Человек-недоразумение - Олег Лукошин

Перед моим взором тут же пронеслись величественные картины существования Великой Сибирской Цивилизации. Мне виделись исполинского роста люди с открытыми и красивыми лицами, мне чудились серебристые города с необыкновенными зданиями, я отчётливо ощутил радость, которую испытывали эти счастливые сибиряки каждое мгновение своей жизни. Это было абсолютно идеальное общество без насилия и кастового разделения, общество равных. Общество добра и справедливости. Чёрт меня подери, я почувствовал вдруг, что и сам неким образом принадлежу к нему, что я далёкий предок этих замечательных людей и что судьба не просто так занесла меня в современную голодную постсоветскую Сибирь. У меня миссия, осознал я со всей непреложной серьёзностью, настоящая, великая миссия. Я избран для её осуществления, потому что я потомок великой расы могущественных сибиряков.

— Я открою вам один секрет, — доверительно сообщил я Якову Иммануиловичу. — Прошу вас не распространяться о нём.

— Что вы, что вы! — испуганно заверил меня Расимов.

— Я приехал сюда для возрождения Великой Сибирской Цивилизации.

— Ох ты, господи! — всплеснул руками сторож. — Но возможно ли это?

— Возможно, — сделал я утвердительное движение веками, на фоне неподвижного лица оно выглядело особенно убедительно. — Тщательный отбор человеческого материала, генная инженерия, закрытый, обособленный образ жизни. Через сотню лет мы уже будем обладать небольшой, но эффективной армией генетически модифицированных сибиряков, которые смогут захватить власть если уж и не во всём мире и даже не в России, то в Сибири точно. По крайней мере, в Омской области. Это будут совершенные люди со сверхъестественными способностями, почти такими же, как у меня. С ними никто не сможет справиться, их никто не сможет подчинить. Это будут идеальные люди будущего. Через двести лет мы будем править Землёй, через триста — Солнечной системой, через тысячу — всей Вселенной. Яков Иммануилович, вы готовы посвятить себя служению этой высокой и благородной миссии?

— Бог ты мой! — нервно ощупывал себя Расимов. — Да ведь не доживу я до тех лет, Владимир Николаевич! Мне всего ничего осталось, язва у меня, цирроз печени и подозрение на раковые клетки.

— Ерунда, я вылечу вас! Если вы дадите согласие — а прошу я его не просто так, я вижу в вас безусловного отпрыска великих сибиряков древности, — то вы будете жить вечно. Как я, как все люди нашего счастливого мира будущего.

— Я согласен! — выдохнул трепещущий, как лист на ветру, Расимов.

Город взят, город сдан

Вылазки в народ мы проводили ежедневно. По крайней мере, на первых порах. Магазины, кинотеатры, дворцы творчества и дома пионеров, в названиях которых ещё не успели вычеркнуть упоминание о красногалстучном прошлом отечественной детворы, оживлённые перекрёстки улиц и дворы домов — везде, где курсировали людские потоки, высаживался десант созидателей будущего, руководимый мною. Иногда нас пытались прогнать подлые охранники частных капиталистических структур — с ними проблем бывало побольше — или же раздосадованные внезапным крикливым соседством руководители государственных учреждений, вызывавшие милицию — с ней мы научились договариваться, — но чаще всего собрания наши, наполненные моими горячими проповедями и излечением страждущих, проходили без помех.

Я никогда заранее не объявлял, где мы соберёмся на следующий день, но люди странным образом научились догадываться о месте и времени ожидавшегося сбора и (первое время я просто поражался этому) ожидали нас аккуратненькой толпой у какого-нибудь кинотеатра, куда я наобум отправлялся утром следующего дня. Видимо, меня с этими жаждущими ответов и прорыва в какую-то другую, светлую реальность людьми начинало связывать что-то совершенно глубинное, а возможно, и потустороннее. Небольшая толпа за какие-то минуты превращалась в большую, и с каждым новоприбывшим человеком я чувствовал, как энергия моя увеличивается и крепнет.

Да, люди, как оказалось, тоже способны делиться энергией. Раньше они только забирали её у меня, а я, в тщетном стремлении сохранить хоть какие-то её крупицы, выстраивал бесполезные коконы защиты, которые были так хрупки, что могли разбиться от одного-единственного мимолётного, но пристрастного взгляда. Сейчас же, зацепившись нужным крюком за болевые точки, свербящие в людях, я подкрутил к ним надёжные шланги, и связь, бессознательно и случайно установленная с ними таким образом, получилась на удивление плотной и насыщенной. Я отдавал им свою злость, своё тщеславие, свою ненасытную жажду разрушения и питался получаемой от них взамен удесятерённой энергией, рождаемой их собственными страхами и разочарованиями. Да, страх обладает огромной энергией. Обыкновенно он сметает, этот густой и липкий людской страх, погружает в панику и депрессию, но при нужном градусе экзальтированности он становится живительным эликсиром, получатель которого способен наяву сдвигать горы.

Я стал понимать людей (оговорюсь: как казалось мне тогда), они сделались мне приятнее. Быть может, только такие ролевые отношения, лидер — паства, подходят для моего склада личности, ни при каких других, в особенности равноправных, моя симпатия к человечеству возникнуть не могла. Это болезнь высокомерия? Быть может, быть может. Но знаете ли, все мы по-своему больны, за всю свою жизнь я не встречал ни одного стопроцентно здорового и гармоничного человека (даже себя я не могу причислить к ним — оцените мою объективность), так что вопрос не в том, как излечиться от болезни, вопрос в том, как использовать её в своих интересах.

Большей частью именно с болезнями ко мне и шли. Вот я открываю рот, вот начинаю взывать к человеческой гордости, вот создаю силой своего воображения прекрасные картины счастливого сибирского будущего, а они потихонечку подтягиваются: все эти ковыляющие на костылях, скрюченные и трясущиеся, передвигающиеся самостоятельно по метру в минуту или сопровождаемые сердобольными родственниками инвалиды, жаждущие исцеления. Мне было досадно, но лишь в первое время, что моя прекрасная и вполне осуществимая утопия воспринимается лишь как мозготрахательный довесок к лечебным процедурам, но очень быстро я понял, что это прекрасный инструмент для отбора действительно достойных в благостное царство будущего.

— Знаешь, почему ты излечилась? — спросил я Галину Дынину, ту самую тётку, которая стала первой в череде моих медицинских успехов. А она действительно излечилась — помолодела как-то, распрямилась, передвигалась легко и постоянно улыбалась, чем иногда нервировала меня, — а излечившись, сделалась моей преданной и восторженной сторонницей. Именно она стала отправной точкой для распространения Вести обо мне по всей Омской области и дальше по Сибири-матушке. — Потому что ты истинная сибирячка. Потому что в тебе остались гены могучих предков древности, обитателей Великой Сибирской Цивилизации. Я просто разбудил их в тебе, и они сделали своё дело. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Понимаю, понимаю, — торопливо кивала она, глядя на меня восторженными глазами.

— Я смогу излечить далеко не каждого. Гнилой, чужеродный материал мне не по силам. Те, в ком нет искры великих предков, так и останутся больны. Более того, это хорошо, что они неизлечимо больны. Они не нужны нам в нашем счастливом будущем.

— Правильно, — кивала Дынина. — Истинно так.

— Так и объясняй всем, кто к нам прибывает: спасутся лишь те, кто достоин этого. А недостойные пусть смиряются со своей участью.

Подавляющее большинство оказывалось недостойно. Я прикасался к их язвам, целовал их болячки, гладил их переломы, но они были слабы, они ждали силы извне вместо того, чтобы отыскать её в себе.

— Никакого эффекту что-то! — жалобно голосили они, приползая через несколько дней ещё более злыми и раздосадованными. Меня возмущало, как они, этот бесполезный и неисправимый сброд, могут предъявлять мне какие-то претензии, обвинять меня в чём-то.

— Да ты гнилой! — кричала на них, отгоняя в сторону, верная Дынина. — В тебе нет искры. Ты никчемный материал. Возвращайся к себе домой и жди, когда в дверь постучится смерть. Будущее не для тебя!

Но как же радостны были для меня удачи! Как тут не вспомнить паралитика-инвалида Костю Терещенко, который приполз ко мне на костылях, а после моего лечения (я выложился тогда так, что чуть не потерял сознание), буквально через три дня, живой, здоровый и улыбающийся, без всяких костылей, лишь слегка и почти незаметно прихрамывая, бодренько пришёл на очередную проповедь, пришёл, чтобы влиться в наши ряды. Как не упомянуть Евгению Питеркину, молодую мать с бесноватой десятилетней дочерью — даже попы не смогли выгнать из неё бесов, а я сделал это за три минуты, лишь внимательно посмотрев ей в глаза и наложив руки на лоб. Мать с дочкой также вошли в нашу команду. Как, наконец, не привести пример с Гришей Маловым, здоровяком-водилой, неизвестно как, где и при каких обстоятельствах заразившимся гадкой кожной болезнью, от которой всё его тело покрылось омерзительными шелушащимися пятнами, — они сошли все, все до единого, сошли буквально за две недели после того, как я, почувствовав в нём таившуюся искру, пробудил её к созидательному действию. И он сделался моим последователем.