Саладин. Победитель крестоносцев - А. Владимирский

Баграс, могучий замок, расположенный ближе к Антиохии, чем Дирбисак, имел хорошие запасы продовольствия и большой гарнизон. Армия разбила лагерь на соседней равнине, и несколько отрядов легковооруженных воинов были отправлены, чтобы окружить крепость. В то же время мы были обязаны выставить авангард в направлении Антиохии, чтобы защитить себя от нападения и не допустить, чтобы жители этого города захватили нас врасплох. Отряд подошел к воротам Антиохии на такое короткое расстояние, что никто не мог покинуть город без того, чтобы его не заметили. Я пошел с этим отрядом и остался на несколько дней, чтобы посмотреть город и посетить гробницу Хабиба ан-Нажжара, похороненного там святого человека. Баграс подвергся столь мощной атаке, что, с разрешения правительства в Антиохии, его гарнизон сдался, и во 2-й день месяца шабан (26 сентября) мусульманское знамя взвилось над башнями крепости.

Вечером того же дня султан вернулся в лагерь и там получил известие о том, что жители Антиохии просят о мире. Султан, учитывая усталость армии и трудности, которые она преодолела, а также беспокоясь по поводу повторяющихся требований Имад ад-Дина, повелителя Синжара, который упорствовал в своем желании вернуться домой, заключил мирный договор с Антиохией — не касавшийся других оккупированных франками городов — на условии, что все удерживаемые в городе пленные мусульмане будут освобождены. Этому миру суждено было продолжаться семь месяцев, а по истечении срока он перешел в руки султана, пока к нему не подоспела помощь извне. Затем султан отправился в Дамаск, по пути, следуя просьбе сына, ал-Малика аз-Захира, заехав в Алеппо и прибыв туда в 11-й день месяца шабан. Три дня он прожил в замке, а сын принимал его с величайшей пышностью. Каждый солдат получил подарок из рук этого молодого правителя, который, по щедрости своей, растратил то, что султан предназначал для Дамаска. Его племянник, ал-Малик ал-Музаффар Таки ад-Дин, выехал встречать его и проводил его в замок Хама, где для него была приготовлена великолепная трапеза и он внимал представленным ему суфиям. Султан провел там одну ночь и подарил принимавшему его хозяину города управление над Жиблой и Лаодикией. Затем он продолжил свой путь по дороге, ведущей через Баальбек, и остановился на день на равнине близ этого города. Там он совершил полное омовение, после чего отправился дальше в Дамаск и прибыл в этот город за несколько дней до начала месяца рамадан. Он считал, что (в месяц, предназначенный для поста) нужно продолжать сражаться с неверными захватчиками; полагал, что обязан делать это при всякой возможности, и, кроме того, в окрестностях Хаурана по-прежнему оставалось несколько крепостей, которые угрожали этому региону и которые предстояло взять. Среди них были Сафид и Каукаб. Поэтому, хотя султан и соблюдал пост, счел необходимым обратить свой взор на эти два населенных пункта и завладеть ими.

В один из первых дней месяца рамадан (в конце октября) султан выступил из Дамаска, направляясь на Сафад. Его не удерживала мысль о том, что он расстается с семьей, детьми и домом в месяц, когда все, независимо от того, где они находятся, стремятся вернуться в лоно семьи и ради этого пускаются в далекие путешествия. Истина заключается в том, что султан пошел на такие лишения, чтобы заслужить славную награду — Твою благосклонность (о Аллах!). Сафад — весьма неприступная крепость, местность вокруг которой вся изрезана (глубокими) ущельями. Армия взяла эту крепость в кольцо и привела в действие баллисты. Это было в месяц рамадан; шел сильный дождь, и земля превратилась в грязь, однако это не умалило решимости султана. Поскольку тогда я был на дежурстве, то провел ночь в его шатре. Он только что определил позиции, на которых предстояло возвести пять баллист, и сказал: «Я не лягу спать до тех пор, пока все не будет готово».

Он выделил определенное количество рабочих для сбора каждой из баллист, и его гонцы постоянно сновали взад и вперед, следя за тем, как идут дела, и сообщая султану о том, как продвигается работа. Так продолжалось до рассвета. К тому времени работа была завершена, и оставалось лишь приладить к баллистам ханазиры. Я воспользовался этой возможностью, чтобы поведать ему известный хадис, приводимый в собраниях подлинных хадисов, сказав, что обещанное в этом хадисе относится к его случаю. Текст гласит: «Святой Пророк сказал: “Два глаза никогда не увидят адского огня: глаз, который недреманно служил Аллаху, и глаз, который плакал из страха перед Ним”».

Штурм Сафада продолжался непрерывно до тех пор, пока крепость не пала. Она капитулировала в 1-й день месяца шаввал (6 декабря 1188 г.). В течение месяца рамадан султан овладел ал-Кераком, причем командование крепости сдало ее при условии, что их повелитель будет отпущен на свободу. Он был взят в плен в Хиттинском сражении.

Затем султан двинулся на Каукаб, разбил лагерь на горном плато и окружил крепость легковооруженными войсками. Он подошел к городу так близко, что стрелы и дротики осаждаемых перелетали то место, где он находился. Построенная из камней и глины стена служила идеальным укрытием для тех, кто находился за ней, поэтому никто не мог выйти из своего шатра без доспехов. Дождь лил не прекращаясь, и грязь стала такой густой, что было практически невозможно передвигаться ни пешком, ни на коне. Мы ужасно страдали от сильнейшего ветра и дождя, а также от близости врага, который со своих позиций с неизбежностью контролировал наш лагерь, убивая и раня великое множество наших воинов. Султан был исполнен решимости взять замок, поэтому он проводил эту операцию так, чтобы дать саперам возможность проделать пролом в стене.

Враги — да не сбудутся их надежды! — поняли, что им не выстоять, и запросили пощады. Султан даровал им те милости, о которых они просили, и овладел этим местом в 15-й день месяца зу-л-када (5 января 1189 г.). Багаж, остававшийся на плато, из-за грязи и ветра был переправлен в горы. В течение остальной части этого месяца его брат, ал-Малик ал-Адил, несколько раз встречался с ним по личным делам. В начале месяца зу-л-хижжа (21 января 1189 г.) он распустил собранное им войско и отправился в Иерусалим со своим братом, чтобы проводить ал-Малика и посетить святые места в этом городе. Оттуда его брату предстояло тронуться в обратный путь в Египет. Именно тогда, на гребне своих успехов, Саладин стал мечтать о всемирной мусульманской империи. Баха ад-Дин в другом месте его биографии вспоминает: «В месяц зу-л-када 584 г. (в декабре 1188 — январе 1189 гг.) он взял крепость Каукаб (Бельфор) и тотчас же позволил своим воинам вернуться домой. Ал-Малик ал-Адил направился обратно в Египет, возглавив войско, выставленное этой страной, и его брат-султан проводил его до Иерусалима, чтобы попрощаться с ним в этом городе и поприсутствовать на празднике жертвоприношения.

Мы поехали с ним. После того как он посетил праздничную молитву, ему пришло в голову отправиться в Аскалан вместе с египетским войском, а затем, расставшись с ним, вернуться по дороге, идущей вдоль берега, чтобы осмотреть прибрежные земли до самой Акры и, по мере продвижения, восстановить в них порядок. Мы пытались отговорить его от этой задумки, указывая, что после расставания с войском у него останется лишь очень малое число воинов, тогда как в Тире собрались франки, из-за чего он подвергал себя очень большой опасности. Султан не обратил никакого внимания на наши возражения, но направился в Аскалан, где попрощался со своим братом и египетским войском. Мы, являясь его свитой, отбыли с ним к Побережью и двинулись по дороге на Акру. Шел дождь, на море бушевали волны, похожие на горы, как сказал Всевышний (Коран, 11:44). Это был первый раз, когда я увидел море, и оно произвело на меня такое впечатление, что если бы кто-нибудь сказал мне: «Пройди по морю всего одну милю, и я сделаю тебя повелителем мира», то я бы отказался. Я взирал на тех, кто выходил в море, чтобы заработать несколько кусочков золота или серебра, как на безумцев и укрепился в правильности мнения тех ученых, которые говорят, что нельзя рассматривать свидетельские показания человека, который совершает плавание по океану. Таковы были мысли, пришедшие мне в голову при виде бушующего моря и размеров катившихся по нему волн. Пока я был погружен в подобные размышления, султан обратился ко мне и сказал: «Хочешь, я что-то тебе скажу?» — «Очень», — ответил я. «Итак, — сказал он, — когда с Божьей помощью мы одержим победу на этом берегу, я намереваюсь поделить земли и дать (моим наследникам) мои последние наставления; затем, попрощавшись с ними, я бы вышел в море и плыл, преследуя [франкских захватчиков] от одного острова к другому до тех пор, пока на земле не осталось бы ни одного упорствующего в безбожии или пока я не умер бы, стремясь к этой цели». Эти слова произвели на меня тем большее впечатление, что так резко контрастировали с испытываемым мною самим, и я сказал: «Мой повелитель, нет в мире человека отважнее тебя, как нет в мире того, кто был бы столь тверд в решении поддерживать истинную веру». — «Почему ты так говоришь?» — спросил он. Я ответил: «Что касается смелости, то я вижу, что моему покровителю неведом тот страх, которое море вызывает у других; а что до твоего желания служить истинной вере, то я вижу, что моему покровителю недостаточно изгнать врагов Аллаха из одного конкретного места, но что тебе хотелось бы очистить весь мир от непокорных Ему и воюющих против Него. Не позволишь ли мне теперь поведать тебе, о чем я сейчас думал?» Он велел, чтобы я рассказал, и я описал ему те чувства, которые меня посетили. Затем я добавил: «Разумеется, намерения моего покровителя прекрасны. Посади на корабли свое воинство, и пусть плывут; но ты, столп и оплот Ислама, не должен подвергать себя такой опасности и рисковать своей жизнью». Он ответил: «Какая смерть, спрашиваю я тебя, является самой славной?» — «Смерть на пути Аллаха», — ответил я. «В таком случае, — отозвался он, — я устремляюсь к порогу самой славной из смертей». Таким образом, у Саладина вроде бы тоже была мечта о всемирной империи, где не будет места христианам и другим иноверцам, но никаких шагов для ее практической реализации он так и не успел предпринять. Вероятно, султан сознавал утопичность таких мечтаний в конкретных условиях конца XII века, когда он и с крестоносцами до конца совладать не мог. Они прибыли в Иерусалим в пятницу, в 8-й день зу-л-хижжа, и присутствовали на общей молитве в Куббат ас-Сахра аш-Шарифа. В день великого праздника, в воскресенье, они вновь молились там. В 11-й день того же месяца султан направился в Аскалан, чтобы проинспектировать положение дел в этом городе, и провел там несколько дней, наводя порядок во всем и устраивая все так, как считал нужным. Затем он двинулся на Акру, выбрав дорогу через прибрежные земли, намереваясь проинспектировать города, через которые ему предстояло проехать, и укрепить их воинами и запасами. Он прибыл в Акру и провел в этом городе большую часть месяца мухаррам 585 г. (февраль-март 1189 г.). Он оставил наместником Баха ад-Дина Каракуша[12], велев ему восстановить укрепления и неусыпно следить за этой работой. С ним он оставил Хусам ад-Дина Бишара. Затем, выехав в Дамаск, он прибыл в тот город в 1-й день месяца сафар 585 г. (21 марта 1189 г.).