Великое избaвление - Элизабет Джордж

— Еще минутку. — Он снова склонился к ней, ее руки запутались в его волосах.

— Ты… я… о, господи. — Стефа смущенно рассмеялась. Ее тело предало ее.

Томас улыбнулся.

— Что ж, иди, если спешишь.

Она поднялась, поцеловала его на прощанье и скрылась в ванной. Томас остался в постели, наслаждаясь удовлетворением, какого он уже не надеялся вновь испытать, прислушиваясь к привычным звукам, доносившимся из душа. Как это он ухитрился прожить целый год в одиночестве? Женщина вернулась к нему, улыбаясь, расчесывая его щеткой спутавшиеся волосы. Подхватила серый халат и начала надевать его, грациозно изогнувшись.

И в этот момент в предательском свете раннего утра он увидел на ее теле несомненный признак того, что у этой женщины было когда-то дитя.

Барбара поднялась только тогда, когда услышала, как тихонько отворилась и снова захлопнулась дверь в комнату Линли. До тех пор она лежала на боку, напряженно глядя в одну точку, скрежеща зубами так, что челюсть не на шутку разболелась. Семь часов подряд, с тех пор, как в комнате Линли начали раздаваться тихие шорохи и звуки, она мечтала лишиться всех чувств, оглохнуть, онеметь.

На негнущихся ногах Барбара подошла к окну и тупо уставилась на утреннюю улицу. Деревня казалась вымершей, ни красок, ни звуков. Так и должно быть, решила Барбара.

Хуже всего было прислушиваться к скрипу кровати, к этому ритмичному, без слов обо всем говорящему звуку. Он повторялся вновь и вновь — Барбара готова была завопить, ударить кулаком в стену, лишь бы положить этому конец. Однако наступившее молчание показалось ей еще хуже. Тишина била в уши тяжкими ударами, пока Барбара не догадалась наконец, что ее оглушает стук собственного сердца. И вновь заскрипела кровать. Конца этому не предвиделось. И негромкий женский вскрик.

Горячей сухой рукой Барбара коснулась окна и вздрогнула, ощутив влажную холодную поверхность стекла. Пальцы бессильно скользнули, оставив мокрые полосы. Барбара смотрела на эти следы так, словно то были важные улики.

Итак, покончено с безответной любовью к Деборе. Господи, да она, наверное, с ума сошла. Можно ли было подумать, что Линли — не тот, кем она изначально его считала. Грубый жеребец, бык-производитель, ненасытный самец, готовый доказывать свою мужскую силу любой женщине, которая повстречается на его пути.

Ладно, нынче ночью вы были на высоте, инспектор. Вознесли ее в рай три, а то и четыре раза, верно? Золотой мальчик, ничего не скажешь.

Барбара тихо и невесело рассмеялась. Приятно как-никак увериться, что она не ошиблась в этом человеке. Блудливый кот, гоняющийся за любой юбкой, ловко прикрывающийся аристократической утонченностью высшей знати. Но человеческую природу не скроешь. Поскреби самую малость, и правда выйдет на свет.

В соседней комнате загрохотала вода, звук резко обрушившихся струй показался Барбаре овацией в честь Линли. Покачнувшись, она отвернулась от окна и приняла решение. Теперь она знала, что нужно сделать сегодня.

— Придется прочесать весь дом, комнату за комнатой, — предупредил Линли.

Они стояли в кабинете. Барбара угрюмо перебирала книги на полках, перелистывала зачитанный томик Бронте. Линли наблюдал за ней. Сегодня она почти не разговаривала с ним, если не считать односложных ответов на его реплики за завтраком. Тоненькая нить взаимопонимания, объединившая их накануне, наутро оказалась порванной. Словно назло своему партнеру, Барбара вновь надела светло-голубой костюм и нелепые цветные колготки.

— Хейверс! — резко окликнул он. — Вы меня слушаете?

Она медленно, вызывающе повернула голову.

— Слушаю каждое слово, инспектор.

— Тогда начнем с кухни.

— Одно из двух мест, где должна находиться женщина.

— И что вы хотите этим сказать?

— Ровным счетом ничего. — И она покинула комнату.

Линли озадаченно посмотрел ей вслед. Что творится с этой женщиной? Они так хорошо сработались, и вдруг она ведет себя так, будто готова от всего отказаться и вновь сделаться патрульным полицейским… Глупость какая. Уэбберли предоставил Хейверс шанс спасти свою карьеру. С какой стати она сегодня из кожи вон лезет, чтобы подтвердить дурное мнение, которое уже сложилось о ней у большинства инспекторов Скотленд-Ярда? Пробормотав ругательство, Линли задумался о других проблемах.

Сент-Джеймс, должно быть, уже приступил к работе. Тело собаки, завернутое в целлофан, и платье Роберты в том самом картонном ящике уже доставили в Ньюби-Уиск в багажнике «эскорта». Сент-Джеймсу предстоит вскрыть тело пса, провести анализы пятен и со свойственным ему умением дать заключение. Слава богу, участие Сент-Джеймса в деле гарантирует, что хоть какая-то часть расследования будет проведена по всем правилам.

Главный констебль Керридж из центрального управления графства Йорк был рад-радехонек, услышав, что его отлично оснащенной лабораторией собирается воспользоваться Алкурт-Сент-Джеймс. Что угодно, лишь бы забить последний гвоздь в гроб Ниса. Линли сердито покачал головой и, подойдя к письменному столу Уильяма Тейса, выдвинул верхний ящик.

Ничего неожиданного. Ножницы, карандаши, смятая карта графства, лента для печатной машинки, рулетка. Карта ненадолго заинтересовала инспектора, он внимательно присмотрелся к ней, не хранит ли она следов лихорадочных поисков старшей дочери. Нет, никаких пометок, указывающих на местопребывание таинственно исчезнувшей девушки.

В остальных ящиках «улик» оказалось не больше, чем в первом: тюбик клея, две коробки неиспользованных рождественских открыток, три конверта с фотографиями, сделанными на ферме, бухгалтерские книги, записи о рождении ягнят, забытая пачка жевательной резинки. Ничто здесь не напоминало о Джиллиан.

Линли уселся к кресло. Взгляд его упал на подставку, удерживавшую огромную Библию. Повинуясь внезапной идее, он открыл ее на том месте, что прежде отметил закладкой.

«И сказал фараон Иосифу: так как Бог открыл тебе все сие, то нет столь разумного и мудрого, как ты;

Ты будешь над домом моим, и твоего слова держаться будет весь народ мой; только престолом я буду больше тебя.

И сказал фараон Иосифу: вот, я поставляю тебя над всею землею Египетскою.

И снял фараон перстень свой с руки своей, и надел его на руку Иосифа; одел его в виссонные одежды, возложил золотую цепь на шею ему;

Велел везти его на второй из своих колесниц и провозглашать перед ним: преклоняйтесь! И поставил его над всею землею Египетскою».

— Ищете указания свыше?

Линли оглянулся. В дверях кабинета, небрежно прислонившись к дверям, стояла Барбара. Холодный утренний свет не льстил ее угловатой фигуре, подчеркивал резкие черты лица.

— Закончили с кухней? — поинтересовался он.

— Решила передохнуть. — Хейверс вошла в комнату. — Закурить не найдется?

Линли рассеянно протянул напарнице свой портсигар и, подойдя к полкам, принялся просматривать книги, пока не дошел до тома Шекспира. Вынул его и углубился в чтение.

— А Дейз рыжая?

Что за идиотский вопрос? Он не сразу понял, о чем идет речь. Когда Линли поднял голову, Барбара уже вернулась к двери и задумчиво водила пальцами по косяку, делая вид, будто ей все равно, как он ответит.

— Что такое?

Раскрыв портсигар, она прочла вслух надпись:

— «Дорогой Томас. Париж навсегда останется с нами, правда? Дейз», — и дерзко поглядела ему в глаза. Только теперь Линли заметил неестественную бледность ее щек, темные круги под глазами и предательскую дрожь руки, сжимающей портсигар. — Я вижу, этой девице нравится Богарт. Так она еще и рыжеволосая? — настаивала Хейверс. — Кажется, вы предпочитаете этот тип. Или любая сойдет?

Линли с ужасом осознал, что произошло с Барбарой, и слишком поздно догадался, какую роль в этой метаморфозе сыграл он сам. Он не знал, что ответить. Впрочем, ей и не требовалось ответа. Она могла продолжать свой монолог и без его участия.

— Хейверс…

Она остановила его, вскинув руку. Бледна как смерть. Нос заострился. Голос напряженный.

— Право же, это дурной тон, вам следовало бы самому отправиться к ней в комнату для ночных эскапад. Неужели вы даже этого не знаете, инспектор? Учитывая ваш опыт, вам не полагается забывать о таких мелочах. Разумеется, эта промашка не так уж важна, вероятно, вашу даму она вовсе и не задела. Еще бы, ведь на ее долю выпала такая необыкновенная удача.

Грубость тона усугубляла оскорбительный смысл каждого слова.

— Мне очень жаль, Барбара, — пробормотал Линли.

— О чем вам жалеть? — Она хрипло расхохоталась. — Разве в разгар страсти вспоминают о свидетелях? Я бы не стала думать, кто там у меня за стенкой. — Тут она ни с того ни с сего ухмыльнулась. — А ведь то, что произошло этой ночью, иначе как угаром страсти и не назовешь, верно? Я едва поверила своим ушам, когда вы принялись за дело во второй раз. Почти сразу же! Господи, да вы и передохнуть-то не успели!