Ледокол (СИ) - "Ann Lee"

Разве можно так любить?

Так растворяться в ком-то?

Но сейчас даже мой внутренний голос молчит парализованный эндорфинами, эманациями счастья. Придавленный распирающим чувством радости, и любви. И я таю.

— Заканчивай, Юль, я же не железный, — ворчит Кир, и аккуратно пальчик за пальчиком, отлепляет мою руку от своего бедра.

Ого, как меня накрыло, ещё чуть — чуть, и добралась бы до самого ценного.

— Слушай, сюда, — притянула я его за рубашку, пытаясь скопировать его же манеру.

Кир послушно склонился, его взгляд снова потёк ртутью, обволакивая меня. Я тряхнула головой, прогоняя наваждение.

— Кир, если ты меня бросишь, я тебя убью, — шепчу ему прямо в ухо, пользуясь моментом, что на нас никто не смотрит. — Если будешь трахать других баб, тоже не жди пощады. Как ты мне сказал, назад хода нет!

— Красивая, ты чего разошлась-то? — усмехается он, и притягивает за шею к себе, лбом в лоб упирается. — Нет меня без тебя, успокойся!

Отстраняется и внимательным взглядом ведёт, словно и не пил, и трезв совершенно. И я верю ему. Не могу не верить. Потому что ради чего тогда всё это. Ведь я же готова была и на меньшую роль, только делить его с кем-то всё равно бы не согласилась. Никогда!

16

Вечер подходит к концу. Первыми уезжают мои родители.

Кир, как и обещал, вызвал водителя. Мы долго прощались, обнимались. Папа то и дело пожимал руку Киру, потом договаривался о встречи с Дмитрием Алексеевичем, зазывал их с Алой Дмитриевной в гости, потом снова прощался, и вот так раза с десятого, довольные и счастливые мои родители, уезжают.

Потом засобирались мои подруги. Паша тут же вызвался провожать Иришку, а Миша, Наташку. Я обеспокоенно взглянула на Кира. Он раздражённо вздохнул, и оттянул друга в сторону.

— Наташка, с ума сошла! — зашипела я ей в ухо. — Не забыла что у тебя дома Валерка, и Дашка?

— Ой, а что такого? — наивно захлопала она глазками, краснея.

— Наташ, поверь мне, не стоит с ним флиртовать, они не знают слова нет, если у него совсем башню сорвёт. Тем более он пьяный! — напутствовала я, поглядывая на Кира и Мишу.

Кир как всегда в своей манере, с непроницаемым лицом, спокойно разъяснял Мише, все будущие перспективы, Миша только глазами зло сверкал.

— Да я же ничего, такого, — испугалась Наташка, и проложила руки к горящим щекам.

— Ты, может и нет, а Михаил, на тебя уже планы на вечер строит, так что давай-ка с Ирой и Пашей, они тебя завезут, — я помогаю подруге надеть пальто.

Она краснеет ещё больше, и поспешно обматывается шарфиком. Миша просто прожигает её взглядом из-за плеча Ямала.

— Кисонька, не обижайся на меня, — говорю ей, обнимая на прощание, — но они же, бандиты, беспринципные мужики. Он растопчет тебя, и забудет, как звали.

— Я поняла уже, — вздыхает Наташа, — но Кир, же не такой, он внимательный к тебе, и смотрит с любовью.

Я усмехаюсь.

— И Кир такой же, — хмыкаю я, — Хуже них всех. Знаешь, сколько раз я думала, что не оправлюсь, после его слов, и поступков. Он чудовище. Но он моё чудовище!

Наташа вдруг краснеет и переводит глаза за меня. Позади стоит мама Кира, и я прикусываю язык.

Блин, чего я разоткровенничалась!

Просто хотелось припугнуть Наташку как следует, чтобы понимала куда лезет. Алла Дмитриевна делает вид, что ничего такого не услышала. Она прощается с моими подругами и Пашей. Они с Дмитрием Алексеевичем остаются у нас до завтра, потом улетят домой.

Миша даже не подходит, когда все выходят на крыльцо, только Кир, но он не трудиться ничего объяснять, а я и не требую, подавленная чувством стыда перед его матерью, и усталостью.

Кир с отцом и друзьями остаются ещё внизу, за столом, когда мы с Алой Юрьевной поднимаемся наверх. Я показываю ей их комнату. И даже сейчас она молчит, ни словом, ни видом не выказывает того, что слышала от меня. Конечно, надо поговорить, и извиниться, только духу мне пока не хватает, да и устала я очень. Мы прощаемся, желаем друг другу спокойной ночи.

Я всё ещё погруженная в свои невесёлые мысли, на автомате заглянула к сыну, который уже давно видел десятый сон. Поправила его одеяло, чмокнула в щёку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Все-таки надо извиниться перед Алой Дмитриевной. Если бы кто-то назвал Андрейку чудовищем, мне было бы неприятно и обидно. Наверняка она знает про сына многое, но он же, её сын.

Я твёрдо намеривалась с утра поговорить с бедующей свекровью, извиниться за свои слова. Но всё потом, ноги уже не держали. Скорее бы в кровать.

* * *

Меня будит громкий смех, и грохот распахнутой двери. Я резко сажусь, подтянув одеяло чуть ли не к носу.

В комнату вваливаются Кир, Дмитрий Алексеевич, который его держит, и Миша с Лёшей, которые держат друг друга.

— Тихо, блядь, — командует Кир.

— Кир не выражайся, и ты сам орёшь, — спокойно говорит Дмитрий Алексеевич, удобнее перехватывая здоровенного детину.

Понятно кто из них самый трезвый.

— Тихо, блядь, — шепчет Кир, и мужчины начинают смеяться, совсем не тихо.

Я спускаю ноги на пол, и подтягиваю к себе пеньюар, натягиваю его на плечи, и включаю ночник.

— Юля прости, что мы тебя разбудили, — Дмитрий Алексеевич, заваливает Кира на кресло, — просто он никак не унимался, всё к тебе рвался.

Позади, закивали Миша с Лёшей, подтверждая слова будущего свёкра. Кир сидел, развалившись в кресле, склонив голову вперёд, и непонятно, спал или нет.

— Всё нормально, — вздохнула я.

— Не трогай его, пусть здесь спит, — напутствовал Дмитрий Алексеевич, отступая к выходу, выгоняя из комнаты друзей.

— Спокойной ночи, — говорят они вместе и опять ржут.

Я невольно улыбаюсь.

Дураки.

Подхожу к Киру, обхватываю ладошками его лицо, поднимаю. Он медленно открывает глаза. Взгляд мутный, расфокусированный. Блудит по мне, и губы в улыбку складываются.

— Ты чего так напился? — спрашиваю.

Впервые вижу его в таком состоянии.

— Заноза моя, — заплетается его язык, и он сгребает меня ближе своими лапищами. Утыкается носом в мой живот.

— Кир, — немного отстраняюсь, — давай осторожней, в тебе силы немерено!

По телу невольно проноситься дрожь, от больших ладоней, словно импульсы, бежит тепло, расходиться. Горячее дыхание опаляет кожу сквозь шёлк ночной одежды. Запах коньяка щекочет ноздри.

— Блядь, как же ты пахнешь, охуенно, — бормочет он, ослабляет хватку, но продолжает шарить по тонкому шелку носом, а я зарываюсь в его волосы, и глажу голову. — Не может так человек пахнуть! А ты и не человек! — выдаёт он в конце.

— А кто? — смеюсь я.

— Ты наркота моя, мой личный сорт, — снова втягивает мой запах, — бля, щас кончу!

— Кир, давай спать ложись! — фыркаю я, знаю, сейчас его понесёт.

Но он не разжимает рук, держит меня крепко, головой прижимается, наслаждаясь моей лаской. Я думала, что уже заснул, когда он затих, но руки его держат меня крепко, и когда я пошевелилась, он поднял лицо.

— С отцом, наконец, помирился, — выдаёт он.

— А что, вы в соре были? — глажу его лицо, расправляя морщинки.

— Он многое во мне не принимал, — тихо говорит Кир, снова склонив тяжёлую голову — не мог простить убийство. Может и не смирился до конца, но сегодня, впервые за семь лет пожал мне руку. А ты примешь меня таким?

— А ты считаешь, что у меня есть выбор? — усмехнулась я, и вспомнила свои слова про чудовище.

— Нет, никакого выбора не дам, — вертит головой, и осоловелым взглядом смотрит, — только со мной будешь, ни с кем больше!

— Да я уже поняла, — склоняюсь и чмокаю его в лоб, — ты же ледокол, прёшь напролом!

— А ты заноза моя, блядь, весь мозг мне вытрахала! Только членом и думаю! Каждый раз, прикидываю, как бы натянут тебя!

— Кир! — возмущаюсь я, и мои щёки горят.

— Я же на тебя запал, ещё в том грёбаном автобусе, — признаётся он, и усаживает на свои колени, откидывается на спинку и гладит меня. Я обвиваю его шею, кладу голову на плечо.

— Да ну! — не верю я, вспоминая, как он прожигал меня ненавидящим взглядом.