Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

о конском волосе, сударь, – сказала вдова Сабо, дав на мгновение отдых своим рукам, – это меня огорчает. Мы никогда не применяем конского волоса, он жесток и не имеет блеска.

– Ого, – воскликнул господин Ле-Гуш, – вы ошибаетесь, моя красавица, полагая, что волосы у лошадей всегда бывают жестки. В лошадях, смею думать, я знаю толк. Видели бы вы двух моих пегих в яблоках рысаков, у которых грива была мягкая, как козья шерсть.

– Козья шерсть нам тоже не годится, – сказала вдова. – Для париков пригодны только человеческие волосы. Самые лучшие волосы поставляет Нормандия, потому что женщины там постоянно носят чепчики. Чем меньше доступа к волосам давать воздуху, тем больше они вьются.

– Четыре да три семь, – произнес хозяин кабачка. – Достопочтенный отец, погодите-ка, у меня еще один ход.

Красильщик тем временем напялил парик на голову и поднял крик:

– Он не сидит на голове. Слетит от первого же порыва ветра! Меня хотят сделать посмешищем всего квартала.

– Помилуйте, сударь, парик прекрасно сидит, – испуганно возразил Тюрлюпэн. – Я снял с вас мерку от виска до виска и от темени до затылка. Не забудьте, что парику нужно время, чтобы приспособиться к голове. К тому же он еще не готов.

– Проклятие! – ругнулся кабатчик. – У меня крестец болит от сидения и от того, что я не выспался. Вчера вечером я навестил одну молодую особу. Ее муж застиг нас врасплох, и мне пришлось спрятаться на чердаке. Я провел ночь среди вязанок дров и в обществе кота.

– Вы слишком любите женщин, – сказала вдова. – Это вредно при вашей подагре.

Лицо у кабатчика сложилось в гримасу боли и удовлетворения.

– И так весь день маешься, – ответил он, – а тут еще ногу ломит. Хочется же разок получить удовольствие.

– Это речи греховные, – остановил его викарий, – следите лучше за своими фигурами. Постыдились бы вы!

Тюрлюпэну удалось наконец успокоить господина Пижо. Легко вздохнув, он обратился к господину Гаспару:

– Сударь, я к вашим услугам. Чем могу служить?

Господин Гаспар встал. Кошка, которую он спугнул, подошла к кабатчику. Но тот не любил котов и, вспомнив о своем ночном компаньоне, поднял свою здоровую ногу, чтобы угостить Жамину пинком.

Кошка убежала, а кабатчик принялся плакаться:

– Иисусе, нога моя! Десять тысяч чертей ополчились на мою ногу. Сил больше нет никаких. Вот уж четыре дня хожу я каждое утро в церковь и молю Бога о ясной, сухой погоде, потому что от сырости боль особенно остра. И все молитвы ни к чему. Дождь льет каждый день.

– Друг мой, – сказал викарий снисходительно и кротко, – если бы Господь исполнял все наши просьбы, то-то начался бы кавардак во Французском королевстве.

– Для вас, сударь, – донесся к ним голос Тюрлюпэна, – у меня есть мазь. От нее кожа становится гладкой и мягкой, а стоит она только три су.

Кабатчик и викарий увлеклись игрой. Господин Фруассе расхаживал по комнате с мрачным и злобным лицом. Дворянин из Пикардии поглаживал розовую, полную руку хозяйки и говорил:

– Сегодня, мадам, я завтракал у своего старого друга, господина де Шавиньи. Он большой ученый и занимается исключительно изучением природы. В то же время у него превосходная кухня. Между прочими кушаньями было там рагу по-охотничьи. Знаете ли вы это блюдо?

– Рагу по-охотничьи! – воскликнула восторженно вдова и предалась блаженным воспоминаниям. – Для этого требуется: кусок телятины, тонкий ломтик ветчины, крыло куропатки. Затем яйцо для соуса, масло, чтобы поджарить нарезанное мясо, лук, уксус, горчица и немного бургундского вина.

– Луку не нужно, сударыня, – возразил господин Ле-Гуш.

– Нет, и луку нужно. Пол-унции. Четверть лота. Немного больше щепотки.

– Ветчина! Телятина! Куропатка! – ожесточенно крикнул писец парламентского советника. – Да, эти люди умеют жить. Сидят в своих дворцах и обжираются, а наш брат… Знаете ли вы, что мне сегодня дали к завтраку? Кусок хлеба и сиропа к нему.

– Сироп очень хорошо очищает кровь, – сказала вдова.

– Какое заблуждение! – воскликнул кабатчик. – Можно считать доказанным, что от сиропа заводятся глисты.

– А вам, господин Фруассе, – сказал дворянин, – подавай каждый день к завтраку молочный суп, а затем бисквит, а затем кусок паштета из дичи, да чтобы в нем было трюфелей побольше, да чтобы он не был очень мал.

– Никто не знает, каким ценным, избранным даром Господним является хлеб наш насущный, – заметил викарий, – он дешев, мы едим его каждый день и поэтому не умеем ценить по достоинству. У меня на родине, в моей деревне, нет крестьян, есть только батраки. Круглый год они не видят хлеба, питаются кореньями козлеца, репейника, чертополоха и брюквой, которую едят в сыром виде. И при этом они здоровы и крепки, тащат тяжести с гор, откуда до деревни пять часов ходьбы, и только в восьмидесятилетнем возрасте отправляются в дом для нищих, в Жан-де-Морьен.

– И вы полагаете, досточтимый отец, – раздался вдруг взволнованный голос господина Гаспара, – вы полагаете, что Господь судил этим людям жить на положении вьючных животных и умирать в доме для нищих? О, что за порядок в мире, праведное небо! Разве вы не понимаете, что люди рождаются на свет с равным правом на счастье?

Викарий церкви Поликарпа не ответил, потому что игра поглотила все его внимание в этот миг. Но слова господина Гаспара возбудили неудовольствие в дворянине из Пикардии.

– Поистине вы хорошо затвердили, сударь, свой урок, – воскликнул он. Такие речи слышишь теперь на улицах повсюду. Я узнаю в них учение того сварливого философа, которого вы можете видеть на картинах у ног архангела Михаила; вы знаете, о ком я говорю. Нет, сударь, во Франции наблюдается во всем хороший порядок, и лучшего я себе не желаю. Богатые и бедные, сытые и голодные – так это было во все времена.

– То, что вы называете порядком, – сказал господин Гаспар, между тем как Тюрлюпэн брил ему подбородок, – я называю насильственным господством сильнейшего. Для кого существует он, этот порядок? Для тысячи двухсот уличных грабителей, которые с согласия короля распределили между собой должности и титулы, все счастье и все благосостояние.

– Откиньте голову назад, господин Гаспар! – произнес Тюрлюпэн.

– Будьте поосторожнее, сударь! – веско ответил господин Ле-Гуш. Такие слова мне не по сердцу, клянусь честью дворянина! Есть люди, за меньшие проступки посланные во Флориду или Гваделупу. А это путешествие не всякий переносит.

Господин Гаспар задумчиво взглянул на закопченный потолок, словно мысленно перенесся на далекие острова Запада.

– Пусть пошлют меня в Гваделупу, – сказал господин Гаспар. – Не все ли равно? Coelum, non animum mutant, qiu trans mare currunt[25]. И под чужим небом останусь я таким же, каков теперь.

– Ну, по-латыни я не понимаю, – ответил господин Ле-Гуш. – Но за такие речи можно и хлыста отведать, сударь, вам не мешает иметь это в виду.

И в знак того, что он считает вопрос исчерпанным, он обратился к вдове