Немцы в городе - Алексей Оутерицкий

– Что Петров? – дрогнувшим голосом переспросил я, но прапорщик промолчал. Он безвольно опустил голову и глядел в утоптанный перед кабиной снег. А когда я уже подумал, что пора бы звать кого-то на помощь, он, все так же не поднимая головы, неожиданно прошептал:

– Надо доложить командиру…

– Что доложить? – чувствуя, как теперь пересохло в горле, спросил я.

А через секунду, преодолев страх, я обогнул прапорщика и принялся осторожно подниматься по ступенькам…

В крохотном тамбуре, все, как всегда, сияло и блестело, надраенное салабоном со звучной фамилией Донской, отработавшим в этой кабине полгода под чутким руководством Петрова, но самого Петрова в тамбуре не оказалось. Значит, он был в рабочей части дизельной.

Оставалось открыть дверь, за которой мерно гудел мощный агрегат, но именно это движение было труднее всего сделать, потому что, судя по всему, именно там произошло или происходило нечто, из-за чего прапорщик Величко стал выглядеть живым мертвецом.

Я стоял около минуты, затем медленно поднял руку и прикоснулся к теплой дверной ручке…

Мне казалось, что я приготовился к любому зрелищу, но то, что я увидел в дизельной…

Петров стоял спиной ко мне, держа в руках отходящие от дизельного генератора разъемы толстенного силового кабеля. Мой лучший кореш светился, как вольтова дуга, так, что слепило глаза, как если бы ты смотрел на сильную лампочку. Он был прозрачным и голым, по крайней мере, формы на нем не было видно. Все вокруг, в том числе и его тело, сверкало и искрилось, по Петрову пробегали синие молнии, он выгибался, но выгибания эти не были болезненными – его движения скорее напоминали судороги оргазма или счастливого, накачавшегося своим зельем наркомана, какими их показывали в зарубежных фильмах.

– Э-э-э-х! Хар-р-раш-ш-шо! – вдруг выкрикнул Петров и я невольно отшатнулся, готовый в любой момент захлопнуть дверь, чтобы не видеть этого кошмара или загородиться от опасности, если на меня вдруг вздумает напасть мой лучший друг.

Тут дизель надсадно взревел, раздался гром, от которого я на секунду оглох, затем по телу Петрова пробежал такой мощный разряд, что, казалось, по силе он был аналогичен настоящей молнии, потом остро запахло озоном и Петров закричал так, что у меня окончательно заложило уши:

– Э-э-э-х-х-х! Твою мать! Х-х-х-х-а-а-а-р-р-р-а-а-а-ш-ш-о-о-о-о-о-о!

Я не выдержал и захлопнул дверь…

Не знаю, сколько секунд или минут я стоял в тамбуре, согнувшись, тяжело дыша и пытаясь хоть чуточку прийти в себя, но когда я разогнулся, в голове уже немного прояснилось – так, что у меня хватило сил довольно уверенно, на относительно твердых ногах выйти из кабины, а потом я опустился задницей рядом с прапорщиком Величко и достал из кармана сигареты.

Прикурив, я обнаружил, что вокруг моих сапог растаял снег, словно я тоже был наэлектризован, как мой друг, которому настал конец и это совершено очевидно, потому что после таких электрических встрясок люди не живут. Он наверняка уже мертвый, только непонятно, кто тогда только что кричал. Или это происходит как-то самопроизвольно, как судороги под громадным, сжигающим все живое напряжением? Ведь дергаются отделенные от тушек лягушачьи лапки под воздействием батарейки… И ведь наверняка никто не заставлял Петрова хвататься за эти кабеля, он явно сделал это сам, по своей воле. Или все-таки это произошло случайно, во время профилактических работ? Но кто производит такие работы при включенном дизель-генераторе?

– Что? – переспросил я, очнувшись.

– Дай… закурить… – хрипло сказал прапорщик, который по-прежнему на меня не смотрел. Наверное, решил, что сошел с ума, и боялся увидеть в моих глазах подтверждение этому.

– Вы же не курите, товарищ прапорщик, – зачем-то сказал я, опять доставая сигареты и думая, что только что виденная сцена почему-то кажется мне смутно знакомой.

Величко сделал глубокую затяжку, закашлялся и отбросил сигарету в снег.

– Пошли, – глухо сказал он и с усилием встал.

– Куда, товарищ прапорщик?

– К командиру, куда еще… – он махнул рукой в сторону кабины «У». – Надо доложить о… – он не меньше десятка секунд подбирал слово, – о происшествии…

– Подождите, – сказал я, тоже вставая. Сказал просто так, не зная, что скажу в следующую секунду, однако Величко смотрел на меня с надеждой, словно это я был прапорщиком, а он солдатом, который надеялся, что старший сейчас решит все возникшие проблемы. – А где… этот… ну, Донской?

– В медсанчасти, в полку… – автоматически сказал прапорщик, – затемпературил, увезли сегодня с подозрением на грипп… Ладно, нечего тянуть, пошли. Будешь свидетелем, подтвердишь командиру, что видел.

– Подождите, – опять сказал я, – надо посмотреть еще раз… – И видя, с каким ужасом уставился на меня Величко, торопливо добавил: – Можно вместе зайти.

– А… з-зачем?

Я пожал плечами, а прапорщик, поколебавшись, сказал:

– Только ты первый. – И перекрестился плохо гнущейся рукой.

– Хорошо…

С опять заколотившимся сердцем я повернул дверную ручку, потянул дверь на себя и… замер, чувствуя, как сзади навалился Величко, отчего его частое дыхание забило мне левое ухо.

В тамбуре сидел Петров и спокойно подшивал подворотничок, что-то негромко насвистывая. Он поднял голову и расплылся в улыбке от уха до уха.

– Малютин, привет! Сгущенку нашу, надеюсь, не сожрал?

Затем он заметил за моей спиной бледного Величко, погасил улыбку и встревоженно сказал:

– Товарищ прапорщик, что-то случилось?

Тот молча сдвинул меня в сторону, первым вошел в тамбур и хрипло спросил:

– Почему подшиваешься в кабине?

– Так ведь, товарищ прапорщик… – Петров вскочил и я смог внимательно рассмотреть его, стоящего на ярком свету в потрепанной майке и держащего в руках китель подшиваемой хэбэшки.

Петров как Петров, все как обычно. Ничего не говорило о том, что он только что корчился, пронзаемый голубыми молниями, и кричал голосом, от которого мои стриженые ежиком волосы шевелились на голове.

– Товарищ прапорщик, так ведь салабон-то наш в санчасти… Ну, Донской. Мне даже подшиться некогда, а тут еще боевая готовность эта…

– В дизельной кто-нибудь есть?

– В дизельной? – неуверенно переспросил Петров и посмотрел на прапорщика как на сумасшедшего. – А кто может быть в нашей дизельной?

Прапорщик молча отодвинул его в сторону, как перед этим сдвигал меня, причем дотронулся до своего подчиненного с опаской, словно ожидал удара электричества, и, поколебавшись, распахнул вторую дверь.

Я тоже перешагнул порог, оказался в тамбуре и вытянул шею. Дизельная была пуста, за исключением, разумеется, самого мерно гудящего дизеля. Величко согнулся, внимательно осматривая разъемы силовых кабелей, которые, как и положено, были подключены к «мамам», затем выпрямился и некоторое время стоял молча, глядя в одну точку.

– Куда прешься… – наконец сказал он, легонько толкнув меня в грудь, и я отступил в тамбур. – Слышал, что твой дружок говорит… – в голосе Величко проскользнули нотки сарказма и я понял, что прапорщик приходит в себя, – зашивается он, видите ли, без молодого… Не помнит уже, как сам полгода назад молодым был…

– Товарищ прапорщик, – решил напомнить я о своем существовании, когда он опять задумался, глядя мимо нас, в какую-то точку. Петров так и стоял с недоуменным видом, с хэбэшкой в руках, не понимая, что происходит.

– Да, – наконец сказал Величко, – выдай-ка своему другану ветоши. В разумных пределах, конечно, – предупредил он, когда Петров полез в какой-то шкафчик, и вышел, с силой хлопнув дверью.

– Петруччо, давай быстрее, – сказал я, вспомнив об ожидающем меня Беликове. – Давай, давай, шевелись, а то мне влетит. У меня-то молодого, как у некоторых, нет, я там вообще один зашиваюсь.

– Несчастный, – иронически сказал Петров, разгибаясь и подавая мне бесформенную охапку тряпья. – Ладно, катись, вечером побазарим…

И я покинул кабину, так и не решившись признаться, что прикончил общую сгущенку.

А когда карабкался по лестнице на горку, понял, почему недавно виденная картина с Петровым показалась мне знакомой. В фантастическом фильме «Москва – Кассиопея» так подзаряжались роботы.

А ночью случилось то, после чего мне не перед кем стало оправдываться по поводу пропавшей сгущенки. Исчез и сам Петров…

Часа в три ночи на позициях раздался такой грохот, что покачнулись двухъярусные койки и, казалось, вот-вот обрушится казарма. А через секунду за окнами что-то вспыхнуло так ярко, что стало светло как днем, и в спальное помещение вбежал дневальный Ширимбеков. Его обычно узкие глаза сейчас были круглыми, выпученными, и создавалось впечатление, что они вот-вот выскочат из глазниц.