Подкидыш, или Несколько дней лета - Наталья Игоревна Гандзюк

как возможный. «В целом, если не задето сердце и лёгкие, а ребро порвало только сосуд, всё не так плохо», – пока он готовился к операции, принесли снимки, и команда в голубых халатах склонилась над распростёртым Фёдором.

В это самое время, фигура в синем плаще незаметно проскользнула в коридоры больницы, и с наслаждением потягивая в себя запахи дезинфекции и лекарств, пошла по этажам, заглядывая в палаты и интересуясь абсолютно всем. Таксист, порывшись в одном из чемоданов, накопал паспорт, полис, водительское удостоверение, оставил их миловидной сестре, принимающей больных, а сам вернулся в машину, сел за руль и закрыл глаза. «Сколько он километров сегодня намотал? Прилично», – он заглянул в зеркало и понял, что не брился и не пользовался косметикой уже несколько дней. С некоторый пор ему расхотелось это делать. Он вынул из бардачка тени, помаду, чёрный карандаш, румяна, три кисточки, накладные ресницы, и выбросил всё это в близлежащий бак для мусора. Ему захотелось курить. Он курил в тёмной машине, не включая свет. На город опустился поздний вечер, переходящий в ночь. В больнице были освещены три этажа – седьмой и восьмой, а также родильное отделение, располагавшееся на пятом, операционная светилась ярче других окон. Он не любил вида крови и не представлял, как можно работать врачом. Ещё думал о том, что врач жертвует частью своей жизни, спасая очередного больного, и именно поэтому врачи живут так мало, но благородно… «Чёрт знает, что. А кто оценит их благородство? Может, их мать, отец, жёны, дети? Но врачи же клянутся, дал клятву – уже не вернёшь…Ладно, многие же подделываются под врачей и дают возможность больным остаться больными. Как всё сложно. И не знаешь, что и лучше. «Да, милый» … Странное обращение «милый», и что интересного нашла во мне эта бабка? Да она и не бабка вовсе, счастливая гениальная душа», – мужчина вынул из-под кресла майонезную банку, вышел из машины, открыл крышку и окрест стал распространяться благовонный дух. «Таких запахов здесь нет», – сделал заключение мужчина, – «Ни одно дерево, ни один цветок, ни смесь ароматов или масел не пахнут так». Внезапно облака расступились и на небо выплыла полная луна очень похожая на медаль с чьим-то портретом. Таксист присмотрелся – и понял, что это портрет священника из недавно сгоревшей Малаховской церкви. Он кивнул луне, и о удивление, изображение священника кивнуло ему. «Ничего себе, батюшка, куда забрался», – таксист закрыл банку крышкой, и опять взглянул на луну. Портрет пропал, стёрся, как будто его и не было вовсе. Мужчина поёжился, попил воды из бутылки и стал прохаживаться взад-вперёд вдоль больничной стены. «Возьму сейчас, вылью на себя содержимое банки, и будет мне счастье. Зачем я так стараюсь, другому его приготовил? Старый дурак. Ну, выживет Фёдор или Андрей, или как его там или не выживет, это уже не моя головная боль! Я и так ему помог. Вот только старухе сказал, что миро не для себя беру, лгал значит, – он закурил ещё одну сигарету, – у меня в машине чемодан с деньгами, да не нужны мне деньги. А что нужно? Человек пытается память сохранить, ибо без памяти он – ничто, но всё равно он всё на свете забывает, когда тело менять приходится. Я не забываю, только какая от этого польза? Какая польза от сил, от знаний, если они счастья не приносят? Как не хочется быть благородным! Да и не благороден я вовсе, зачат от змеи и это не изменишь. Какая разница, от кого зачат.» – он протянул руку к банке, и на луне опять проступил портрет батюшки. «Хочешь сказать, что засвидетельствуешь воровство?», – спросил мужчина вслух у Луны? – «Согласен, воровать низко, то ли дело – подтолкнуть к воровству», – он засмеялся, – «Не пугайся, шучу я всё.» – он бросил банку с драгоценной жидкостью на кресло, сел за руль, нажал на газ и поехал в сторону квартиры главврача, зная о том, что у Софьи Львовны бессонница. Он понимал, что ему надо собрать остатки сил и доделать начатое, ещё он вдруг почувствовал, что устал жить.

Водитель остановил машину, поднялся на этаж, нажал кнопку звонка.

Соня изменилась. Казалось, поменялся даже цвет её глаз, и из светло-серого он превратился в ярко-синий. Изменились жесты, осанка, движения, изменился её запах. Раньше она пахла первым снегом, а теперь чем-то горьким, похожим на полынь. Мужчина кивнул ей, как старой знакомой, вручил миро и сказал: «Это для Фёдора. Ты помнишь его, он спасал Иллариона, когда тот топиться вздумал. Его сейчас оперирует твой муж. Завтра пойдёшь в больницу, в реанимацию поднимешься, выльешь это на него. Если не сделаешь это, он не проснётся. Сейчас принесу чемоданы, там его личные вещи и деньги. Отдашь, если останется в живых они ему пригодятся, а если помрёт, пригодятся вам». Сони не было возле храма в ночь гибели Иллариона, но даже если бы она и была там, то всё равно не узнала бы в пожилом мужчине, стоявшем перед её дверью, светловолосого напомаженного моложавого щёголя.

После посиделок у Бедова прошла неделя, и эти дни Роза-Рыба провела на крыльце Зинаидиного дома. Вокруг кишела жизнь, ночь сменялась днём, день – ночью. Казалось, что Роза не замечает этих перемен, она наконец-то нашла себе занятие – она ждала. Ожидание поглотило её полностью, так, что Зинаида иногда покрикивала на Рыбу:

– Смотри, девка, окаменеешь. Кости срастутся у тебя, и не встанешь больше, и не нужна будешь твоему красавчику. Мужчинам женщины здоровые нужны, крепкие.

Роза ошалело смотрела на Зинаиду. Слова бабушки пугали её, но она не двигалась с места. Ей казалось, что, если она встанет и уйдёт, он, единственный, не найдёт её, и они разминутся навсегда.

– А если он не вернётся? Если что случилось по дороге, что, так и будешь сидеть?

– Так и буду сидеть.

– Вот беда, – бабушка закуривала очередную сигарету, на дым от которой Роза уже не реагировала. – Может попьёшь или поешь чего? Хлебца свежего тебе испечь?

– Не надо. Воды попью.

Зинаида приносила Рыбе воду, которую она жадно пила и тут же начинала плакать.

– Это ты чего делаешь, девка, всё выпитое тотчас выливаешь! – бабушка качала головой и шла по своим делам, ибо дел у неё было много, и её место занимала Светка, которая тоже курила, но и Светкин дым не волновал Рыбу.

На седьмой день, в среду, ранним солнечным утром, на просёлочной дороге показался чёрный мерседес.

– Слава Богу! – перекрестилась бабушка, – Дождались.

Сердце Рыбы забилось быстрей, она