Университетский детектив - Оксана Александрова

— И это все — я?

— Это все — я, если верить тем шуточкам, которые ты и твои друзья отпускали тогда, когда я просила вас взять меня на семинар по средневековой философии!

Если бы Александра узнала, до какой степени вольности дошел уже Алексис в своем мысленном видеоряде, она бы, пожалуй, рассердилась гораздо, гораздо больше. А если бы Алексис увидел, сколько мусорных урн скопилось у его ног, и какие замечательные картофельные очистки висят на его ушах перед мысленным взором Александры, он бы, наверное, просто озверел.

— Знаешь, Сашенька, — судя по тому, как долго и глубокомысленно Алексис затягивался сигаретой, он собирался сказать что-то очень умное, — ты ведь понимаешь, что мы проецируем на других людей те проблемы и неудачи, которые существуют в нас самих, но признаться в них мы себе не можем.

— Я лично — не такая.

— Ты просто не отдаешь себе в этом отчета. Вот, к примеру, почему я тебе не нравлюсь?

— Потому, что ты — гнусный стебарь-эгоцентрик, который кроме собственных проблем ничем больше не озабочен, и, кроме того, имеет массу комплексов, а потому всеми силами старается самоутвердиться, унижая окружающих, — выпалила на одном дыхании Александра. — На этом фоне — грош цена твоим познаниям в философии, музыке и т. д., поскольку они становятся не самоценностью, а средством доказательства твоей крутости, твоего превосходства над окружающими, власти над их мышлением…

— То есть таким я тебе вижусь? — Алексис слегка смутился, но тут же просиял довольной улыбкой. — Вот моя концепция и подтвердилась: именно эти качества ты больше всего не любишь в самой себе. А потому и пытаешься наградить ими собеседника, и укоряешь его, и…

Говорил он долго и очень убедительно. Под конец, когда Александра устала от нравоучительной интонации и научных терминов, которые Алексис приводил в оправдание своей теории, она тихо сказала:

— По-моему, тебе пора… — она посмотрела сначала на часы, а потом — в сторону остановки.

— Это намек?

— Ну, почему же намек… Самое, что ни на есть, прямое указание к действию.

— Но почему? — его недовольству не было предела. — Ведь я же объясняю тебе…

И он снова принялся читать лекцию. Слово, как говорится, за слово, стулом, как говорится, по столу — и ссора разгорелась по новой. Спорили, призывая в свидетели Платона, Фрейда и Гребенщикова. Размахивали руками и строили гримасы, как будто соревнуясь, у кого получится презрительней. Расставаясь, долго желали друг другу счастья в личной жизни, надежных средств для промывки мозгов, хороших телохранителей и преприятнейших сновидений.

Александра вернулась домой в крайнем негодовании. Да как он только мог посметь! Ух!!! В этом настроении она торжественно спустила в бак мусоропровода пожелтевшие хризантемы и тут же пожалела об этом: отвратительный запах усилился.

Да что это такое, наконец?! Не труп же у нее в комнате! В этом случае его давно уже нашел бы кто-нибудь — вон, сколько людей в последнее время у нее ошивается.

Перерывая в остервенении по сотому кругу свои вещи, она никак не могла найти источник запаха. Зато немного смягчила настроение, перечитывая то и дело попадавшиеся на глаза письма Анджея. И так углубилась в это дело, что окончательно забыла и о ссоре с Алексисом, и о похотливом автобусном маньяке, и об ужасном запахе.

Стены комнаты раздвинулись, удручающе серые промышленные виды за окном исчезли, вместо них возникли пестрые заросли джунглей, загудел старенький теплоход, капитан помахал рукой с мостика. Они стояли вдвоем с Анджеем на палубе, а прямо на них наплывала огромная луна (то, что в джунглях она должна быть какой-то особенной — это Александра знала точно). А внизу плавали крокодилы, бегемоты и носороги (кто их знает, этих животных, могут ли они плавать в непосредственной близости друг от друга, но тут уж ничего не поделаешь — придется…). Они с Анджеем стояли на палубе, и в промежутках между поцелуями и разговорами о звездах он ей говорил: "Герменевтика есть феноменология человеческого бытия. Гуссерль, Гадамер, Хабермас, Рикер…" — на этом месте она сверилась с текстом письма, чтобы не спутаться. Но письмо это, как и остальные, заучено было наизусть, так что Анджей с теплохода продолжал задушевным голосом: "Герменевтика, согласно Дильтею, предполагает достижение понимания автора текста (или действия), если интерпретатор встанет на его (автора) место. Также Дильтей предлагает проводить интерпретацию, исходя из мировоззренческого контекста, в рамках которого действие (или текст) осуществляется. Скажем, если бы кто-нибудь взялся разгадывать историю с убийством профессора, он мог бы сначала проанализировать мировоззрение, сложившееся в университетской среде". На этом месте Анджей вдруг придал своему взгляду особую многозначительность и сказал с нажимом: "В качестве постскриптума хочу выразить надежду, что твой интерес к герменевтике будет чисто теоретическим (для непонятливых: не вздумай играть в следователя и соваться в это дело! Мне кажется, там все намного неприятнее, чем это представляется на первый взгляд!)"

Александра вздохнула и убрала письмо. Вряд ли в ситуации, подобной той, что нарисовало ее воображение, Анджей стал бы говорить с ней таким образом. Скорее всего… Впрочем, взглянув на часы, она с ужасом обнаружила, что мечтает вот уже три часа и даже двадцать минут сверху.

Нехотя разобрав на полу последствия своих поисков, она хотела лечь спать. И тут ей на глаза попалась книга "Истина и метод" Гадамера. Кажется, это — как раз из области герменевтики? Машинально пролистав несколько страниц, она почувствовала, что близка к важному открытию. Герменевтика! Искусство истолкования текстов! Вот что ей нужно было! Ведь там, где убили профессора, тоже был текст — дурацкая игра «Сочинялки», предложенная Лизой. Вот что поможет расставить все точки над «и»! Анализ этого текста поможет понять, что чувствовали во время «осады» студенты и, возможно, даже выведет на след истинного убийцы!

Она вскочила и, преисполнясь следовательского азарта, хотела прямо сейчас бежать разыскивать ту самую бумажку с игрой, которая хранилась, надо полагать, у Лизы. Но вовремя вспомнила, что уже далеко за полночь, и никуда не пошла. Однако спать в таком возбужденном состоянии все равно не хотелось. Поэтому Александра обложилась философскими книгами и принялась на их теоретическом материале «отрабатывать» отдельные эпизоды из текста игры, который ей запомнились на слух. Почему она не слушала студентов внимательнее, когда они забавлялись со своей игрой? Ведь нет же, она почему-то сидела в совершенной прострации и под конец, кажется, даже перестала отслеживать собственные мысли.

Разбираясь с герменевтикой, она мучилась и пыхтела. Как же это сложно: не только рассуждать об абстрактных сущностях, но и использовать такие рассуждения применительно к конкретным вещам (в данном случае — применительно к тексту игры). Книги вкупе с теоретическими знаниями, полученными и выпестованными ею к пятому курсу, в отрыве от реальной жизни выглядели слегка антикварно. От переизбытка нахлынувших смыслов и сложности соотнесения их с реальным текстом, Александра слегка растерялась. В голове крутилось от Градского: "Чудеса словес — словеса чудес…"

Кроме того, ситуация игры на фоне убийства сейчас казалась довольно абсурдной, где-то напоминая так любимые сюрреалистами игры в слова. На волне этого настроения Александра даже, пролистав несколько книжек, подробно ознакомилась с описанием некоторых из этих игр — «Правда», "Один в другом", "Портрет по аналогии", "Взаимное декорирование" и т. д. Более интересными ей показались игры в «Дефиниции» (участники отвечают, не зная вопроса), в "Условные предложения" (предложения начинаются со слов «если» и "когда") и — особенно — в «Труп» (каждый пишет фразу, потом складывает листочек, а следующий участник продолжает, не зная начала). Название последней игры, между прочим, как оказалось, произошло от самой известной фразы из игры, в которой участвовал знаменитый сюрреалист Превер: "Изысканный труп выпьет молодое вино". Фраза крутилась в голове, навевая ощущение причастности к чему-то ужасно-мерзкому и смердяще-отвратительному. Запах в комнате дополнял это ощущение.

********************

Теория устойчивого развития, на которую ориентируется большинство современных стран при формировании своей экологической политики, ограничиваясь социальными, экономическими и технологическими аспектами, в конечном итоге, имеет прагматическую, потребительскую ориентацию. В частности, в ней говорится о необходимости сохранения Окружающей Среды для того, чтобы ею могли пользоваться будущие поколения. Таким образом, теряется принцип самоценности всего природного. Проблема принятия принципов целесообразного взаимодействия человека с Окружающей Средой и ее отдельными элементами, включение их в свое сознание, ориентация на данные принципы в деятельности каждым конкретным человеком остается на сегодняшний день не до конца решенной.