Россия и становление сербской государственности. 1812–1856 - Елена Кудрявцева

Боевое содружество русской и сербской армий стало уже традиционным за время последних русско-турецких войн. Однако случай их совместного выступления в Австрии не относится к разряду типичных. Помощь сербов из княжества была направлена на поддержание справедливых требований единоплеменников за установление автономного статуса внутри Венгерского королевства. Никакой речи об оказании помощи Габсбургской монархии быть не могло. Другое дело вмешательство России – она послала свои войска для усмирения революционного движения в Венгрии. Любые намеки на то, что Россия пришла защищать свободу угнетенных славян, не выдерживают критики[522]. В то же время еще современники венгерской войны высказывали мнение о том, что, несмотря на политические причины, заставившие российское правительство вмешаться в австро-венгерские распри, «они совпали, может быть случайно, с действительными выгодами славян Венгерского королевства, составляющих большинство славян Австрийской империи»[523]. Один из участников похода, пытаясь осмыслить свою роль в данном конфликте, приходит к выводу о том, что создание сильной Венгрии было невыгодно для России, поскольку она получила бы на своих границах нового германского союзника. Это невыгодно и для славянства, поскольку «интересы владычества над славянами у мадьяр общи с немцами»[524]. Таким образом, «являясь союзником австрийского правительства и разрушая могущество мадьяр, мы действовали там в пользу славян и приобрели благодарность и расположение их». Автор «Записок…» не делает различий между «славянами» вообще, указывая лишь, что их численность в Австрийской империи приближалась к полумиллиону. Создание дружественных России славянских государств, по мнению автора, не имело предпосылок для удачного завершения в данный период, являясь, безусловно, делом будущего. Добавим – ближайшего будущего, поскольку «Записки» написаны накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

После оказания помощи Габсбургской монархии российские власти имели достаточную уверенность в том, что внешняя политика двух держав крепко спаяна взаимными услугами. «Когда я говорю о России, в это же время я говорю об Австрии», – было сказано английскому посланнику в Петербурге Г. Сеймуру при обсуждении планов по разделу Турции на сферы влияния непосредственно накануне Крымской войны[525]. Но расчет оказался неверным. «Австрия удивит мир степенью своей неблагодарности России» – эти слова первого министра Австрийской монархии Шварценберга оказались пророческими[526] – во время Крымской войны Россия оказалась в одиночестве перед коалицией европейских держав.

Начиная свой поход в Венгрию, российское правительство выступило против дестабилизирующего европейский порядок влияния революции, откликнувшись на настойчивые просьбы о помощи со стороны австрийских властей. Объективно действия русской армии помогли не только сохранению целостности Габсбургской монархии, но и явились поддержкой военных выступлений воеводинских сербов, несмотря на то что отнюдь не имели подобной самостоятельной задачи. Воеводинские сербы добились признания своего воеводства, хотя и не были определены его границы, не принят устав и не выбран воевода. В ноябре 1849 г. М. Ф. Раевский обращал внимание Синода на тяжелое положение православной церкви в Воеводине: «Храмы Божии… поруганы, святые иконы разбиты, утварь растащена, в алтарях наделаны конские стойла. Священники в цепях после жестоких мучений ввергаются в темницу, жены и дети их определяются к позорным работам»[527]. По совету Раевского патриарх Раячич в 1850 г. также обратился в Синод с просьбой оказать помощь пострадавшему краю для восстановления церквей. В течение года в русских приходах шел сбор средств в пользу воеводинцев. На эти деньги было восстановлено более 100 православных церквей и некоторое количество школ[528].

Военное выступление воеводинских сербов, направленное на завоевание автономных прав внутри Венгерского королевства, объективно способствовало укреплению Австрийской монархии, став составной частью контрреволюционной войны, объединившей легитимистские действия России и Австрии. Противоречивость подобных обстоятельств не позволяет дать однозначную оценку событий и роли в них как воеводинцев, так и сербов из княжества. Можно лишь сказать, что, несмотря на то что именно в революционные годы в самой Сербии наиболее широкое распространение получили идеи всесербского объединения в одно государство, ведущие политики княжества не ставили перед собой непосредственной задачи воспользоваться движением воеводинцев для включения их в общую южнославянскую державу. Внешнеполитические обстоятельства и позиция ведущих европейских государств по отношению к проблемам европейской Турции в тот момент не способствовали успешной реализации объединительных проектов. Эти идеи, уже пустившие глубокие корни в самых разных уголках балканских владений Османской империи, населенных южными славянами, были реализованы в гораздо более поздний период.

2. Деятельность российских консулов в Сербии накануне Крымской войны. Планы российского правительства по привлечению сербов к военным действиям

40-е годы XIX в. завершились рядом европейских революций, в которые частично были вовлечены и славянские народы Османской империи. Начало 50-х гг. Европа встретила с грузом нерешенных международных проблем, что не замедлило проявить себя. Одной из них был спор о Святых местах. Уже в отчете российского МИД за 1850 г. Нессельроде указывал на то, что «Святые места на Востоке сделались предметом усиленных притязаний латинских держав». Причем «исходною точкою… и главным руководителем» политических процессов, ведших к международной нестабильности, выступила Франция. В 1850 г. в Париже была издана брошюра о Святых местах, ее автор Боре стремился доказать, что «изгнание из Палестины греков… есть дело священной необходимости для Франции, которая в этом новом Крестовом походе обязана стать во главе католиче ских народов»[529].

Осуждая Францию, Нессельроде не снимает некоторой вины с России, которая, по его мнению, заключалась в пассивности православных священнослужителей Иерусалима, пренебрегавших, в отличие от их католических коллег, просвещением и образованием паствы, а также привлечением молодежи. Контуры будущего международного конфликта уже вполне отчетливо просматриваются в этих первых взаимных обвинениях на религиозной почве. Однако это было лишь верхушкой айсберга; главная причина противоречий лежала во внешнеполитической сфере, где по-прежнему проблема Ближнего Востока и европейской Турции занимала первостепенное место. Здесь интересы России сталкивались прежде всего с английскими. И хотя, по словам американского исследователя Голдфрэнка, русские и англичане научились к этому времени «терпеть» друг друга в Османской империи, а их посланники Стрэтфорд-Каннинг и Владимир Павлович Титов прекрасно уживались в Константинополе, напряженности в отношениях двух держав это не снимало[530]. Общий баланс сил европейских держав после 1848 г., по мнению того же автора, оставался прежним, с той лишь разницей, что влияние Франции в Европе возросло[531]. Главными соперниками оставались Россия и Великобритания, и этот факт лишь усугублялся тем, что Россия, наряду с Австрией, принадлежала к «контрреволюционному» крылу концерта держав, тогда как Англия, поддерживаемая в данной ситуации Францией, служила олицетворением либеральных преобразований.

Именно дух «либерализма» и «пагубные начала Запада», по убеждению российских политиков, составляли главную опасность для мирного развития событий на Балканах вообще и в Сербском княжестве в частности. Россия требовала высылки из Сербии всех иностранных эмиссаров, большую часть из которых составляли поляки. Они оказывали значительное влияние на сербское правительство в лице попечителя внутренних дел И. Гарашанина, который, в свою очередь, был безусловным авторитетом для князя Александра Карагеоргиевича. Хотя в России признавали, что князь, «оказывая потворство направлению Гарашанина и иностранных агентов, поступает более по слабости, нежели по убеждению», нельзя было отрицать прозападной ориентации сербского правительства в целом[532].

Деятельность польских эмигрантов «во всех землях, обитаемых жителями славянского происхождения», вызывала серьезные опасения российских властей, ибо сулила данному региону политическую нестабильность и рост антирусских настроений. Уступая требованиям российского правительства, сербское руководство решило выдворить «революционных агентов» из княжества. Был составлен список иностранцев, подлежащих высылке из Сербии. Он насчитывал 28 человек, среди которых было 9 венгров, 6 итальянцев и 13 поляков[533]. Эмигранты пользовались в Сербии покровительством французского и английского консульств и имели иностранные паспорта, дававшие им возможность проживать на территории княжества. Возражая против подобного дипломатического прикрытия «агентов революционной пропаганды», российский консул имел частые объяснения со своими западными коллегами, настаивая на выдворении из Сербии их подопечных. Прежде всего эти обращения направлялись французскому представителю в Белграде. Безусловно, опасения российского правительства имели под собой реальные основания. Правда, в среде крестьянства и простого трудового народа пропаганда польской эмиграции не распространялась. «К счастью, подобные замыслы не могут иметь отголоска в массах народа, к которому теории Западной Европы не имеют доступа», – говорилось в Отчете МИД за 1850 г.[534] В то же время образованная часть сербского общества явно находилась «под угрозой» прозападных влияний. В этих условиях «замечания императорского кабинета о пагубных последствиях воспитания сербского юношества в университетах Франции и Германии» возымели свое действие[535]. Князь принял решение «не посылать сербских молодых людей для образования в училищах Западной Европы», ориентируясь на возможность получения образования только в России. На некоторое время был закрыт белградский Лицей, «ознаменованный своевольством». Все эти меры, однако, носили временный характер, являясь реакцией на революционные события в Европе.