Ледокол (СИ) - "Ann Lee"

— Сам не понимал тогда ещё. Только освободился, домой сунулся, а там Жанка всё подчистую вынесла и срулила, сучка. Думал, убью. Сидеть заново не хотел. А тут ты, такая борзая! Так и прикидывал, прихватить тебя с собой, еле сдержался! — журчит в тишине его тихий рокот.

Я слушала внимательно, впервые Кир был таким разговорчивым. Вот это признание! Оказывается, наше знакомство могло начаться раньше.

— Дерзкая такая, заплатила за меня! А у меня тогда не копья не было! Потом в рестике у Ашотика увидел, как тебя пацаны Шмеля зажимают, пока нашёл вас, они тебя уже помять успели.

Я вздрогнула и поежилась, вспоминая двух отморозков, которые чуть не изнасиловали меня.

— Я их на части порвал, — коротко бросил Кир, а я промолчала. Не стала уточнять, живы ли ещё эти части, или уже нет.

— Кир, расскажи про Катю? — осмелилась я задать давно мучивший меня вопрос.

— Катя, — посмаковал он имя бывшей, — нет больше в моей жизни Кати. И нечего о ней вспоминать.

— Ты любил её? — коснулась пальцем, шеи и провела по кромке букв татуировки, по разлёту ключиц.

— Ты же знаешь всё, зачем спрашиваешь? — он накрывает мою ладошку, и прижимает к груди, и я чувствую гулко бьющееся сердце.

— Я не знаю о тебе почти ничего, Кир, — вздыхаю я, — все, что мне известно, я вырываю с боем у тебя, либо это обстоятельств так складываются, либо мне кто-то рассказывает. Ты закрываешься постоянно.

— Юля, все, что тебе нужно, ты знаешь, — отрезает он.

— Я не пойму, Кир, — откровенно злюсь, — ты, что сломаешься что ли, если расскажешь о себе!

— Да блядь, не хочу я вспоминать эту суку, ради которой я всё похерил. Неужели не понятно! — Кир сталкивает меня с коленей, делает это правда аккуратно.

Я встаю, обижено надуваю губки, а он рывками, остервенело, скидывает с себя одежду.

— Любил я её, до поросячьего визга, а ей только деньги нужны были, и срала она на мою любовь, а я всё равно любил, — кричит он, скидывая вещи.

— А сейчас любишь? — складываю руки на груди.

Он останавливается, смотрит на меня, прожигающим взглядом, словно прикидывая, вменяемая я, или нет.

— Дура ты, красивая, — бросает мне Кир, и стягивает брюки, откидывает их на кресло, забирается в кровать под одеяло и отворачивается.

А я так и стою, понимая, что да, действительно дура. Сама же вывела мужика, а теперь ещё и обижаюсь на него.

Поплелась к кровати, залезла под одеяло. Стало холодно, без горячих ладоней на боку, без твердого теплого тела рядом. Блин и кровать то огромная, тут невзначай повернуться не получится, вроде раз и оказалась рядом, тут ползти надо, прижиматься, сопеть в изгиб шеи, скрестись, чтобы впустили, и обогрели.

Ползу, подбираюсь ближе, и застывшие конечности, прислоняю.

Молчит, может спит.

Обнимаю со спины, и носом в основание шеи упираюсь. Всё равно молчит. Точно спит.

Расслабляюсь, устраиваюсь поудобнее, согреваюсь, и почти на кромке сна чувствую, как он разворачивается и сгребает меня в объятия. Прижимаюсь ближе и засыпаю окончательно.

17

С утра Кир куда-то сбежал, ещё до моего пробуждения, и поэтому меры по выпрашиванию прощение приходится переносить на вечер. Привожу себя в порядок и спускаюсь вниз. На кухне нахожу Андрейку и Аллу Дмитриевну, которая нажарила целую горку сырников.

— Доброе утро! — улыбаюсь я обоим.

— Доброе утро! — вторит мне Алла Дмитриевна.

Андрей только кивает, жуя лакомство.

— А где наши мужчины? — спрашиваю я, наливая себе чай, садясь за стол.

— Куда-то сорвались с утра, и Дима и Кир, и этих двоих прихватили, — пожимает плечами Алла Дмитриевна.

У них видимо тоже женщин особо в мужские дела не посвящают.

— Понятно, а вы давно встали? — подхватываю с тарелки самый румяный сырник, и впиваюсь в него зубами. — М-м-м вкусно! Вот от кого у Кира талант к готовке!

Алла Дмитриевна смеётся.

— Да, было дело! Учила его! Неужели он готовит?

— Бывает, — киваю я, и снова кусаю творожную сладость.

— Надо же, — удивляется она, — не думала, что он помнит.

Я прожевала сырник, и посмотрела на женщину внимательнее, мне она почему-то показалась грустной. Я сразу вспомнила свои слова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Андрюша, ты уже всё? — спросила у сына допивавшего чай, желая поговорить с Алой Дмитриевной наедине.

Сын кивнул.

— Иди, собирай сумку, через полчаса выдвигаемся на тренировку, — поцеловала его в макушку, и он выбежал из кухни.

— У тебя прекрасный сын, Юлечка, воспитанный, добрый, любознательный, — каждый эпитет, что произносила Алла Дмитриевна про Андрея, словно удары по щекам. Мне стало невыносимо стыдно, ведь она моего сына хвалила, а я её назвала чудовищем.

— Алла Дмитриевна, я должна извиниться, — перебила я её, — я не должна была называть Кира чудовищем. Простите меня!

Женщина грустно улыбнулась.

— Ты думаешь, Юля я не знаю, кто мой сын? — посмотрела на меня светлыми глазами. Они были темнее, чем у Кира, и поэтому взгляд не был таким жёстким и холодным как у него.

— Знаете? — не то что бы я удивилась, но, наверное, прибывала в некой уверенности, что его родители не совсем в курсе его дел.

— Кир, своего рода, знаменитость у нас в городе. Сперва выдающиеся результаты в спорте, потом служба в армии и полиции. Его знали, да и знают все. И про него тоже всё знают, потому что есть, кому рассказывать.

— А кто рассказывает? — не поняла я.

— Сейчас это сделать может каждый. Интернет. Вседоступность и безнаказанность, — вздыхает Алла Дмитриевна. — Я знаю, что мой сын чудовище, Юля. Мне почти на протяжении семи лет, талдычат об этом.

Я прикрыла пылающие щёки ладонями и в упор смотрела на Аллу Дмитриевну.

— Он рос, прекрасным ребёнком, — снова подала она голос, и смахнула со стола, несуществующие крошки. — Дима с раннего детства приучил его к спорту. Дзюдо — гибкий путь. Потом армия. Первая любовь. Ему уже было двадцать два, когда он встретил Катю. Она переехала от родителей, снимала квартиру в его доме, и они встретились в лифте. И всё. Ей тогда только восемнадцать исполнилось. И всё прекрасно. Хорошая девочка. Учиться на филологическом, в институте. Родители интелегенты. Всё шло к свадьбе. Кир только о ней и говорил. Двое суток отработает и к ней. Не выспится после ночной, не позавтракает. Летит сломя голову. Потом даже съехались, мы с отцом не препятствовали, дело молодое. Да и Кир такой, что не попрёшь против.

— Это точно, — хмыкнула я, внимательно слушая рассказ.

— А потом как-то всё в одночасье оборвалось. Они сориться стали часто. Свадьбу отложили. Пыталась выяснить у него. Но разве чего добьёшься — вздохнула Алла Дмитриевна, и я опять с ней согласилась.

— Как потом оказалось, Катя думала наперёд, и зарплата омоновца, пусть и с надбавками за службу в горячей точке, была для неё маловата. Она давно мечтала сюда переехать из нашей глуши, карьеру журналистки сделать. Бросила его раз. Он всё равно к ней вернулся. Потом и вовсе замуж вышла за олигарха местного, да только и с Киром встречалась, пока он их не застал. Кира тогда чуть не убили, — Алла Дмитриевна перевела дыхание, видимо вспоминая те события, — он еле за жизнь держался. А как только оклемался, новый удар. Из органов поперли. Статью повесили. Обрубили все концы. Ни я, ни отец, ничего сделать не могли. Пил целыми днями, где-то шатался. Потом оказывается, в боях каких-то участвовал. Там его заприметил какой-то бандит, и пошло-поехало. Лихие деньги, гулянки, сомнительные друзья. Потом и вовсе сюда переехал.

Женщина перевела дыхание, а я слушала, закусив губу. Словно фильм смотрела, так живо картинки перед моими глазами мелькали.

— А потом однажды вернулся. Совсем другой человек. Вроде мой сын, и уже нет. Жёсткий взгляд, весь в татуировках, слова отрывистые бросает. Ещё больше стал, и злее. А под окном огромные машины чёрные стоят. Дима тогда сразу неладное почуял. Давай выспрашивать у сына, что тот задумал? А Кир только скалится в ответ. А на утро нам позвонили и сообщили, что он арестован по подозрению в убийстве. Сперва вроде думали, пронесёт, адвокаты у него шустрые больно были, да не учли показания главного свидетеля.