшего брата. Он смотрел на отца одновременно и с удивлением, и с непониманием: как вообще папе в голову могла прийти мысль, что мы станем что-то делить… А я просто сидела, опустив глаза. Мне было очень стыдно… Не смогу объяснить словами то мое состояние и почему именно «стыдно», и за кого, и перед кем…

Как-то я пыталась передать свои ощущения от той встречи Але. И в том числе поделилась с ней своими мыслями относительно времени, когда на земле наши дети останутся жить одни.

– Уверена, ты никогда не станешь делить с Егором, Машей и Иваном то, что останется после нас, – говорила я Алевтине, – это не предмет для обсуждения…