Человек-недоразумение - Олег Лукошин

— В сомнениях я каких-то, — признался я новым друзьям, — в терзаниях. Не знаю, как это назвать, кризис личности, что ли. Развязал вот, сам того не желая, войну в Чечне и как-то даже мучаюсь. Ведь люди гибнут ни за что ни про что! Раньше никогда не мучился: атомную станцию взрывал, землетрясение устраивал — никаких угрызений. А сейчас…

— А что, война идёт?! — выпучили глаза поэты. — И ты её зачинщик? Ну надо же!

Они взирали на меня с нескрываемым уважением и даже восторгом.

— А мне ведь сон был, — шепнула, но так, чтобы было слышно и мне, Агния Демьяну. — Свет с небес исходил, и голос звучал. «Придёт, — говорил он, — мессия! Повелитель тверди и человеческих судеб, властитель войн и владелец покрова звёздного. А придёт он к тебе, Агния!»

— Это ты? — вдохновенно, но всё же недоверчиво перевёл на меня глаза Бедный.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как признаться.

— Это я.

Чёрт меня подери, вот в чём заключалось моё предназначение! Приехать в Омск и открыть глаза людям.

— Вас нет, люди! — кричал я входящим в торговый центр и выходящим из него горожанам. — Вы тени потерявшихся теней, вы блеклое отражение мутных разводов на покрывалах яви. Вы не живёте, потому что никогда не рождались. Прислушайтесь к себе, позвольте внутреннему слуху объять собственную сущность. Что вы слышите? Молчите… Не знаете… А я знаю! Это пустота! Она ворочается с бока на бок, тяжко вздыхает и притворяется невидимой. Не верьте ей, она внутри! Она — это вы сами, просто вы не подозреваете об этом.

— Уходим, уходим, — подвалил ко мне лысоватый мужичок, охранник торгового центра, настойчиво и цепко хватая за локоть. — Дорогу заграждаете, люди пройти не могут.

— Убери патлы, смерд! — отшвырнул я его руки. — Видите! — обратился к слушавшим меня людям, их было немало, многие останавливались с сумками и, заграждая проход, внимали моим откровениям. — Пустота не хочет, чтобы её разоблачали. Она тут же посылает своих послушных псов. Что он может сделать со мной? А? Что ты со мной сделаешь, пёс? — крикнул я в лицо охраннику. — Только потявкаешь, чтобы изобразить значимость. Ты не знаешь, кто я. Я дуну, и ты растворишься, растаешь, как привидение.

Демьян, Агния и ещё один уличный бомж по кличке Прыщ оттаскивали от меня рассвирепевшего охранника. К ним на помощь бросились ещё два чувака из числа покупателей. Охранника повалили на асфальт и волоком потащили к стеклянным входным дверям магазина. Они автоматически открылись, мои защитники зашвырнули нерадивого цербера внутрь — тот проехался на спине по мраморному полу и остановился, уткнувшись головой в «однорукого бандита». Реакция среди наблюдавших эту сцену слушателей моей проповеди оказалась бурной — многие из них зааплодировали и восторженными выкриками выразили своё удовлетворение победой над силами зла.

— Я явился в этот мир, чтобы спасти его! — продолжал открывать я человечеству тайные истины. — Я — сила и смятение, я — пределы и безбрежность. Только я могу противостоять мирозданию, только я дам ему достойный отпор. Главное, понять, что всё вокруг иллюзия. Что нас нет, что ничего нет, кроме иллюзорной бесформенности, которая лепит из себя на мгновение видения цивилизации, видения человека и его смятенного существования. Мы в этом самом мгновении. Оно давным-давно унеслось, давным-давно смято и повергнуто миллиардами других быстротечных секунд, ну а мы всё полагаем, что оно подарено нам как данность и будет длиться целую вечность. Почувствуйте ритм, с которым меняются декорации, он стремителен, он головокружительно и тошнотворно быстр. Только я смогу обуздать эти потоки, только я смогу сделать наше единственное мгновение непреложной данностью.

Вскоре — оперативно сработали! — за нами приехали менты на двух машинах. Толпа возмущённо загудела, а мои верные защитники окружили меня живым кольцом и не позволяли вяловатым и не шибко настойчивым служителям Фемиды подойти ко мне. Я заметил за ментовскими тушами телевизионную камеру на плече у парня и некрасивую девушку-корреспондента рядом с ним. Камера снимала происходящее. Я был рад такому повороту событий.

— Я всё равно выполню свою миссию! — кричал я. — Я в любом случае спасу человечество! Милиция не понимает, что делает.

Менты разозлились наконец и стали выкручивать сопротивлявшимся руки. Одного за другим моих защитников, бомжей и людей поприличнее, уводили в передвижной обезьянник. Вскоре за бока взяли и меня.

— Можно я с ним поговорю? — попросила у ментов прорвавшаяся ко мне корреспондентка.

— Только быстро, — согласился один из ментов, по всей видимости главный. — Похоже, он буйный.

— Я не буйный, — спокойно возразил я, посмотрев открытым и ясным взором в камеру. — Я общался с людьми, действия милиции незаконны, я не совершил никаких правонарушений.

— За что же вас в таком случае забирают? — ткнула микрофон мне в лицо корреспондентка.

— За то, что я осмелился говорить о том, что другие даже боятся подумать. Я рассказывал людям о лживой сущности мироздания, о том, что надо спасаться от него. Спастись ещё не поздно, я могу помочь всем желающим, у меня есть Сила.

— Вы представляете какое-то религиозное объединение?

— Нет, — поморщился я. — Вы думаете, я вшивый баптист или свидетель Иеговы? Эти проходимцы не способны помочь человечеству, они неправильно понимают действительность. Я сам себе религия, сам себе вопрос и ответ, сам действие и противодействие. Я всемогущ.

На этом интервью закончилось. Вопросов деваха больше не придумала, и, несмотря на желание потрепаться ещё, меня затолкали в милицейскую машину.

Репортаж этот я не видел, но мне рассказывали, что в нём было. Один день из жизни милиции: вот менты поднимают с дороги пьяного и конечно же замерзающего человека и отвозят его в вытрезвитель, вот сработала тревожная кнопка в одном из магазинов — оперативный выезд на место событий показывает, что это был ложный вызов, а вот и кульминация репортажа — забирают какого-то религиозного (как неточно и несправедливо!) придурка, читавшего проповеди у крупного торгового центра. Закадровый комментарий: «Видимо, этот неадекватный человек пытался организовать продажу своих сомнительных религиозных истин в месте, где люди приобретают колбасу и сыр. Но в отличие от продуктов питания религиозные доктрины расходились в тот день неважно». Несколько секунд моей эмоциональной речи. Затем меня, поддерживая за руки, сажают в машину. Доблестная милиция спасла город от сумасшедшего.

Девушка-журналистка была не права — доктрина разошлась в тот день замечательно. Я даже не зол на неё, она сделала всё правильно. Люди всё равно в каждом телевизионном сюжете и в каждой жизненной сценке видят то, что хотят, что им близко и понятно, что задевает их эмоции. Сюжет только подогрел интерес к моей личности: когда мы, отпущенные в тот же день из милиции (а за что, собственно, нас задерживать?), днём позже снова вышли к заветному торговому центру, послушать меня в какие-то секунды собралась толпа в несколько раз большая, чем раньше.

Владельцы магазина, а были это так называемые «новые русские» — достаточно нелепый термин, бытовавший в течение всех девяностых и как-то потускневший и забытый с наступлением нулевых, — классические такие чуваки в малиновых пиджаках летом и пропитках на меху зимой (двое таких с озабоченно-деловыми мордами топтались в отдалении), на милицию больше не полагались, а организовали какую-то молодёжную гопоту, которая буквально через полчаса после нашего явления принялась агрессивно вытеснять нас с территории. Да, замысел был неплох: получив слегонца по бокам и выслушав яркие и подробные описания наших будущих страданий, они всё же заставили нас уйти. Толпа возмущённо и страстно негодовала, кое-кто, причём крепкие такие и плотно сбитые мужики, уже готовились полезть в драку, но я — наитие, озарение свыше? — проявил полагающуюся в таких случаях истинному пастырю мудрость и сам увёл с собой людей от негостеприимных торгашей.

— Не пройдёт и трёх дней, — объявил я во всеуслышание, распространяя скрюченные персты над поганым обликом магазина, словно желая поднять его над землёй, скомкать и выкинуть на помойку, — как эта обитель алчности исчезнет. Проклинаю её!

— Так им, так! — обрадовались люди.

Мы перекочевали метров на пятьсот в глубь микрорайона, где расположение хрущёвок образовало чудесный дворик, этакий плацдарм для изящных и стремительных атак на незрелый человеческий разум. Почти сразу после продолжения своего витийства я вылечил женщину. Она отделилась от внимательно слушавшей меня толпы и, не обращая внимания на мою трепетную речь, принялась дёргать меня за рукав тулупа. Поначалу я пытался не обращать на неё внимания, но тетёха оказалась настойчивой штукенцией и без сатисфакции покидать арену истерично-духовного ристалища не собиралась.