Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) - Василий Сергеев

Она умерла 3 декабря 1775-го, того самого года, в январе которого еще нежилась под итальянским солнцем на рейде Ливорно. Скоротечная чахотка, спровоцированная сырой одиночкой и кнутами палачей Шешковского. Здесь же, во дворе Алексеевского равелина Петропавловской крепости, внучку Петра и похоронили.

Выполнив это задание, Алексей Орлов также был отставлен от дел. Он убил внука Петра I. Он убил внучку Петра I, причем это последнее убийство произвело в придворных сферах Европы некоторый неприятный резонанс и в подобных предприятиях его уж нельзя было больше использовать. Да и сколько можно требовать от одного человека?

Делая лимонад, Екатерина всегда выбрасывала выжатые лимоны.

Выйдя в отставку, Алексей Орлов всегда спал спокойно. Совесть его, судя по всему, не мучила.

ФЕДОР АШ

Не допускать к нему никого и никаким его речам не верить...

Из приказа Екатерины II коменданту крепости Динамюнде о заключенном Федоре Аше. 1777 г.

После неожиданного похищения Таракановой Шувалов рвался в Россию – разобраться, понять, помочь. Но только в 1777 году, когда уже было безнадежно поздно, после 14 лет отсутствия на родине, он получил такую возможность...

Ранним утром 20 октября, в первые дни по приезду, к нему в дом ворвался – иначе не скажешь – барон Федор Аш. Уже несколько лет – со дня смерти отца – он, не имея возможности выехать за границу, ждал возвращения Ивана Ивановича «по самонужнейшему делу». Дело это заключалось в тщательно запечатанном пакете с письмом его отца.

Шувалов, не отлагая дела вдаль и не ожидая от него ничего существенного, взломал сургучные печати, ножом взрезал бечеву.

«Милостивый государь! Глубокая старость моя и здравие мое, от времени до времени ослабевающее, отнимают у меня всю надежду дожить до того радостного дня, когда Ваше Императорское Величество, по счастливом возвращении в государство Ваше с помощью всемогущего Бога, вступите на Всероссийский Императорский Престол, к несказанной радости всех ваших верных подданных... Удовольствие большое имел я в том, что, служа предкам Вашим 58 лет, служил я также в Бозе почивающей матушке Вашей государыне императрице Анне Иоанновне, еще в бытность ее в Митаве, – честь, которую имели только несколько ее подданных. По преемственной линии в правлении Всероссийской империи от Государя и Царя Иоанна Алексеевича, по неимению от него наследников, всевышний творец предназначил Ваше Высочество к принятию Всероссийской Императорской Короны...»

Шувалов положил лист на стол, чтобы не так видно было, что у него затряслись руки:

– Вы, сударь мой, известны ли, о чем лист сей трактует?

– Известен, Ваше Императорское Величество, и горжусь тем, что первым могу к стопам вашим повергнуть чувства верноподданного...

Дело оказывалось хуже, чем показалось на первый взгляд. Если б письмо было тайною для подателя его – довольно было б уничтожить его, а этого... барона осыпать дарами подобающими. А потом, между прочим, рассказать императрице сей анекдотический случай. Имея в виду, что матушка-то и могла письмо сие сама подослать. Для проверки.

Но барон знал, о чем письмо. И, значит, оставалось два выхода. Либо пренебречь покоем и комфортом достигнутым, отказаться от изысканий и штудий научных и ввязаться в грязную и кровавую драку за престол. Недовольных, готовых убрать Екатерину и Павла, возвести на престол Шувалова, – их всегда больше чем достаточно. Царь, что на престоле, всегда плох. Ему все беды приписывают. Мятежникам неважно, как зовут нового царя. Но в том-то и дело: станет ли их меньше, когда на трон взойдет Шувалов? Отнюдь! И, значит, поножовщина почти без надежды и полностью без перспективы, ибо, достигнув престола, нужно каждодневно подтверждать, часто кровью, право свое на его занятие, вовсе не такое безусловное... А недовольных ведь тоже организовывать нужно, сети заговора плести, в детали вникать... Станет ли жизни на это...

Ein steter Kampf ist unser Leben135*Наша жизнь – постоянная борьба (нем.).*, – подумал он. И горько в себе усмехнулся: – Кольми ж паче – царствование: бой будет беспрестанный, не ежедневный, но ежеминутный...

«Писал же мне Чернышев, друг неоценимый, предостерегал: не возвращайтесь пока на родину, есть, мол обстоятельства особые: «Не торопитесь, не делайте этого до разговора со мной»... Он – дипломат, он что-то знал! Надо было встретиться», – подосадовал задним числом Иван Иванович.

Нет, этот вариант его не привлекал. Мысли-то все старые были, думаные-передуманные, обсужденные в Европе со многими братьями...

А коль скоро это так, то письма ни рвать, ни утаивать никак нельзя. Это – явная улика, что сторонников своих организуешь, мятеж готовишь...

...Он пришел в себя. Оказывается, он уже минут пять недвижно сидел в креслах, сжав кулаки и невидящим взглядом упершись в барона, пришедшего неведомо откуда. А тот в свою очередь молчал, благоговейно внимая молчанию сидящей напротив него царственной особы, принимавшей судьбоносное решение... Решение между тем было уже принято.

– Соблаговолите, сударь мой, гостеприимством дома моего воспользоваться на малое время, пока я по самонужнейшему делу отлучусь ненадолго...

И, уходя, комкая в непослушных руках парик, тихо сказал мажордому:

– Гостя сего случайного никуда отнюдь не выпускать, к тому причины подходящие изыскивая, до самого возвращения моего. Занять чем-либо!

Пакет он взял с собой, прихватив также обрывки бечевок, облепленные осколками сургуча, словно в подтверждение, что лишь утром вскрыл пакет. К императрице? Но, воспитанная десятилетиями придворной борьбы, сработала привычка к осторожной предусмотрительности. Екатерина могла со временем «забыть» разговор с ним, да и обвинить его во всех смертных грехах. А пакет, дескать, вовсе иными путями в руки мои попал, и вы в том не причинны... Она, коль человека приструнить хотела, и такими оказиями не гнушалась. Так что – сначала к генерал-прокурору! Немедленно! А уж от него – и желательно, с ним – во дворец...

Вместе с князем Вяземским он получил аудиенцию в спальне императрицы.

– Матушка императрица! Ни сном, ни духом... Ныне утром получил пакет сей от человека, мне доселе неведомого. Ужаснулся...

Страшное письмо переходит в руки императрицы, и теперь они начинают дрожать у нее.

Через час Шувалов в своей карете привозит генерал-прокурора к себе домой. Здесь же происходит и первый допрос. Аш видит предательство Шувалова, но даже не думает отпираться...

Тем для Шувалова все и кончилось. В противность следственным артикулам, предписывающим отбирать показания ото всех, даже просто прикосновенных к делам о покушениях на престол, а буде запирательство окажут, то и под пыткою, – Шувалова ни разу не допрашивали. О чем? Не имеет ли он законных прав на престол? Но это Екатерина и так знала. А верность ей свою он подтвердил.

Ну, а для Аша началась Тайная канцелярия. Допросы перемежались пытками. С ледяной холодностью задаваемые вопросы («Кто писал это преступническое письмо и для чего Шувалов титулуется Императорским Высочеством, когда он не больше, как российской дворянин?») сменялись жаркими, горячими внушениями, что он заблуждается, что сведения его неверны...

Убедить Аша не получилось. И тогда его пожизненно заперли в замке.

КНИГА ВТОРАЯ. Путь в ложу

Ничто в мире не может противостоять объединенным усилиям достаточно большого числа организованных умов

Тейяр де Шарден – Ж. Маглуару

СОФИЯ ФОН ВИТТЕНБЕРГ-МОНБЕЛЬЯР

ВИЗИТ К ФРИДРИХУ II

...Как это славно,

Что я, сын умерщвленного отца,

Влекомый к мести небом и геенной,

Как шлюха, отвожу словами душу...

«Гамлет», акт 2, сцена 2

Екатерина старалась не напрасно: Павел, несмотря на свой спокойный вид, вновь находился в угнетенном состоянии духа. Узнав о своем жалком положении обманутого мужа, он в первые дни не мог избавиться от желания перечитывать вновь и вновь скандальные письма Натальи к Разумовскому. Это стало для него чем-то вроде самоистязания. Некоторые из них он разорвал, но другие, которые больше всего ранили его и подтверждали его разочарование, оставил. И особенно то, в котором любовник советовал своей подруге терпеть «урода». Уродом, конечно, был он!

Тогда он вставал с кресла и подходил к висящему на стене зеркалу, гримасничал перед ним, дышал на него, оставляя запотевшим...

«Раздражительность Павла происходила не от природы, – сообщил Павел Лопухин князю Лобанову-Ростовскому, – а была последствием одной попытки отравить его».

Царевич боялся отравления и не ел блюд, которые готовил для него придворный повар.