Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

Никто не сопротивлялся штурму, столь молниеносен он был, так что флибустьеры ворвались на улицы города бегом; в то же время Равено де Люсан овладел с некоторой долей удачи старым бастионом, сразу же заклепав несколько пушек, на нем расположенных, которые, впрочем, были полезнее для устрашения тика-тика[56], грабящих плантации, чем для действий против людей решительных и страшных, каковыми были корсары Мексиканского залива и Тихого океана.

Жители города, разбуженные внезапным нападением и выстрелами, бежали к главной площади, где находились церковь, которая могла служить крепостью, и дворец губернатора.

Мужчины, женщины, дети толкали друг друга вынесенными из домов самыми ценными вещами.

Флибустьеры полагали, что городок они уже захватили, когда из-за церкви вылетели два эскадрона кавалеристов с саблями наголо.

Их было около ста пятидесяти человек, они были хорошо вооружены и прекрасно экипированы, а значит, могли нанести немалый вред нападающим, если бы тех не считали непобедимыми, потому как верили, что они и есть сущие исчадья ада.

Сын Красного корсара решительно бросился к церкви, призывая своих людей:

— Вниз, друзья!

Флибустьеры после громких побед, одержанных ими в разных местах перешейка, очень рассчитывали на внушаемый ими ужас; они залпом разрядили свои ружья.

Кавалеристы попытались было пойти в безнадежную атаку, но потом развернули лошадей и в беспорядке отступили по городским улицам.

Некоторые уже попадали с лошадей и лежали мертвыми или умирающими у ступеней церкви.

— Сейчас я рассчитаюсь с этим проклятым трактирщиком, — сказал гасконец. — Если только найду его…

Граф ди Вентимилья взял с собой дюжину флибустьеров и бросился в губернаторский дворец, из окон которого не было сделано ни одного ружейного выстрела; другие воспользовавшись какими-то бревнами, крушили дверь церкви, намереваясь заставить жителей города, спрятавшихся там вместе со своими ценностями, выйти наружу.

Сопровождавшие графа гасконец, Мендоса и фламандец были готовы, защищая его, отдать свои жизни.

— Клянусь сотней тысяч чертей! Голуби улетели вместе с соколом, — убежденно говорил дон Баррехо, поднимаясь по лестнице. — Сеньор граф, моего милейшего друга маркиза де Монтелимара вы здесь не найдете. Бьюсь об заклад, он не окажет вам чести испить вместе чашку его изысканного шоколада.

Граф со своими людьми торопливо шел по залам дворца, отшвыривая мебель и распахивая двери.

Они нашли только семерых алебардщиков, спрятавшихся в каморке под связками стеблей сахарного тростника. Но среди них оказался человек, уже знакомый Мендосе и гасконцу.

— Ах, ты, осипшая труба! — воскликнул дон Баррехо. — Командир эскорта! Эй, приятель, граф д’Алкала очень хотел бы услышать ваш благозвучный голосок. Говорил же я вам, если не ошибаюсь, что вы меня еще увидите, и притом очень скоро.

Старшой дозора, очень подавленный самим фактом лицезрения перед собой бывшего пленника, вышел из каморки, что-то бормоча и угрожающе сжимая некое подобие мизерикордии[57].

— Допросите этого человека, сеньор граф, — сказал дон Баррехо. — Это наш старый знакомый.

— Где маркиз? — закричал сеньор ди Вентимилья, выказывавший все признаки раздражения.

— Еще вчера вечером, кабальерос, он ускакал по дороге, ведущей в Новую Гранаду, — ответил солдат. — Ваши товарищи, выдававшие себя за графов и испанских грандов, были не столь хитры и выдали себя.

— Шутишь! — не поверил гасконец.

— Когда он уехал? — спросил граф.

— Еще до полуночи. Его превосходительство не так легко поймать в ловушку; он во время спасся. Новая Гранада — это вам не Пуэбло-Вьехо, и вы, сеньор мой, не возьмете ее несколькими выстрелами аркебуз.

— С кем он уехал? Говори, если хочешь спасти свою шкуру. Ты же знаешь, что флибустьеры не слишком любезны.

— Его сопровождал эскорт из восьми человек.

— И среди них девушка?

— Да, кабальеро.

— Метиска, не так ли?

— Как вы об этом узнали?

— Отвечай, а не спрашивай, — сказал сеньор ди Вентимилья с угрозой в голосе.

— Да, метиска, — ответил солдат.

— Каково было положение этой метиски в доме губернатора?

— С нею обходились как с родственницей его превосходительства.

— Сколько лет ей было?

— Пятнадцать или шестнадцать.

Граф быстро сосчитал в уме.

— Это может быть только она, — пробормотал он.

Потом, повысив голос, граф спросил:

— Значит, Новая Гранада сильно укреплена?

— Так говорят.

— Ты там бывал?

— Никогда, кабальеро.

Сына Красного корсара аж передернуло от негодования.

— Несколькими часами раньше они бы оба попали в мои руки, — сказал он, потом обернулся к одному из своих офицеров. — Возьмите под стражу этих людей. Позднее они могут стать мне весьма полезными.

Он покинул залу и спустился на площадь в сопровождении Мендосы, гасконца, фламандца и еще полудюжины флибустьеров.

Корсарам сеньора де Люсана все еще не удалось проникнуть в церковь.

Находившиеся внутри жители с ожесточением защищали свои поспешно собранные богатства, и на каждое требование сдачи отвечали выстрелами из аркебуз.

— Сеньор ди Вентимилья, — сказал французский дворянин, завидев графа, — эти испанцы не собираются выходить. Не хотите ли взорвать эту церковь полудюжиной бочек пороха?

— Это была бы бесполезная бойня, — ответил граф.

— Но если они останутся там, мы не получим ни пиастра.

— Я отказываюсь от своей доли.

— Но от нее не откажутся ни мои, ни ваши люди.

— Вы взяли кого-нибудь в плен?

— Всего две дюжины.

— Пошлите одного из пленников в церковь, чтобы он разъяснил осажденным: если они не капитулируют, мы будем казнить каждый час по одному из пленников.

Пока сеньор де Люсан готовился повиноваться, Мендоса приблизился к гасконцу и фламандцу.

— Друзья, — сказал он, — пока эти люди решают вопрос с церковью, воспользуемся этим, чтобы пойти осаждать доброе вино знакомого нам негодяя-трактирщика. Когда начнется всеобщий грабеж города, мы найдем только пустые бутылки. Я знаю жажду флибустьеров… И потом, наше присутствие здесь излишне. Графа и француза вполне достаточно, чтобы склонить осажденных к сдаче.

— Гром и молния! — воскликнул дон Баррехо. — Я совсем позабыл о нашем друге!.. Может, он прячется в своих подвалах?

— У меня теплится надежда найти негодяя посреди его бочек, — ответил Мендоса.

— И у меня, — прибавил фламандец.

— Пошли, приятели, — заключил гасконец.

Воспользовавшись царившим на площади беспорядком, трое авантюристов выбрались на простор и незамеченными нырнули в хорошо им знакомую улочку, которая должна была вскоре привести их к таверне «Эль Моро».

Как они и предполагали, дверь таверны была заперта, и внутри царило гробовое молчание.

— А может быть, наш друг скрылся в церкви вместе со своими поварятами? — спросил гасконец, после того как некоторое время прислушивался, приложив ухо к замочной скважине.

Он не услышал даже мяуканья черного кота.

— Давай вышибем дверь, — предложил фламандец, который заметил невдалеке кучу бревен и досок, приготовленных для строительства дома, и уже вооружился подходящим бревном.

— Вот самый сильный из нас человек, — сказал дон Баррехо, увидев, что фламандец не согнулся под тяжестью. — Отныне мы, поскольку он не открыл нам свое имя, — будем звать его дон Эрколе, то есть Геркулесом.

Они крепко ухватили бревно, разбежались и одним ударом буквально вышибли дверь таверны, причем с таким грохотом, что показалось, будто внутри выстрелили из пушки.

— Дон Эрколе!.. Вы герой дня!.. Король таверны, — сказал гасконец. — Черт возьми! Какие мускулы!.. Да вы способны разрушить настоящую крепость!..

— Я же фламандец, — серьезно ответил авантюрист.

Они обнажили шпаги, опасаясь атаки вертелами и кастрюлями, и вошли внутрь.

Один большой черный кот, тот самый, которого заметил гасконец, убежал от них. Бедное животное, испуганное громовым ударом, помчалось по столам и скамьям, как безумное, опрокидывая стаканы и бутылки.

— У этой бестии должна быть душа того гадкого котяры, которого мы встретили на берегу Чагреса, — сказал дон Баррехо.

— Вы знаете, где находится подвал? — спросил Мендоса фламандца.

— Дверь находится прямо за стойкой.

— Ну-ка, где у нас тут подходящее бревнышко? — сказал гасконец.

— В нем нет нужды, — ответил Мендоса.

Он забрался на стол и выдрал из стенки большой фонарь, служивший для освещения зала. Не без труда он зажег его и направился к двери, ведущей в погреб.

Хватило одного пинка гасконца, чтобы дверь слетела с петель и полетела по лестнице вниз.